Неточные совпадения
Сюжет
становился ежеминутно занимательнее, принимал с каждым днем более окончательные
формы и наконец, так как есть, во всей своей окончательности, доставлен был
в собственные уши губернаторши.
Уже начинал было он полнеть и приходить
в те круглые и приличные
формы,
в каких читатель застал его при заключении с ним знакомства, и уже не раз, поглядывая
в зеркало, подумывал он о многом приятном: о бабенке, о детской, и улыбка следовала за такими мыслями; но теперь, когда он взглянул на себя как-то ненароком
в зеркало, не мог не вскрикнуть: «Мать ты моя пресвятая! какой же я
стал гадкий!» И после долго не хотел смотреться.
Письмоводитель
стал диктовать ему
форму обыкновенного
в таком случае отзыва, то есть заплатить не могу, обещаюсь тогда-то (когда-нибудь), из города не выеду, имущество ни продавать, ни дарить не буду и проч.
Связь с этой женщиной и раньше уже тяготила его, а за время войны Елена
стала возбуждать
в нем определенно враждебное чувство, —
в ней проснулась трепетная жадность к деньгам, она участвовала
в каких-то крупных спекуляциях, нервничала, говорила дерзости, капризничала и — что особенно возбуждало Самгина — все более резко обнаруживала презрительное отношение ко всему русскому — к армии, правительству, интеллигенции, к своей прислуге — и все чаще,
в разных
формах, выражала свою тревогу о судьбе Франции...
— Социализм, по его идее, древняя, варварская
форма угнетения личности. — Он кричал, подвывая на высоких нотах, взбрасывал голову, прямые пряди черных волос обнажали на секунду угловатый лоб, затем падали на уши, на щеки, лицо
становилось узеньким, трепетали губы, дрожал подбородок, но все-таки Самгин видел
в этой маленькой тощей фигурке нечто игрушечное и комическое.
Две первые раздражали его тяжелым, неуклюжим языком и мелочной, схоластической полемикой с двумя вторыми, Самгину казалось, что эти газетки бессильны, не могут влиять на читателя так, как должны бы,
форма их
статей компрометирует идейную сущность полемики, дробит и распыляет материал, пафос гнева заменен
в них мелкой, личной злобой против бывших единомышленников.
— Совершенно ясно, что культура погибает, потому что люди привыкли жить за счет чужой силы и эта привычка насквозь проникла все классы, все отношения и действия людей. Я — понимаю: привычка эта возникла из желания человека облегчить труд, но она
стала его второй природой и уже не только приняла отвратительные
формы, но
в корне подрывает глубокий смысл труда, его поэзию.
Все молчали, глядя на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка, на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом
в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом
в отражение огня на воде; отражение чудесно меняло
формы,
становясь похожим то на золотую рыбу с множеством плавников, то на глубокую, до дна реки, красную яму, куда человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
Людей
в ресторане
становилось все меньше, исчезали одна за другой женщины, но шум возрастал. Он сосредоточивался
в отдаленном от Самгина углу, где собрались солидные штатские люди, три офицера и высокий, лысый человек
в форме интенданта, с сигарой
в зубах и с крестообразной черной наклейкой на левой щеке.
К перрону подошла еще группа пассажиров; впереди, прихрамывая, шагал офицер, —
в походной
форме он
стал еще толще и круглее.
Сомнения нет, что намерения
стать Ротшильдом у них не было: это были лишь Гарпагоны или Плюшкины
в чистейшем их виде, не более; но и при сознательном наживании уже
в совершенно другой
форме, но с целью
стать Ротшильдом, — потребуется не меньше хотения и силы воли, чем у этих двух нищих.
Особенно счастлив я был, когда, ложась спать и закрываясь одеялом, начинал уже один,
в самом полном уединении, без ходящих кругом людей и без единого от них звука, пересоздавать жизнь на иной лад. Самая яростная мечтательность сопровождала меня вплоть до открытия «идеи», когда все мечты из глупых разом
стали разумными и из мечтательной
формы романа перешли
в рассудочную
форму действительности.
Старцев думал так, и
в то же время ему хотелось закричать, что он хочет, что он ждет любви во что бы то ни
стало; перед ним белели уже не куски мрамора, а прекрасные тела, он видел
формы, которые стыдливо прятались
в тени деревьев, ощущал тепло, и это томление
становилось тягостным…
Сартр
в своих
статьях о литературе иногда говорит то, что
в России
в 60-е годы говорили русские критики Чернышевский, Добролюбов, Писарев, но выражает это
в более утонченной
форме.
