Неточные совпадения
Одна была фантазия Король Лир в
степи,
другая был квартет, посвященный памяти Баха.
Через несколько мгновений поднимаю их — и вижу: мой Карагёз летит, развевая хвост, вольный как ветер, а гяуры далеко один за
другим тянутся по
степи на измученных конях.
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по
другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по
степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Одессу звучными стихами
Наш
друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на нее взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что
степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
Часто вместе с
другими товарищами своего куреня, а иногда со всем куренем и с соседними куренями выступали они в
степи для стрельбы несметного числа всех возможных степных птиц, оленей и коз или же выходили на озера, реки и протоки, отведенные по жребию каждому куреню, закидывать невода, сети и тащить богатые тони на продовольствие всего куреня.
— Нынче безлесят Россию, истощают в ней почву, обращают в
степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживешь?» С
другой стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало…
Проезжая эти пространства, где на далекое
друг от
друга расстояние разбросаны фермы, невольно подумаешь, что пора бы уже этим фермам и полям сблизиться так, чтобы они касались
друг друга, как в самой Англии, чтоб соседние нивы разделялись только канавой, а не
степями, чтоб ни один клочок не пропал даром…
Сегодня был особенно сильный перелет. Олентьев убил несколько уток, которые и составили нам превосходный ужин. Когда стемнело, все птицы прекратили свой лет. Кругом сразу воцарилась тишина. Можно было подумать, что
степи эти совершенно безжизненны, а между тем не было ни одного озерка, ни одной заводи, ни одной протоки, где не ночевали бы стада лебедей, гусей, крохалей, уток и
другой водяной птицы.
В
другом действии два брата Зборовские, предводители казаков, воевавшие во славу короля и Польши в татарских
степях, оскорбленные каким-то недостойным действием бесхарактерного Сигизмунда, произносят перед его троном пылкие речи, а в заключение каждый из них снимает кривую саблю, прощается с нею и гордо кидает ее к ногам короля…
Другим важным обстоятельством было то, что Заполье занимало границу, отделявшую собственно Зауралье от начинавшейся за ним
степи, или, как говорили мужики, «орды».
С
другой стороны,
степь давала богатое степное сырье — сало, кожи, конский волос, гурты курдючных баранов и степных быков, косяки степных лошадей и целый ряд бухарских товаров.
— Ах, аспид! ах, погубитель! — застонал старик. — Видел, Михей Зотыч? Гибель моя, а не сын… Мы с Булыгиным на ножах, а он, слышь, к Булыгиным. Уж я его, головореза, три раза проклинал и на смирение посылал в
степь, и своими руками терзал — ничего не берет. У
других отцов сыновья — замена, а мне нож вострый. Сколько я денег за него переплатил!
Положим, что в настоящих лесных губерниях, при всем старании не так многочисленного их населения, лесу не выведут, но во многих
других местах, где некогда росли леса, остались голые
степи, и солома заменила дрова.
Тудаки водятся, то есть выводят детей, непременно в
степи настоящей, еще не тронутой сохою, [Есть охотники, которые утверждают противное, но я, убежденный примером
других птиц, не верю, чтобы дрофа вила гнездо и выводила детей в молодых хлебах, но, вероятно, она немедленно перемещается туда с своими цыплятами] но летают кормиться везде: на залежи озими к хлебные поля.
Кречетка — настоящая коренная жительница
степей, и я никогда не видывал ее в
других местах.
Его звучный, колокольчиком заливающийся голос больше всех
других птичьих голосов одушевляет однообразную равнину и тишину
степи.
Кроме известной дичи: тудаков, кроншнепов, стрепетов и
других, в
степях водятся звери и разные зверьки: белесоватая степная лиса, которая хуже мехом и меньше ростом лесной, красной лисицы, называемой огневка, зайцы, русаки и тумаки, которых охотники называют ковыльниками, хорьки, горностаи, ласки и карбыши.
В деревнях остаются только лошади отличные, почему-нибудь редкие и дорогие, лошади езжалые, необходимые для домашнего употребления, жеребята, родившиеся весной того же года, и жеребые матки, которых берут, однако, на дворы не ранее, как во второй половине зимы: все остальные тюбенюют, то есть бродят по
степи и, разгребая снег копытами, кормятся ветошью ковыля и
других трав.
Я убеждаюсь в справедливости этого предположения тем, что почти всегда, объезжая весною разливы рек по долинам и болотам, встречал там кроншнепов, которые кричали еще пролетным криком или голосом, не столь протяжным и одноколенным, а поднявшись на гору и подавшись в
степь, на версту или менее, сейчас находил степных куликов, которые, очевидно, уже начали там хозяйничать: бились около одних и тех же мест и кричали по-летнему: звонко заливались, когда летели кверху, и брали
другое трелевое колено, звуки которого гуще и тише, когда опускались и садились на землю.
