Неточные совпадения
Мужики загремели: «Кормилец, дождались мы тебя!» Бабы заголосили: «Золото, серебро ты сердечное!» Стоявшие подале даже
подрались от усердья продраться.
Нехорошо
драться, нехорошо
мужиков и баб на барской работе без отдыха изнурять, да ведь Бурмакин и не делает этого; стало быть, можно и при крепостном праве по-хорошему обойтись.
Мужики без малого не
подрались, если бы не вступилась за Петра Васильича Окся.
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым
мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в трезвом виде и не
дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у хозяев, то есть у богатых парашинских
мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
— Тятька говорит — это от неурожая все! Второй год не родит у нас земля, замаялись! Теперь от этого такие
мужики заводятся — беда! Кричат на сходках,
дерутся. Намедни, когда Васюкова за недоимки продавали, он ка-ак треснет старосту по роже. Вот тебе моя недоимка, говорит…
— Лучше всего на свете люблю я бои, — говорила она, широко открыв черные, горячие глаза. — Мне все едино, какой бой: петухи ли
дерутся, собаки ли,
мужики — мне это все едино!
По воскресеньям молодежь ходила на кулачные бои к лесным дворам за Петропавловским кладбищем, куда собирались
драться против рабочих ассенизационного обоза и
мужиков из окрестных деревень. Обоз ставил против города знаменитого бойца — мордвина, великана, с маленькой головой и больными глазами, всегда в слезах. Вытирая слезы грязным рукавом короткого кафтана, он стоял впереди своих, широко расставя ноги, и добродушно вызывал...
И не глядя на неё, однотонно, точно читая псалтырь по усопшем, он рассказывал, как
мужики пьянствуют,
дерутся, воруют, бьют жён и детей, и снохачествуют, и обманывают его во время поездок по округе за пенькой.
А деревня не нравится мне,
мужики — непонятны. Бабы особенно часто жалуются на болезни, у них что-то «подкатывает к сердцу», «спирает в грудях» и постоянно «резь в животе», — об этом они больше и охотнее всего говорят, сидя по праздникам у своих изб или на берегу Волги. Все они страшно легко раздражаются, неистово ругая друг друга. Из-за разбитой глиняной корчаги, ценою в двенадцать копеек, три семьи
дрались кольями, переломили руку старухе и разбили череп парню. Такие драки почти каждую неделю.
Другой
мужик, Силантий, живший через два двора, смирный и забитый в нормальном состоянии, как выпивал две-три рюмки, тоже начинал руководствовать и лез непременно
драться к первому встречному.
Дурнопечин. До головы моей вам далеко, а если вы думаете, как простой
мужик,
драться, так для этого у меня лакей есть. Вон он стоит…
— Что? А черт его знает что! Для
мужиков поставлено, их управа… Плюнь на это… Ты говори о деле — устрой-ка им стычку, а? Ничего ведь от этого не будет, —
подерутся только!.. Ведь Василий бил тебя? Ну, вот и пусть ему его же сын за твои побои возместит.
Властью своею над людями он почти не кичится,
мужиков не задевает, и днём его не видно — спит. Только когда
подерутся мужики и жёны их позовут его — выйдет, тяжёлый, сонный, остановится около драчунов, долго смотрит на них туманными глазами и, если они упадут на землю, молча пинает их толстою ногой в тяжёлом сапоге.
—
Мужик, очевидно, хочет затеять скандал, но не это важно… Важен сам факт, побои… Неужели я способен
драться? И за что я ударил бедного
мужика?
Он взял пилу: пила была плохая и совсем не резала. Тогда он сказал: «Вы подождите спорить, — топор не рубит, а пила не режет. Вы прежде отточите топор да поправьте пилу, а потом уж спорьте». Но те
мужики еще пуще рассердились друг на друга за то, что у одного был неточеный топор, а у другого пила тупая, и они стали
драться.
— Ax! — восклицал он, осклабляясь и простирая руки в том направлении, где была «Пьяная балка». Восхваляя это место, он в восторге своем называл его не местом, а местилищем, и говорил, что «там идет постоянно шум, грохот, и что там кто ни проезжает — сейчас начинает пить, и стоят под горой
мужики и купцы и всё водку носят, а потом часто бьются, так что даже за версту бывает слышен стон, точно в сражении. А когда между собою надоест
драться, то кордонщиков бьют и даже нередко убивают».
—
Мужик! Невежа! Не умеешь обращаться с барынями! Коли любишь, то ручку поцелуй, а
драться не дозволю.
«О, змея, — думал Швей, идя по улице. — О, зачем я женился на русском человеке? Русский нехороший человек! Варвар,
мужик! Я желаю
драться с Россией, чёрт меня возьми!»
— А что ж вы думаете? Не подам? И подам… Вы не имеете права
драться. Да и стыдились бы!
Дерутся только пьяные
мужики, а вы образованный…
— Не такая она девка, чтобы путать дозволила… — возражали другие. — Путанников-то много бы нашлось, а что ни говори,
мужик она
мужиком… Одна всюду со своей Фимкой шасталась, на кулачных боях
дралась, а чтобы какой воздахтор завелся, этого о ней и недруг не скажет.
По-прежнему нарушалась эта тишина мерными ударами валька по мокрому белью и гоготанием гусей на речке; по-прежнему били на бойнях тысячи длиннорогих волов, солили мясо, топили сало, выделывали кожи и отправляли все это в Англию; по-прежнему, в базарные дни, среди атмосферы, пропитанной сильным запахом дегтя, скрипели на рынках сотни возов с сельскими продуктами и изделиями, и меж ними сновали, обнимались и
дрались пьяные
мужики.
— Народу-то! Эка народу!.. И на пушках-то навалили! Смотри: меха… — говорили они. — Вишь, стервецы, награбили… Вон у того-то сзади, на телеге… Ведь это — с иконы, ей Богу!.. Это немцы должно быть. И наш
мужик, ей Богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь навьючился-то, насилу идет! Вот-те на, дрожки и те захватили!.. Вишь уселся на сундуках-то. Батюшки!..
Подрались!..
«9-го сентября. Протоиерей выехал из дому высматривать преосвященного, а я окрестил младенца его прихода.
Мужики пьянствуют и до крови
дерутся между собою, — какая несносная картина! Жиды не вправе ли упрекать христиан? Увы! увы! увы!»