Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе
вспомню это! А
все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А
все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Вошла — и
все я
вспомнила:
Свечами воску ярого
Обставлен, среди горенки
Дубовый стол стоял,
На нем гробочек крохотный
Прикрыт камчатной скатертью,
Икона в головах…
Батрачка безответная
На каждого, кто чем-нибудь
Помог ей в черный день,
Всю жизнь о соли думала,
О соли пела Домнушка —
Стирала ли, косила ли,
Баюкала ли Гришеньку,
Любимого сынка.
Как сжалось сердце мальчика,
Когда крестьянки
вспомнилиИ спели песню Домнину
(Прозвал ее «Соленою»
Находчивый вахлак).
Вспомнили только что выехавшего из города старого градоначальника и находили, что хотя он тоже был красавчик и умница, но что, за
всем тем, новому правителю уже по тому одному должно быть отдано преимущество, что он новый.
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали
все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом
вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.
Вспоминая,
всю жизнь грустил»…
— А как я
вспоминаю ваши насмешки! — продолжала княгиня Бетси, находившая особенное удовольствие в следовании за успехом этой страсти. — Куда это
все делось! Вы пойманы, мой милый.
Очень может быть, что благовидное лицо бабы в калошках много содействовало тому впечатлению благоустройства, которое произвел на Левина этот крестьянский дом, но впечатление это было так сильно, что Левин никак не мог отделаться от него. И
всю дорогу от старика до Свияжского нет-нет и опять
вспоминал об этом хозяйстве, как будто что-то в этом впечатлении требовало его особенного внимания.
Одно успокоительное рассуждение о своем поступке пришло ей тогда в первую минуту разрыва, и, когда она
вспомнила теперь обо
всем прошедшем, она
вспомнила это одно рассуждение.
— Сережа? Что Сережа? — оживляясь вдруг, спросила Анна,
вспомнив в первый paз зa
всё утро о существовании своего сына.
В числе этих
всех невест, которые приходили ей на память, она
вспомнила и свою милую Анну, подробности о предполагаемом разводе которой она недавно слышала.
О матери Сережа не думал
весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг
вспомнил о ней и помолился своими словами о том, чтобы мать его завтра, к его рожденью, перестала скрываться и пришла к нему.
«Да, —
вспоминала она, что-то было ненатуральное в Анне Павловне и совсем непохожее на ее доброту, когда она третьего дня с досадой сказала: «Вот,
всё дожидался вас, не хотел без вас пить кофе, хотя ослабел ужасно».
Она
вспоминала не одну себя, но
всех женщин, близких и знакомых ей; она
вспомнила о них в то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.
Она
вспоминала свое усилие в первое время, чтобы преодолеть отвращение, которое она испытывала к нему, как и ко
всем чахоточным, и старания, с которыми она придумывала, что сказать ему.
«Потом болезни детей, этот страх вечный; потом воспитание, гадкие наклонности (она
вспомнила преступление маленькой Маши в малине), ученье, латынь, —
всё это так непонятно и трудно.
Он шел через террасу и смотрел на выступавшие две звезды на потемневшем уже небе и вдруг
вспомнил: «Да, глядя на небо, я думал о том, что свод, который я вижу, не есть неправда, и при этом что-то я не додумал, что-то я скрыл от себя, — подумал он. — Но что бы там ни было, возражения не может быть. Стоит подумать, — и
всё разъяснится!»
— Красивее. Я тоже венчалась вечером, — отвечала Корсунская и вздохнула,
вспомнив о том, как мила она была в этот день, как смешно был влюблен ее муж и как теперь
всё другое.
Он не
вспоминал теперь, как бывало прежде,
всего хода мысли (этого не нужно было ему).
— Я хотел… — Он замолчал было, но вдруг,
вспомнив Кити и
всё, что было, решительно глядя ему в глаза, сказал: — я велел вам закладывать лошадей.
— Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но всё-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать
всё состояние брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды. Словом, герой, — сказала Анна, улыбаясь и
вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.
Степан Аркадьич был в упадке духа, что редко случалось с ним, и долго не мог заснуть.
Всё, что он ни
вспоминал,
всё было гадко, но гаже
всего, точно что-то постыдное, вспоминался ему вечер у графини Лидии Ивановны.