Стрепетиные гнезда и выводки попадаются охотникам очень редко, молодых же стрепетят я даже не нахаживал; вероятно оттого, что матка удаляется с детьми в даль
степей, куда мне редко случалось ходить, гнезда я находил не так далеко от хлебных полей. предполагать, что стрепета разбиваются на пары, во-первых, потому, что никто никогда не замечал их токов, и, во-вторых, потому, что с весны почти всегда где поднимешь одного стрепета, там найдется и
другой.
— Эх, малый! Это не хлопские песни… Это песни сильного, вольного народа. Твои деды по матери пели их на
степях по Днепру и по Дунаю, и на Черном море… Ну, да ты поймешь это когда-нибудь, а теперь, — прибавил он задумчиво, — боюсь я
другого…
Степь не была уже так хороша и свежа, как бывает весною и в самом начале лета, какою описывал ее мне отец и какою я после сам узнал ее: по долочкам трава была скошена и сметана в стога, а по
другим местам она выгорела от летнего солнца, засохла и пожелтела, и уже сизый ковыль, еще не совсем распустившийся, еще не побелевший, расстилался, как волны, по необозримой равнине;
степь была тиха, и ни один птичий голос не оживлял этой тишины; отец толковал мне, что теперь вся степная птица уже не кричит, а прячется с молодыми детьми по низким ложбинкам, где трава выше и гуще.
— Ну нет-с: как же можно сравнить? здесь и церковный звон слышно, и товарищи навещали. Придут, сверху над ямой станут, и поговорим, а отец казначей жернов мне на веревке велели спустить, чтобы я соль для поварни молол. Какое же сравнение со
степью или с
другим местом.
— Да-с, в этой
степи две; а потом у
другого хана, у Агашимолы, кой меня угонил от Отучева, мне еще две дали.
Особенно по вечерам, или даже когда среди дня стоит погода хорошая, жарынь, в стану тихо, вся татарва от зною попадает по шатрам и спят, а я подниму у своего шатра полочку и гляжу на
степи… в одну сторону и в
другую — все одинаково…
— Оспоривать с дубиной в руках! — перебил дядя, — мы не в киргизской
степи. В образованном мире есть
другое орудие. За это надо было взяться вовремя и иначе, вести с графом дуэль
другого рода, в глазах твоей красавицы.
— Убивалась она очень, когда вы ушли! Весь зимовник прямо с ума сошел. Ездили по
степи, спрашивали у всех. Полковнику
другой же день обо всем рассказали, — а он в ответ: «Поглядите, не обокрал ли! Должно быть, из беглых!» Очень Женя убивалась! Вы ей портмонетик дорогой подарили, так она его на шее носила. Чуть что — в слезы, а потом женихи стали свататься, она всех отгоняла.
Но чуть ли еще не тяжелей было, когда на бесконечной белой пелене снега ярко сияло солнце; так бы и улетел куда-нибудь в эту
степь, которая начиналась на
другом берегу и расстилалась к югу одной непрерывной скатертью тысячи на полторы верст.
В отдаленных краях Сибири, среди
степей, гор или непроходимых лесов, попадаются изредка маленькие города, с одной, много с двумя тысячами жителей, деревянные, невзрачные, с двумя церквами — одной в городе,
другой на кладбище, — города, похожие более на хорошее подмосковное село, чем на город.
Чаще слышался шум, крик, гам, затевались истории; а вместе с тем, случалось, подметишь вдруг где-нибудь на работе чей-нибудь задумчивый и упорный взгляд в синеющую даль, куда-нибудь туда, на
другой берег Иртыша, где начинается необъятною скатертью, тысячи на полторы верст, вольная киргизская
степь; подметишь чей-нибудь глубокий вздох, всей грудью, как будто так и тянет человека дохнуть этим далеким, свободным воздухом и облегчить им придавленную, закованную душу.
— Прежде всего — у нас вовсе нет конституции! Наши
степи вольны… как
степи, или как тот вихрь, который гуляет по ним из одного конца в
другой. Кто может удержать вихрь, спрашиваю я вас? Какая конституция может настигнуть его? — прервал он меня так строго, что я несколько смешался и счел за нужное извиниться.
— Извините, excellence, но я так мало посвящен в пружины степной политики (la politique des steppes), что многого не могу уразуметь. Так, например, для чего вы вмешиваетесь в дела
других? Ведь эти «
другие» суть служители того же бюрократического принципа, которого представителем являетесь и вы? Ибо, насколько я понимаю конституцию
степей…
По реке и окружающим ее инде болотам все породы уток и куликов, гуси, бекасы, дупели и курахтаны вили свои гнезда и разнообразным криком и писком наполняли воздух; на горах же, сейчас превращавшихся в равнины, покрытые тучною травою, воздух оглашался
другими особенными свистами и голосами; там водилась во множестве вся степная птица: дрофы, журавли, стрепета, кроншнепы и кречетки; по лесистым отрогам жила бездна тетеревов; река кипела всеми породами рыб, которые могли сносить ее студеную воду: щуки, окуни, голавли, язи, даже кутема и лох изобильно водились в ней; всякого зверя и в
степях и лесах было невероятное множество; словом сказать: это был — да и теперь есть — уголок обетованный.
