Неточные совпадения
А между тем
наступал опять вечер с нитями огней по холмам, с отражением холмов в воде, с фосфорическим блеском
моря, с треском кузнечиков и криком гребцов «Оссильян, оссильян!» Но это уж мало заняло нас: мы привыкли, ознакомились с местностью, и оттого шканцы и ют тотчас опустели, как только буфетчики, Янцен и Витул, зазвенели стаканами, а вестовые, с фуражками в руках, подходили то к одному, то к другому с приглашением «Чай кушать».
Сверх положенных, там в апреле является нежданное лето,
морит духотой, а в июне непрошеная зима порошит иногда снегом, потом вдруг
наступит зной, какому позавидуют тропики, и все цветет и благоухает тогда на пять минут под этими страшными лучами.
Мы уселись у костра и стали разговаривать.
Наступила ночь. Туман, лежавший доселе на поверхности воды, поднялся кверху и превратился в тучи. Раза два принимался накрапывать дождь. Вокруг нашего костра было темно — ничего не видно. Слышно было, как ветер трепал кусты и деревья, как неистовствовало
море и лаяли в селении собаки.
Та к как на западе раньше
наступают холода, то и опушение соболя и белки происходит там раньше, чем на берегу
моря (разница равна почти месяцу).
Но вот
наступает вечер. Заря запылала пожаром и обхватила полнеба. Солнце садится. Воздух вблизи как-то особенно прозрачен, словно стеклянный; вдали ложится мягкий пар, теплый на вид; вместе с росой падает алый блеск на поляны, еще недавно облитые потоками жидкого золота; от деревьев, от кустов, от высоких стогов сена побежали длинные тени… Солнце село; звезда зажглась и дрожит в огнистом
море заката…
В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг
наступили отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Черного
моря.
Наступило утро. В то время, когда разгружали людей и тюки в Евпатории, Елена проснулась на верхней палубе от легкой сырости утреннего тумана.
Море было спокойно и ласково. Сквозь туман розовело солнце.
Наступило утро. В то время, когда разгружали людей и тюки в Евпатории, Елена проснулась на верхней палубе от легкой сырости утреннего тумана.
Море было спокойно и ласково. Сквозь туман розовело солнце. Дальняя плоская черта берега чуть желтела впереди.
К тому ж
наступило зимнее время; чего ради принуждены они были на том Аральском
море зимовать и в такой великий глад пришли, что друг друга умерщвляя ели, а другие с голоду помирали.
Словно тысячи металлических струн протянуты в густой листве олив, ветер колеблет жесткие листья, они касаются струн, и эти легкие непрерывные прикосновения наполняют воздух жарким, опьяняющим звуком. Это — еще не музыка, но кажется, что невидимые руки настраивают сотни невидимых арф, и всё время напряженно ждешь, что вот
наступит момент молчания, а потом мощно грянет струнный гимн солнцу, небу и
морю.
Наступил день, назначенный фон Кореном для отъезда. С раннего утра шел крупный, холодный дождь, дул норд-остовый ветер, и на
море развело сильную волну. Говорили, что в такую погоду пароход едва ли зайдет на рейд. По расписанию он должен был прийти в десятом часу утра, но фон Корен, выходивший на набережную в полдень и после обеда, не увидел в бинокль ничего, кроме серых волн и дождя, застилавшего горизонт.
И мы шествуем в таком порядке: впереди идет Николай с препаратами или с атласами, за ним я, а за мною, скромно поникнув головою, шагает ломовой конь; или же, если нужно, впереди на носилках несут труп, за трупом идет Николай и т. д. При моем появлении студенты встают, потом садятся, и шум
моря внезапно стихает.
Наступает штиль.
Раздалось двенадцать мерных и звонких ударов в колокол. Когда последний медный звук замер, дикая музыка труда уже звучала тише. Через минуту еще она превратилась в глухой недовольный ропот. Теперь голоса людей и плеск
моря стали слышней. Это —
наступило время обеда.
— Влажная осень
наступает, блата, нас окружающие, скоро обратятся в необозримое
море, всплывут шатры Иоанновы, и войско его погибнет или удалится».
Прошло две недели, снова
наступило воскресенье, и снова Василий Легостев, лежа на песке около своего шалаша, смотрел в
море, ждал Мальву.
Говорят,
наступит глад и
мор.
Право, если бы не было свободной и гордой Англии, «этого алмаза, оправленного в серебро
морей», как называет ее Шекспир, если б Швейцария, как Петр, убоявшись кесаря, отреклась от своего начала, если б Пиэмонт, эта уцелевшая ветка Италии, это последнее убежище свободы, загнанной за Альпы и не перешедшей Апеннины, если б и они увлеклись примером соседей, если б и эти три страны заразились мертвящим духом, веющим из Парижа и Вены, — можно было бы подумать, что консерваторам уже удалось довести старый мир до конечного разложения, что во Франции и Германии уже
наступили времена варварства.
А тут красные дни
наступили, ветру нет у́йму, дует-подувает от Астрахани, а нас все дальше да дальше в
море уносит, а льдина все тает да тает, и час о́т часу она рыхлей да рыхлей…
Прошло несколько месяцев.
Наступила весна. С весною
наступили и ясные, светлые дни, когда жизнь не так ненавистна и скучна и земля наиболее благообразна… Повеяло с
моря и с поля теплом… Земля покрылась новой травой, на деревьях зазеленели новые листья. Природа воскресла и предстала в новой одежде…
— Ты ее не боишься? Хорошо. Пусть все твои труды ничего не стоят, пусть на земле ты останешься безнаказанным, бессовестная и злая тварь, пусть в
море лжи, которая есть ваша жизнь, бесследно растворится и исчезнет и твоя ложь, пусть на всей земле нет ноги, которая раздавила бы тебя, волосатый червь. Пусть! Здесь бессилен и я. Но
наступит день, и ты уйдешь с этой земли. И когда ты придешь ко Мне и вступишь под сень Моей державы…
— Как? Вполне ясно, в войне
наступает перелом. До сих пор мы всё отступали, теперь удержались на месте. В следующий бой разобьем япошек. А их только раз разбить, — тогда так и побегут до самого
моря. Главная работа будет уж казакам… Войск у них больше нет, а к нам подходят все новые…
Наступает зима, а японцы привыкли к жаркому климату. Вот увидите, как они у нас тут зимою запищат!
Они оба задумались; вечер уплывал, синева
моря густела, —
наступала прохлада и ночь.