Неточные совпадения
— Вы, господин, не верьте ему, он — богатый,
у него пяток лошадей, три коровы, два десятка овец, огород отличный. Они, все трое, богачи, на отруба выбиваются,
землю эту хотят
купить.
— Бунтуют и —
покупают землю! Значит —
у них есть деньги? Почему же они бунтуют?
— Как скажете:
покупать землю, выходить на отруба, али — ждать? Ежели — ждать, мироеды все расхватают. Тут — человек ходит, уговаривает: стряхивайте господ с
земли, громите их! Я, говорит, анархист. Громить — просто. В Майдане
у Черкасовых — усадьбу сожгли, скот перерезали, вообще — чисто! Пришла пехота, человек сорок резервного батальона, троих мужиков застрелили, четырнадцать выпороли, баб тоже. Толку в этом — нет.
—
Землю, по-моему, — сказал он, — нельзя ни продавать ни
покупать, потому что если можно продавать ее, то те,
у кого есть деньги, скупят ее всю и тогда будут брать с тех,
у кого нет
земли, что хотят, за право пользоваться
землею. Будут брать деньги за то, чтобы стоять на
земле, — прибавил он, пользуясь аргументом Спенсера.
— А плата должна быть такая, чтобы было не дорого и не дешево… Если дорого, то не выплатят, и убытки будут, а если дешево, все станут
покупать друг
у друга, будут торговать
землею. Вот это самое я хотел сделать
у вас.
Он арендовал
у помещиков
землю и сам
покупал, а обрабатывали ему мужики эту
землю за долг, из которого никогда не могли выйти.
Из коего дела видно: означенный генерал-аншеф Троекуров прошлого 18… года июня 9 дня взошел в сей суд с прошением в том, что покойный его отец, коллежский асессор и кавалер Петр Ефимов сын Троекуров в 17… году августа 14 дня, служивший в то время в ** наместническом правлении провинциальным секретарем,
купил из дворян
у канцеляриста Фадея Егорова сына Спицына имение, состоящее ** округи в помянутом сельце Кистеневке (которое селение тогда по ** ревизии называлось Кистеневскими выселками), всего значащихся по 4-й ревизии мужеска пола ** душ со всем их крестьянским имуществом, усадьбою, с пашенною и непашенною
землею, лесами, сенными покосы, рыбными ловли по речке, называемой Кистеневке, и со всеми принадлежащими к оному имению угодьями и господским деревянным домом, и словом все без остатка, что ему после отца его, из дворян урядника Егора Терентьева сына Спицына по наследству досталось и во владении его было, не оставляя из людей ни единыя души, а из
земли ни единого четверика, ценою за 2500 р., на что и купчая в тот же день в ** палате суда и расправы совершена, и отец его тогда же августа в 26-й день ** земским судом введен был во владение и учинен за него отказ.
— Лёгко ли дело! А коли десятками
покупать — и все три рубля отдашь. Сказывают, в Петербурге лимоны дешевы.
У нас икра дешева, а в Петербурге — апельсины, лимоны. А в теплых
землях, ну, и совсем они ни по чём.
На Трубе
у бутаря часто встречались два любителя его бергамотного табаку — Оливье и один из братьев Пеговых, ежедневно ходивший из своего богатого дома в Гнездниковском переулке за своим любимым бергамотным, и
покупал он его всегда на копейку, чтобы свеженький был. Там-то они и сговорились с Оливье, и Пегов
купил у Попова весь его громадный пустырь почти в полторы десятины. На месте будок и «Афонькина кабака» вырос на
земле Пегова «Эрмитаж Оливье», а непроездная площадь и улицы были замощены.
Затем следует Вторая Падь, в которой шесть дворов. Тут
у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она убила своего ребенка и зарыла его в
землю, на суде же говорила, что ребенка она не убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой не
купите ли?»
Они
у прежнего помещика были на оброке, он их посадил на пашню; отнял
у них всю
землю, скотину всю
у них
купил по цене, какую сам определил, заставил работать всю неделю на себя, а дабы они не умирали с голоду, то кормил их на господском дворе, и то по одному разу в день, а иным давал из милости месячину.
Схоронив три года тому назад своего грозного отца, он не расширял своей торговли, а
купил более двух тысяч десятин
земли у камергерши Меревой, взял в долгосрочное арендное содержание три большие помещичьи имения и всей душой пристрастился к сельскому хозяйству.