Меж явью и сном встало воспоминание о тех минутах в вагоне, когда я начал уже плохо сознавать свое положение. Я помню, как закат махал красным платком в окно, проносящееся среди песчаных
степей. Я сидел, полузакрыв глаза, и видел странно меняющиеся профили спутников, выступающие один из-за
другого, как на медали. Вдруг разговор стал громким, переходя, казалось мне, в крик; после того губы беседующих стали шевелиться беззвучно, глаза сверкали, но я перестал соображать. Вагон поплыл вверх и исчез.
На
другой день Пугачев приближился к городу; но при виде выходящего противу него войска стал отступать, рассыпав по
степи свою шайку.
И вдруг, в числе тридцати тысяч кибиток, они перешли на
другую сторону и потянулись по киргизской
степи к пределам прежнего отечества.
Сначала горы только удивили Оленина, потом обрадовали; но потом, больше и больше вглядываясь в эту, не из
других черных гор, но прямо из
степи вырастающую и убегающую цепь снеговых гор, он мало-помалу начал вникать в эту красоту и почувствовал горы.
С одной стороны дороги, проходящей через станицу, — река, с
другой — зеленеют виноградные, фруктовые сады и виднеются песчаные буруны (наносные пески) Ногайской
степи.
То там, то тут они на миг являлись и гасли, точно несколько людей, рассыпавшихся по
степи далеко
друг от
друга, искали в ней что-то, зажигая спички, которые ветер тотчас же гасил.
Любонька и Круциферский не могли не заметить
друг друга: они были одни, они были в
степи…
Степь, где паслись отары овец, превращается в голодную толоку, на которой трава не вырастает. Таков скотопрогонный тракт через Сальский округ из Ставрополя до Нахичевани…
Другое дело верблюды, которыми пользуются в
степи как рабочей силой.
Этот род уженья бывает успешнее в водах чистых и довольно быстро текущих, особенно в реках степных, потому что в
степях более водится кобылки, чем в
других местах, и рыба привыкла к ней, часто попадающей в воду.
Несчастливцев. Дорожный. Мы пешие путешественники. Это пальто — мой старый
друг и товарищ. В непогоду я в этом пальто бродил, как старый Лир, по
степям Новороссии. Часто в бурную ночь я искал убежища, и меня принимали в этом пальто, принимали чужие теплее, чем родные. Прощайте!
Как душно и уныло! Бричка бежит, а Егорушка видит все одно и то же — небо, равнину, холмы… Музыка в траве приутихла. Старички улетели, куропаток не видно. Над поблекшей травой, от нечего делать, носятся грачи; все они похожи
друг на
друга и делают
степь еще более однообразной.
Сначала, далеко впереди, где небо сходится с землею, около курганчиков и ветряной мельницы, которая издали похожа на маленького человечка, размахивающего руками, поползла по земле широкая ярко-желтая полоса; через минуту такая же полоса засветилась несколько ближе, поползла вправо и охватила холмы; что-то теплое коснулось Егорушкиной спины, полоса света, подкравшись сзади, шмыгнула через бричку и лошадей, понеслась навстречу
другим полосам, и вдруг вся широкая
степь сбросила с себя утреннюю полутень, улыбнулась и засверкала росой.
Между далью и правым горизонтом мигнула молния, и так ярко, что осветила часть
степи и место, где ясное небо граничило с чернотой. Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой; на ее краю висели большие черные лохмотья; точно такие же лохмотья, давя
друг друга, громоздились на правом и на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое выражение. Явственно и не глухо проворчал гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто.
Неудержимо потянула меня степь-матушка. Уехали мы со скорым поездом на
другое утро — не простился ни с кем и всю Москву забыл. Да до Москвы ли! За Воронежем
степь с каждым часом все изумруднее… Дон засинел… А там первый раз в жизни издалека синь море увидал. Зимовник оказался благоустроенным. Семья Бокова приняла меня прекрасно… Опять я в табунах — только уж не табунщиком, а гостем. Живу — не нарадуюсь!
Трое ворот вели из города: одни — на полдень,
другие — на север, а третьи — прямо в орду, то есть в сторону
степи.
Саженях в пяти от нас земля на большом пространстве была покрыта толстым пластом чего-то густого, серого и волнообразного, похожего на весенний, уже начавший таять, снег. Только долго и пристально всматриваясь, можно было разобрать отдельные фигуры овец, плотно прильнувших одна к
другой. Их было тут несколько тысяч, сдавленных сном и мраком ночи в густой, тёплый и толстый пласт, покрывавший
степь. Иногда они блеяли жалобно и пугливо…
Нам негде было укрыться. Вот стало темно, и шелест травы зазвучал громче, испуганно. Грянул гром — и тучи дрогнули, охваченные синим огнём. Крупный дождь полился ручьями, и один за
другим удары грома начали непрерывно рокотать в пустынной
степи. Трава, сгибаемая ударами ветра и дождя, ложилась на землю. Всё дрожало, волновалось.