Всем, может быть,
стало понятно еще с самых первых шагов, что это совсем даже и не спорное дело, что тут нет сомнений, что,
в сущности, никаких бы и прений не надо, что прения будут лишь только для
формы, а что преступник виновен, виновен явно, виновен окончательно.
— Так видите, Алексей Петрович, когда солнце
станет согревать эту грязь и теплота
станет перемещать ее элементы
в более сложные химические сочетания, то есть
в сочетания высших
форм, колос, который вырастает из этой грязи от солнечного света, будет здоровый колос.
Настоящий Гегель был тот скромный профессор
в Иене, друг Гельдерлина, который спас под полой свою «Феноменологию», когда Наполеон входил
в город; тогда его философия не вела ни к индийскому квиетизму, ни к оправданию существующих гражданских
форм, ни к прусскому христианству; тогда он не читал своих лекций о философии религии, а писал гениальные вещи, вроде
статьи «О палаче и о смертной казни», напечатанной
в Розенкранцевой биографии.
Чиновничество царит
в северо-восточных губерниях Руси и
в Сибири; тут оно раскинулось беспрепятственно, без оглядки… даль страшная, все участвуют
в выгодах, кража
становится res publica. [общим делом (лат.).] Самая власть, царская, которая бьет как картечь, не может пробить эти подснежные болотистые траншеи из топкой грязи. Все меры правительства ослаблены, все желания искажены; оно обмануто, одурачено, предано, продано, и все с видом верноподданнического раболепия и с соблюдением всех канцелярских
форм.
«Комедии» — любимое развлечение Струнникова, ради которого, собственно говоря, он и прикармливает Корнеича. Собеседники удаляются
в кабинет; Федор Васильич усаживается
в покойное кресло; Корнеич
становится против него
в позитуру. Обязанность его заключается
в том, чтоб отвечать на вопросы, предлагаемые гостеприимным хозяином. Собеседования эти повторяются изо дня
в день
в одних и тех же
формах, с одним и тем же содержанием, но незаметно, чтобы частое их повторение прискучило участникам.
В последние годы моей жизни моя философская мысль
стала более сосредоточенной, и я пришел к окончательной
форме своего философского миросозерцания.
Походка его
становилась все деревяннее, объяснения отливались
в застывшие
формы,
в которых ученики знали вперед не только фразы, слова, но и ударения.
«Щось буде» принимало новые
формы… Атмосфера продолжала накаляться. Знакомые дамы и барышни появлялись теперь
в черных траурных одеждах. Полиция
стала за это преследовать: демонстранток
в черных платьях и особенно с эмблемами (сердце, якорь и крест) хватали
в участки, составляли протоколы. С другой стороны, — светлые платья обливались кислотой, их
в костелах резали ножиками… Ксендзы говорили страстные проповеди.
Потому философия и зашла
в тупик, потому кризис ее и представляется таким безысходным, что она
стала мертвой, самодовлеющей отвлеченностью, что она порвала со всеми
формами посвящения
в тайны бытия, и философ превратился из священника
в полицейского.
Вместо них
стали употреблять так называемые рубленые пыжи, но вернее сказать — вырубаемые кружки из старых шляп и тонких войлоков посредством особенной железной
формы, края которой так остры, что если наставить ее на войлок и стукнуть сверху молотком, то она вырубит войлочный кружок, который, входя
в дуло несколько натуге, весьма удобно и выгодно заменяет все другого рода пыжи.
Теперь впечатления слуха окончательно получили
в жизни слепого преобладающее значение, звуковые
формы стали главными
формами его мысли, центром умственной работы.
Кроме того, здесь мы видим уже бесчисленное множество оттенков и степеней; и чем выше, тем самодурство
становится наглее внутренне и гибельнее для общего блага, но благообразнее и величавее
в своих
формах.