После этого начался разговор
у моего отца с кантонным старшиной, обративший на себя все мое внимание: из этого разговора я узнал, что отец мой
купил такую
землю, которую другие башкирцы, а не те,
у которых мы ее
купили, называли своею, что с этой
земли надобно было согнать две деревни, что когда будет межеванье, то все объявят спор и что надобно поскорее переселить на нее несколько наших крестьян.
Возвращаясь с семейных совещаний, отец рассказывал матери, что покойный дедушка еще до нашего приезда отдал разные приказанья бабушке: назначил каждой дочери, кроме крестной матери моей, доброй Аксиньи Степановны, по одному семейству из дворовых, а для Татьяны Степановны приказал
купить сторгованную
землю у башкирцев и перевести туда двадцать пять душ крестьян, которых назвал поименно; сверх того, роздал дочерям много хлеба и всякой домашней рухляди.
— Постой! погоди! как же насчет земли-то! берешь, что ли, пять тысяч? — остановил меня Осип Иваныч и, обращаясь к сыну, прибавил: — Вот, занадельную
землю у барина
покупаю, пять тысяч надавал.
Теперь, говорит,
у помещиков выкупные свидетельства пока водятся, так
земли еще в цене, а скоро будет, что все выкупные свидетельства проедят — тогда
земли нипочем
покупать будет можно!"
В догматике ее рассказывается, что бог Саваоф, видя, что христианство пало на
земле от пришествия некоего антихриста из монашеского чина, разумея, без сомнения, под этим антихристом патриарха Никона […патриарх Никон — в миру Никита Минов (1605—1681), выдающийся русский религиозный деятель.], сошел сам на
землю в лице крестьянина Костромской губернии, Юрьевецкого уезда, Данилы [Данила Филиппов (ум. в 1700 г.) — основатель хлыстовской секты.], или, как другие говорят, Капитона Филипповича; а между тем в Нижегородской губернии, сколько мне помнится,
у двух столетних крестьянских супругов Сусловых родился ребенок-мальчик, которого ни поп и никто из крестьян крестить и воспринять от
купели не пожелали…
— Проболтался я по ветру некоторое время и приснастился к старичку володимерцу, офене, и пошли мы с ним сквозь всю
землю: на Балкан-горы ходили, к самым — туркам, к румынам тоже, ко грекам, австриякам разным — все народы обошли,
у того —
купишь, этому — продашь.
Если нуждающиеся в
земле для пропитания своих семей крестьяне не пашут ту
землю, которая
у них под дворами, а
землей этой в количестве, могущем накормить 1000 семей, пользуется один человек — русский, английский, австрийский или какой бы то ни было крупный землевладелец, не работающий на этой
земле, и если закупивший в нужде
у земледельцев хлеб купец может безопасно держать этот хлеб в своих амбарах среди голодающих людей и продавать его в тридорога тем же земледельцам,
у которых он
купил его втрое дешевле, то очевидно, что это происходит по тем же причинам.
— Вот, говорит, копили вы, дедушка, деньги, копили, а — что
купили? И начнёт учить, и начнёт, братец ты мой! А я — слушаю. Иной раз пошутишь, скажешь ему: дурачок недоделанный, ведь это я тебя ради жадовал, чтоб тебе не пачкаться, чистеньким вперёд к людям доползти, это я под твои детские ножки в грязь-жадность лёг! А он — вам бы, говорит, спросить меня сначала, хочу ли я этого. Да ведь тебя, говорю, и не было ещё на земле-то, как уж я во всём грешен был, о тебе заботясь. Сердится он
у меня, фыркает.
С сожалением воротился с берегов Ика и Демы дедушка мой в Бугуруслан и в двадцати пяти верстах от него
купил землю у помещицы Грязевой по речке Большой Бугуруслан, быстрой, глубокой и многоводной.
Явились и соседи
у дедушки: шурин его Иван Васильевич Неклюдов
купил землю в двадцати верстах от Степана Михайловича, перевел крестьян, построил деревянную церковь, назвал свое село Неклюдовым и сам переехал в него с семейством, чему дедушка совсем не обрадовался: до всех родственников своей супруги, до всей неклюдовщины, как он называл их, Степан Михайлович был большой неохотник.
