Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё
с своими глупыми расспросами! не дадите ни слова
поговорить о деле. Ну что, друг, как твой
барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Осип. «Еще,
говорит, и к городничему пойду; третью неделю
барин денег не плотит. Вы-де
с барином,
говорит, мошенники, и
барин твой — плут. Мы-де,
говорит, этаких шерамыжников и подлецов видали».
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет.
Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего
барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре
с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего
барина и потому скорее догадывается, но не любит много
говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
От этого самого
господин градоначальник не могли
говорить внятно или же
говорили с пропуском букв и слогов.
Константин Левин заглянул в дверь и увидел, что
говорит с огромной шапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том, в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что
говорил господин в поддевке. Он
говорил о каком-то предприятии.
Так как никто не обращал на него внимания и он, казалось, никому не был нужен, он потихоньку направился в маленькую залу, где закусывали, и почувствовал большое облегчение, опять увидав лакеев. Старичок-лакей предложил ему покушать, и Левин согласился. Съев котлетку
с фасолью и
поговорив с лакеем о прежних
господах, Левин, не желая входить в залу, где ему было так неприятно, пошел пройтись на хоры.
Левин Взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и веселые косцы выходили один зa другим на дорогу и, посмеиваясь, здоровались
с барином. Они все глядели на него, но никто ничего не
говорил до тех пор, пока вышедший на дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.
— Хорошо тебе так
говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский
господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! —
с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
«Женатый заботится о мирском, как угодить жене, неженатый заботится о Господнем, как угодить
Господу»,
говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во всех делах руководившийся теперь Писанием, часто вспоминал этот текст. Ему казалось, что,
с тех пор как он остался без жены, он этими самыми проектами более служил
Господу, чем прежде.
— А не хотите
говорить, как хотите. Только нечего тебе
с ней
говорить. Она девка, а ты
барин, — проговорил он, подергиваясь шеей.
В то время как они
говорили, толпа хлынула мимо них к обеденному столу. Они тоже подвинулись и услыхали громкий голос одного
господина, который
с бокалом в руке
говорил речь добровольцам. «Послужить за веру, за человечество, за братьев наших, — всё возвышая голос,
говорил господин. — На великое дело благословляет вас матушка Москва. Живио!» громко и слезно заключил он.
— Да как же в самом деле: три дни от тебя ни слуху ни духу! Конюх от Петуха привел твоего жеребца. «Поехал,
говорит,
с каким-то
барином». Ну, хоть бы слово сказал: куды, зачем, на сколько времени? Помилуй, братец, как же можно этак поступать? А я бог знает чего не передумал в эти дни!
— Нет,
барин, как можно, чтоб я был пьян! Я знаю, что это нехорошее дело быть пьяным.
С приятелем
поговорил, потому что
с хорошим человеком можно
поговорить, в том нет худого; и закусили вместе. Закуска не обидное дело;
с хорошим человеком можно закусить.
Она полагала, что в ее положении — экономки, пользующейся доверенностью своих
господ и имеющей на руках столько сундуков со всяким добром, дружба
с кем-нибудь непременно повела бы ее к лицеприятию и преступной снисходительности; поэтому, или, может быть, потому, что не имела ничего общего
с другими слугами, она удалялась всех и
говорила, что у нее в доме нет ни кумовьев, ни сватов и что за барское добро она никому потачки не дает.
Я ей, между прочим, очень долго, дня два сряду, про прусскую палату
господ говорил (потому что о чем же
с ней
говорить?), — только вздыхала да прела!
— Я не знаю этого, — сухо ответила Дуня, — я слышала только какую-то очень странную историю, что этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди
говорили, «зачитался», и что удавился он более от насмешек, а не от побой
господина Свидригайлова. А он при мне хорошо обходился
с людьми, и люди его даже любили, хотя и действительно тоже винили его в смерти Филиппа.
— Позвольте,
господа, позвольте; не теснитесь, дайте пройти! —
говорил он, пробираясь сквозь толпу, — и сделайте одолжение, не угрожайте; уверяю вас, что ничего не будет, ничего не сделаете, не робкого десятка-с, а, напротив, вы же,
господа, ответите, что насилием прикрыли уголовное дело.
— Нечего и
говорить, что вы храбрая девушка. Ей-богу, я думал, что вы попросите
господина Разумихина сопровождать вас сюда. Но его ни
с вами, ни кругом вас не было, я таки смотрел: это отважно, хотели, значит, пощадить Родиона Романыча. Впрочем, в вас все божественно… Что же касается до вашего брата, то что я вам скажу? Вы сейчас его видели сами. Каков?
— Ты
барин! —
говорили ему. — Тебе ли было
с топором ходить; не барское вовсе дело.
— Али вот насчет
господина Разумихина, насчет того то есть, от себя ли он вчера приходил
говорить или
с вашего наущения? Да вам именно должно бы
говорить, что от себя приходил, и скрыть, что
с вашего наущения! А ведь вот вы не скрываете же! Вы именно упираете на то, что
с вашего наущения!