Вот почему иногда общий смысл раскрываемой идеи требовал больших распространений и повторений одного и того же
в разных видах, — чтобы быть понятным и
в то же время уложиться
в фигуральную
форму, которую мы должны были взять для нашей
статьи, по требованию самого предмета…
Прослезился и Петр Елисеич, когда с ним
стали прощаться мужики и бабы. Никого он не обидел напрасно, — после старого Палача при нем рабочие «свет увидели». То, что Петр Елисеич не ставил себе
в заслугу, выплыло теперь наружу
в такой трогательной
форме. Старый Тит Горбатый даже повалился приказчику
в ноги.
Лиза вметала другую кость и опять подняла голову. Далеко-далеко за меревским садом по дороге завиднелась какая-то точка. Лиза опять поработала и опять взглянула на эту точку. Точка разрасталась во что-то вроде экипажа. Видна
стала городская, затяжная дуга, и что-то белелось; очевидно, это была не крестьянская телега. Еще несколько минут, и все это скрылось за меревским садом, но зато вскоре выкатилось на спуск
в форме дрожек, на которых сидела дама
в белом кашемировом бурнусе и соломенной шляпке.
Возвестивший о ее приходе лакей встретил ее уже одетый
в ливрейную шинель и шляпу, а
в сенях к нему пристал еще лакей
в такой же
форме; они бережно посадили княгиню
в карету и сами
стали на запятки.
И диви бы законов не знали или там
форм каких; всё, батюшка, у него
в памяти, да вот как
станет перед ним живой человек — куда что пошло! «тово» да «тово» да «гм» — ничего от него и не добьешься больше.
Новичкам еще много остается дней до облачения
в парадную
форму и до этого требовательного осмотра. Но они и сами с горечью понимают, что такая красивая, ловкая и легкая отчетливость во всех воинских движениях не дается простым подражанием, а приобретается долгой практикой, которая наконец
становится бессознательным инстинктом.
— Не я ли, не я ли сейчас объявил, что энтузиазм
в молодом поколении так же чист и светел, как был, и что оно погибает, ошибаясь лишь
в формах прекрасного! Мало вам? И если взять, что провозгласил это убитый, оскорбленный отец, то неужели, — о коротенькие, — неужели можно
стать выше
в беспристрастии и спокойствии взгляда?.. Неблагодарные… несправедливые… для чего, для чего вы не хотите мириться!..
Как я поступлю
в виду этих настояний?
стану ли просить об отсрочке? Но ведь это именно и будет"виляние хвостам". Скажу ли прямо, что не могу примкнуть к суматохе, потому что считаю ее самою несостоятельною
формою общежития? Но ведь суматоха никогда не признает себя таковою, а присвоивает себе наименование"порядка". — Кто говорит вам о суматохе? — ответят мне, — ему о порядке напоминают, к защите порядка его призывают, а он"суматоху"приплел"хорош гусь!
И вот,
в ту самую минуту, когда капитал Арины Петровны до того умалился, что сделалось почти невозможным самостоятельное существование на проценты с него, Иудушка, при самом почтительном письме, прислал ей целый тюк
форм счетоводства, которые должны были служить для нее руководством на будущее время при составлении годовой отчетности. Тут, рядом с главными предметами хозяйства, стояли: малина, крыжовник, грибы и т. д. По всякой
статье был особенный счет приблизительно следующего содержания...
Их привычки, понятия, мнения, обыкновения
стали как будто тоже моими, по крайней мере по
форме, по закону, хотя я и не разделял их
в сущности.
Процесс этот совершается так, что худшие элементы общества, захвативши власть и находясь
в обладании ею, под влиянием отрезвляющего свойства, всегда сопутствующего ей,
становясь сами всё менее и менее жестокими, делаются неспособными употреблять жестокие
формы насилия и вследствие того уступают свое место другим, над которыми совершается опять тот же процесс смягчения и, как бы сказать, бессознательного охристианения.
Его радовало видеть, как свободно и грациозно сгибался ее
стан, как розовая рубаха, составлявшая всю ее одежду, драпировалась на груди и вдоль стройных ног; как выпрямлялся ее
стан и под ее стянутою рубахой твердо обозначались черты дышащей груди; как узкая ступня, обутая
в красные старые черевики, не переменяя
формы,
становилась на землю; как сильные руки, с засученными рукавами, напрягая мускулы, будто сердито бросали лопатой, и как глубокие черные глаза взглядывали иногда на него.