— Да хочу, чтоб он
у меня
землю нанял, десятин тридцать, и свое бы хозяйство завел, да еще чтоб лес он
купил со мной вместе. Ведь деньги
у него есть, так что ж им, так, даром лежать? Как ты об этом думаешь, кормилица?
То мне хотелось уйти в монастырь, сидеть там по целым дням
у окошка и смотреть на деревья и поля; то я воображал, как я
покупаю десятин пять
земли и живу помещиком; то я давал себе слово, что займусь наукой и непременно сделаюсь профессором какого-нибудь провинциального университета.
— И отчего это
у нас ничего не идет! — вдруг как-то нечаянно сорвалось
у меня с языка, — машин накупим — не действуют; удобрения накопим видимо-невидимо — не родит
земля, да и баста! Знаешь что? Я так думаю, чем машины-то
покупать, лучше прямо
у Донона текущий счет открыть — да и покончить на этом!
— Сегодня на зорьке матушка скончалась, — говорила она, поводив сперва кругом своими темными, выразительными глазами, а там вперив их в
землю, — кухарка взялась гроб подешевле
купить; да она
у нас ненадежная: пожалуй, еще деньги пропьет. Ты бы пришел, посмотрел, Давыдушко: тебя она побоится.
— Ага-а!.. — кричит Миха. — Этот? Да, этот праведной жизни скот, как же! За игру в карты из военных выгнан, за скандалы с бабами — из духовной академии! Из офицеров в академию попал! В Чудовом монастыре всех монахов обыграл, сюда явился — семь с половиной тысяч вклад сделал,
землю пожертвовал и этим велик почёт себе
купил, да! Здесь тоже в карты играет — игумен, келарь, казначей да он с ними. Девка к нему ездит… О, сволочи! Келья-то
у него отдельная, ну, он там и живёт как ему хочется! О, великая пакость!
Остался он на станции. Помогал
у начальника на кухне, дрова рубил, двор, платформу мел. Через две недели приехала жена, и поехал Семен на ручной тележке в свою будку. Будка новая, теплая, дров сколько хочешь; огород маленький от прежних сторожей остался, и
земли с полдесятины пахотной по бокам полотна было. Обрадовался Семен; стал думать, как свое хозяйство заведет, корову, лошадь
купит.
Землю купили — заварилось
у них дело.
— Меньше половины нельзя, — решительно ответил Стуколов. —
У него в Калужской губернии такое же дело заводится, тоже на пятидесяти паях.
Землю с золотом
покупают теперь
у помещика тамошнего,
у господина Поливанова, может, слыхал. Деньги дали тому господину немалые, а епископ своих копейки не истратил.
— Первые годы после моего странства были самые прибыльные, — сказал Герасим Силыч. — Потом истратился на семью, дом поставил,
землю купил, племянников от рекрутчины освободил, от того капиталу и стало
у меня много поменьше. А ведь по капиталу и барыш.
Вскоре после покупки
земли, когда мошна
у Герасима Силыча поистощилась, узнал он, что где-то на Низу можно хорошие книги за сходную цену
купить.
— Это гулена-то, гульба-то, — молвила Макрина. — Да
у нас по всем обителям на общу трапезу ее составляют. Вкушать ее ни за малый грех не поставляем, все едино что морковь али свекла, плод дает в
земле, во своем корню.
У нас
у самих на огородах садят гулену-то. По другим обителям больше с торгу ее
покупают, а
у нас садят.
Семен выбирал, как бы проехать посуше и поближе, где лугом, где задами; но там, гляди, мужики не пускают, там попова
земля, нет проезда, там Иван Ионов
купил у барина участок и окопал его канавой. То и дело поворачивали назад.
Ценою тяжких, едва ли не кровавых трудов, шаг за шаг
покупаю у моего властителя каждый аршин
земли, сотню рук, горсть серебра.
Потом они на Плющихе зашли в кооператив,
купили колбасы и белого хлеба, пошли к Исанке чай пить. Комната ее была в полуподвальном этаже, окно, в уровень с
землею, выходило на двор. Стоял в комнате кисло-сырой, тяжелый запах, и избавиться от него было невозможно: мусорный ящик стоял как раз перед окном. Но в самой комнатке было девически-чисто и уютно. Это всегда умиляло Борьку. Что
у него было, в его комнате!