Паратов. Отец моей невесты — важный чиновный
господин, старик строгий: он слышать не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже не любит, кто много курит табаку. Тут уж надевай фрак и parlez franзais! [
Говорите по-французски! (франц.)] Вот я теперь и практикуюсь
с Робинзоном. Только он, для важности, что ли, уж не знаю, зовет меня «ля Серж», а не просто «Серж». Умора!
— А то здесь другой доктор приезжает к больному, — продолжал
с каким-то отчаяньем Василий Иванович, — а больной уже ad patres; [Отправился к праотцам (лат.).] человек и не пускает доктора,
говорит: теперь больше не надо. Тот этого не ожидал, сконфузился и спрашивает: «Что,
барин перед смертью икал?» — «Икали-с». — «И много икал?» — «Много». — «А, ну — это хорошо», — да и верть назад. Ха-ха-ха!
— Васька, слышь,
барин говорит, что мы
с тобой те же лягушки. Чудно!
— В кои-то веки разик можно, — пробормотал старик. — Впрочем, я вас,
господа, отыскал не
с тем, чтобы
говорить вам комплименты; но
с тем, чтобы, во-первых, доложить вам, что мы скоро обедать будем; а во-вторых, мне хотелось предварить тебя, Евгений… Ты умный человек, ты знаешь людей, и женщин знаешь, и, следовательно, извинишь… Твоя матушка молебен отслужить хотела по случаю твоего приезда. Ты не воображай, что я зову тебя присутствовать на этом молебне: уж он кончен; но отец Алексей…
— Знаешь ли что? —
говорил в ту же ночь Базаров Аркадию. — Мне в голову пришла великолепная мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он получил приглашение от этого вашего знатного родственника. Твой отец не поедет; махнем-ка мы
с тобой в ***; ведь этот
господин и тебя зовет. Вишь, какая сделалась здесь погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся дней пять-шесть, и баста!
— Тут уж есть эдакое… неприличное, вроде как о предках и родителях бесстыдный разговор в пьяном виде
с чужими, да-с! А
господин Томилин и совсем ужасает меня. Совершенно как дикий черемис, —
говорит что-то, а понять невозможно. И на плечах у него как будто не голова, а гнилая и горькая луковица. Робинзон — это, конечно, паяц, — бог
с ним! А вот бродил тут молодой человек, Иноков, даже у меня был раза два… невозможно вообразить, на какое дело он способен!
— Вот я при
барине говорю: согласен
с ним,
с Осипом, а не
с тобой. А тебя считаю вредным за твое кумовство
с жандармом и за навет твой на Мишу… Эх, старый бес!
— Болтун, — сказала о нем Любаша. —
Говорит, что у него широкие связи среди рабочих, а никому не передает их. Теперь многие хвастаются связями
с рабочими, но это очень похоже на охотничьи рассказы. А вот
господин Зубатов имеет основание хвастаться…
— Как скажете: покупать землю, выходить на отруба, али — ждать? Ежели — ждать, мироеды все расхватают. Тут — человек ходит, уговаривает: стряхивайте
господ с земли, громите их! Я,
говорит, анархист. Громить — просто. В Майдане у Черкасовых — усадьбу сожгли, скот перерезали, вообще — чисто! Пришла пехота, человек сорок резервного батальона, троих мужиков застрелили, четырнадцать выпороли, баб тоже. Толку в этом — нет.
— Начальство очень обозлилось за пятый год. Травят мужиков. Брата двоюродного моего в каторгу на четыре года погнали, а шабра — умнейший, спокойный был мужик, — так его и вовсе повесили.
С баб и то взыскивают, за старое-то, да! Разыгралось начальство прямо… до бесстыдства! А помещики-то новые, отрубники, хуторяне действуют вровень
с полицией. Беднота
говорит про них: «Бывало — сами водили нас усадьбы жечь,
господ сводить
с земли, а теперь вот…»
Матрена. Гадать увезли, далеко, верст за шестьдесят,
говорят. Барыня какая-то нарочно за ней лошадей присылала. Лакей сказывал, который приезжал-то, что барыня эта расстроилась
с барином.
Обломов
с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул.
Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только мастер
говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет».
Если нужно было постращать дворника, управляющего домом, даже самого хозяина, он стращал всегда
барином: «Вот постой, я скажу
барину, —
говорил он
с угрозой, — будет ужо тебе!» Сильнее авторитета он и не подозревал на свете.
— Ну вот, шутка! —
говорил Илья Ильич. — А как дико жить сначала на новой квартире! Скоро ли привыкнешь? Да я ночей пять не усну на новом месте; меня тоска загрызет, как встану да увижу вон вместо этой вывески токаря другое что-нибудь, напротив, или вон ежели из окна не выглянет эта стриженая старуха перед обедом, так мне и скучно… Видишь ли ты там теперь, до чего доводил
барина — а? — спросил
с упреком Илья Ильич.