Так проводил он праздники, потом это
стало звать его и
в будни — ведь когда человека схватит за сердце море, он сам
становится частью его, как сердце — только часть живого человека, и вот, бросив землю на руки брата, Туба ушел с компанией таких же, как сам он, влюбленных
в простор, — к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная работа, можно утонуть десять раз
в день, но зато — сколько видишь удивительного, когда из синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами на краю, и
в ней — точно мысли
в черепе — движется живое, разнообразных
форм и цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
Толпа людей на пристани слилась
в сплошное, темное и мертвое пятно без лиц, без
форм, без движения. Фома отошел от перил и угрюмо
стал ходить по палубе.
Впервые напечатана А.И.Герценом
в «Полярной звезде»
в 1856 году.]; потом
стал ей толковать о русском мужике, его высоких достоинствах; объяснял, наконец, что мир ждет социальных переворотов, что так жить нельзя, что все порядочные люди задыхаются
в современных
формах общества; из всего этого княгиня почти ничего не понимала настоящим образом и полагала, что князь просто фантазирует по молодости своих лет (она была почти ровесница с ним).
Когда хозяин вышел и унес с собою свет, опять наступили потемки. Тетке было страшно. Гусь не кричал, но ей опять
стало чудиться, что
в потемках стоит кто-то чужой. Страшнее всего было то, что этого чужого нельзя было укусить, так как он был невидим и не имел
формы. И почему-то она думала, что
в эту ночь должно непременно произойти что-то очень худое. Федор Тимофеич тоже был непокоен. Тетка слышала, как он возился на своем матрасике, зевал и встряхивал головой.
Мы прошли опять
в «Тонус» и заказали вино; девочке заказали сладкие пирожки, и она
стала их анатомировать пальцем, мурлыча и болтая ногами, а мы с Паркером унеслись за пять лет назад. Некоторое время Паркер говорил мне «ты», затем постепенно проникся зрелищем перемены
в лице изящного загорелого моряка, носящего штурманскую
форму с привычной небрежностью опытного морского волка, — и перешел на «вы».
Тогда оба качнулись, словно между ними ввели бревно, и
стали хохотать. Я знаю этот хохот. Он означает, что или вас считают дураком, или вы сказали безмерную чепуху. Некоторое время я обиженно смотрел, не понимая,
в чем дело, затем потребовал объяснения
в форме достаточной, чтобы остановить потеху и дать почувствовать свою обиду.
И Вадим пристально, с участием всматривался
в эти черты, отлитые
в какую-то особенную
форму величия и благородства, исчерченные когтями времени и страданий, старинных страданий, слившихся с его жизнью, как сливаются две однородные жидкости; но последние, самые жестокие удары судьбы не оставили никакого следа на челе старика; его большие серые глаза, осененные тяжелыми веками, медленно, строго пробегали картину, развернутую перед ними случайно; ни близость смерти, ни досада, ни ненависть, ничто не могло, казалось, отуманить этого спокойного, всепроникающего взгляда; но вот он обратил их
в внутренность кибитки, — и что же, две крупные слезы засверкав невольно выбежали на седые ресницы и чуть-чуть не упали на поднявшуюся грудь его; Вадим
стал всматриваться с большим вниманием.
Но Румор впадает потом
в натурализм, который хочет преследовать, как и ложный идеализм: его положение, что «природа наилучшим образом выражает все своими
формами»,
становится опасным, когда он прилагает его к отдельному явлению и, противореча тому, что сам сказал выше, утверждает, будто бы
в действительности бывают «совершенные модели», как, напр...
Я знаю, что история назад не возвращается, что даже гнусное не повторяется
в ней
в одних и тех же
формах, но или развивается
в формы гнуснейшие, или навсегда прекращается, и что,
стало быть, Прогореловым — как бы они ни вопияли — повториться
в прежних
формах (а новых они сами не выдержат) не суждено.
Национальная
форма француза, то есть парижанина,
стала слагаться
в изящную
форму, когда еще мы были медведями.
Но с течением времени, по мере сознательного развития общества, тип этот изменял свои
формы,
становился в другие отношения к жизни, получал новое значение.
Пока Николай Фермор оставался
в своем семействе и выходил свободно гулять по городу
в своей военной
форме, он опять мог как-нибудь встретиться с государем, и это могло дать повод к беспокойствам, между тем как с удалением его «на седьмую версту» возможность такой встречи устранялась и всем
становилось гораздо спокойнее.