— Кто рано встает, тому бог подает, Иван Семеныч, — отшучивался Груздев, укладывая спавшего на руках мальчика
на полу в уголку, где кучер разложил дорожные подушки. — Можно один-то день и не поспать: не много таких дней насчитаешь. А я, между прочим, Домнушке наказал самоварчик наставить… Вот оно сон-то как рукой и снимет. А это кто там спит? А, конторская крыса Овсянников… Чего-то с дороги поясницу разломило, Иван Семеныч!
Неточные совпадения
Чичиков, со своей стороны, был очень рад, что поселился
на время у такого мирного и смирного хозяина. Цыганская жизнь ему надоела. Приотдохнуть, хотя
на месяц,
в прекрасной деревне,
в виду
полей и начинавшейся весны, полезно было даже и
в геморроидальном отношении. Трудно было найти лучший
уголок для отдохновения. Весна убрала его красотой несказанной. Что яркости
в зелени! Что свежести
в воздухе! Что птичьего крику
в садах! Рай, радость и ликованье всего! Деревня звучала и пела, как будто новорожденная.
Утро великолепное;
в воздухе прохладно; солнце еще не высоко. От дома, от деревьев, и от голубятни, и от галереи — от всего побежали далеко длинные тени.
В саду и
на дворе образовались прохладные
уголки, манящие к задумчивости и сну. Только вдали
поле с рожью точно горит огнем, да речка так блестит и сверкает
на солнце, что глазам больно.
Темная находилась рядом со сторожкой,
в которой жил Вахрушка. Это была низкая и душная каморка с соломой
на полу. Когда Вахрушка толкнул
в нее неизвестного бродягу, тот долго не мог оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти не давало света. Старик сгрудил солому
в уголок, снял свою котомку и расположился, как у себя дома.
У мужиков
на полу лежали два войлока, по одной засаленной подушке
в набойчатых наволочках, синий глиняный кувшин с водою, деревянная чашка, две ложки и мешочек с хлебом; у Андрея же Тихоновича
в покое не было совсем ничего, кроме пузыречка с чернилами, засохшего гусиного пера и трех или четырех четвертушек измаранной бумаги. Бумага, чернила и перья скрывались
на полу в одном
уголке, а Андрей Тихонович ночлеговал, сворачиваясь
на окне, без всякой подстилки и без всякого возглавия.
В комнате Фени действительно весь
пол был обложен полосами разного полотна, а она сама ползала по нему
на коленях с выкройкой
в одной руке и с ножницами
в другой. Зотушка полюбовался
на молодую хозяйку, положил свою котомку
в уголок, снял сапоги и тоже примостился к разложенному полотну.
Опять отворили двери, и все ввалились
в тесную пуньку. Григорий по-прежнему спал почти что впоперек кровати, а Настя сидела
на полу в темном
уголке, закутанная
в белом веретье. Ее не заметили
в этом
уголке, когда она, не давая голоса, лежала, прислонясь к рухляди, вся закутанная веретьем.
«Сестры» присели куда-то
в дальний
уголок и, приложив руку к щеке, затянули проголосную песню, какую русский человек любит спеть под пьяную руку; Асклипиодот, успевший порядком клюнуть, таинственно вынял из-под
полы скрипку, которую он называл «актрисой» и
на которой с замечательным искусством откалывал «барыню» и «камаринского».
И с этим подвел нас к
уголку, где у него
на полу сделана скудная рогозина постелька, а
в возглавии древесный кругляк соломкой прикрыт, и опять уже обоим нам молвит...