— Вы ничего не
говорите, так что ж тут стоять-то даром? — захрипел Захар, за неимением другого голоса, который, по словам его, он потерял на охоте
с собаками, когда ездил
с старым
барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло.
— Ну, что за беда, коли и скажет
барину? — сам
с собой в раздумье, флегматически
говорил он, открывая медленно табакерку. —
Барин добрый, видно по всему, только обругает! Это еще что, коли обругает! А то, иной, глядит, глядит, да и за волосы…
Обходятся эти
господа с женами так же мрачно или легко, едва удостоивают
говорить, считая их так, если не за баб, как Захар, так за цветки, для развлечения от деловой, серьезной жизни…
— А вы-то
с барином голь проклятая, жиды, хуже немца! —
говорил он. — Дедушка-то, я знаю, кто у вас был: приказчик
с толкучего. Вчера гости-то вышли от вас вечером, так я подумал, не мошенники ли какие забрались в дом: жалость смотреть! Мать тоже на толкучем торговала крадеными да изношенными платьями.
— Да! —
говорил Захар. — У меня-то, слава Богу!
барин столбовой; приятели-то генералы, графы да князья. Еще не всякого графа посадит
с собой: иной придет да и настоится в прихожей… Ходят всё сочинители…
Он
барин, он сияет, блещет! Притом он так добр: как мягко он ходит, делает движения, дотронется до руки — как бархат, а тронет, бывало, рукой муж, как ударит! И глядит он и
говорит так же мягко,
с такой добротой…
Так блаженствовал он
с месяц: в комнатах чисто,
барин не ворчит, «жалких слов» не
говорит, и он, Захар, ничего не делает. Но это блаженство миновалось — и вот по какой причине.
— Оттреплет этакий
барин! —
говорил Захар. — Такая добрая душа; да это золото — а не
барин, дай Бог ему здоровья! Я у него как в царствии небесном: ни нужды никакой не знаю, отроду дураком не назвал; живу в добре, в покое, ем
с его стола, уйду, куда хочу, — вот что!.. А в деревне у меня особый дом, особый огород, отсыпной хлеб; мужики все в пояс мне! Я и управляющий и можедом! А вы-то
с своим…
— Надеюсь, что ты понял свой проступок, —
говорил Илья Ильич, когда Захар принес квасу, — и вперед не станешь сравнивать
барина с другими.
Гордость его страдала, и он мрачно обращался
с женой. Когда же, однако, случалось, что Илья Ильич спрашивал какую-нибудь вещь, а вещи не оказывалось или она оказывалась разбитою, и вообще, когда случался беспорядок в доме и над головой Захара собиралась гроза, сопровождаемая «жалкими словами», Захар мигал Анисье, кивал головой на кабинет
барина и, указывая туда большим пальцем, повелительным шепотом
говорил: «Поди ты к
барину: что ему там нужно?»
Захар на всех других
господ и гостей, приходивших к Обломову, смотрел несколько свысока и служил им, подавал чай и прочее
с каким-то снисхождением, как будто давал им чувствовать честь, которою они пользуются, находясь у его
барина. Отказывал им грубовато: «Барин-де почивает», —
говорил он, надменно оглядывая пришедшего
с ног до головы.
— У нас, в Обломовке, этак каждый праздник готовили, —
говорил он двум поварам, которые приглашены были
с графской кухни, — бывало, пять пирожных подадут, а соусов что, так и не пересчитаешь! И целый день господа-то кушают, и на другой день. А мы дней пять доедаем остатки. Только доели, смотришь, гости приехали — опять пошло, а здесь раз в год!
— Как он смеет так
говорить про моего
барина? — возразил горячо Захар, указывая на кучера. — Да знает ли он, кто мой барин-то? —
с благоговением спросил он. — Да тебе, —
говорил он, обращаясь к кучеру, — и во сне не увидать такого
барина: добрый, умница, красавец! А твой-то точно некормленая кляча! Срам посмотреть, как выезжаете со двора на бурой кобыле: точно нищие! Едите-то редьку
с квасом. Вон на тебе армячишка, дыр-то не сосчитаешь!..
— Да, вы правы, я такой друг ей… Не забывайте,
господин Волохов, — прибавил он, — что вы
говорите не
с Тушиным теперь, а
с женщиной. Я стал в ее положение и не выйду из него, что бы вы ни сказали. Я думал, что и для вас довольно ее желания, чтобы вы не беспокоили ее больше. Она только что поправляется от серьезной болезни…
— Нет-с, — поднял он вверх обе брови, — это вы меня спросите про
господина Версилова! Что я вам
говорил сейчас насчет основательности? Полтора года назад, из-за этого ребенка, он бы мог усовершенствованное дельце завершить — да-с, а он шлепнулся, да-с.
— А Катерина Николаевна опять в свет «ударилась», праздник за праздником, совсем блистает;
говорят, все даже придворные влюблены в нее… а
с господином Бьорингом все совсем оставили, и не бывать свадьбе; все про то утверждают…
с того самого будто бы разу.