— Одно…. это прежняя пассия Вареньки, — сказала она, по естественной связи мысли
вспомнив об этом. — Я хотела сказать как-нибудь Сергею Ивановичу, приготовить его. Они,
все мужчины. — прибавила она, — ужасно ревнивы к нашему прошедшему.
Я уверен, что Франклин чувствовал себя так же ничтожным и так же не доверял себе,
вспоминая себя
всего.
Хотя и хлопотливо было смотреть за
всеми детьми и останавливать их шалости, хотя и трудно было
вспомнить и не перепутать
все эти чулочки, панталончики, башмачки с разных ног и развязывать, расстегивать и завязывать тесемочки и пуговки.
Упоминание Агафьи Михайловны о том самом, о чем он только что думал, огорчило и оскорбило его. Левин нахмурился и, не отвечая ей, сел опять за свою работу, повторив себе
всё то, что он думал о значении этой работы. Изредка только он прислушивался в тишине к звуку спиц Агафьи Михайловны и,
вспоминая то, о чем он не хотел
вспоминать, опять морщился.
Как бы пробудившись от сна, Левин долго не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками и на шее, где терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него, и
вспоминал о том, что он ждал брата, что жена, вероятно, беспокоится его долгим отсутствием, и старался догадаться, кто был гость, приехавший с братом. И брат, и жена, и неизвестный гость представлялись ему теперь иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со
всеми людьми уже будут другие.
И он
вспомнил то робкое, жалостное выражение, с которым Анна, отпуская его, сказала: «Всё-таки ты увидишь его. Узнай подробно, где он, кто при нем. И Стива… если бы возможно! Ведь возможно?» Степан Аркадьич понял, что означало это: «если бы возможно» — если бы возможно сделать развод так, чтоб отдать ей сына… Теперь Степан Аркадьич видел, что об этом и думать нечего, но всё-таки рад был увидеть племянника.
Она ни разу не
вспоминала о нем
всё это утро.
— Немец уже взялся было за карман, где у него был карандаш в книжечке, в которой он
всё вычислял, но,
вспомнив, что он сидит за обедом и заметив холодный взгляд Вронского, воздержался.
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и краснел,
вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая
всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я
вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же будет и с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».
Только уж потом он
вспомнил тишину ее дыханья и понял
всё, что происходило в ее дорогой, милой душе в то время, как она, не шевелясь, в ожидании величайшего события в жизни женщины, лежала подле него.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он
всем пожертвовал для меня, — сказала она,
вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
Кроме того, в девочке
всё было еще ожидания, а Сережа был уже почти человек, и любимый человек; в нем уже боролись мысли, чувства; он понимал, он любил, он судил ее, думала она,
вспоминая его слова и взгляды.
Обдумав
всё, полковой командир решил оставить дело без последствий, но потом ради удовольствия стал расспрашивать Вронского о подробностях его свиданья и долго не мог удержаться от смеха, слушая рассказ Вронского о том, как затихавший титулярный советник вдруг опять разгорался,
вспоминая подробности дела, и как Вронский, лавируя при последнем полуслове примирения, ретировался, толкая вперед себя Петрицкого.
Но ему во
всё это время было неловко и досадно, он сам не знал отчего: оттого ли, что ничего не выходило из каламбура: «было дело до Жида, и я дожида-лся», или от чего-нибудь другого. Когда же наконец Болгаринов с чрезвычайною учтивостью принял его, очевидно торжествуя его унижением, и почти отказал ему, Степан Аркадьич поторопился как можно скорее забыть это. И, теперь только
вспомнив, покраснел.
Он поспешно вскочил, не чувствуя себя и не спуская с нее глаз, надел халат и остановился,
всё глядя на нее. Надо было итти, но он не мог оторваться от ее взгляда. Он ли не любил ее лица, не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда не видал ее такою. Как гадок и ужасен он представлялся себе,
вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею, какою она была теперь! Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика мягкими волосами, сияло радостью и решимостью.
Сколько он ни
вспоминал женщин и девушек, которых он знал, он не мог
вспомнить девушки, которая бы до такой степени соединяла
все, именно
все качества, которые он, холодно рассуждая, желал видеть в своей жене.
Несмотря на совершенную добросовестность, с которою Сергей Иванович проверял справедливость доводов рецензента, он ни на минуту не остановился на недостатках и ошибках, которые были осмеиваемы, — было слитком очевидно, что
всё это подобрано нарочно, — но тотчас же невольно он до малейших подробностей стал
вспоминать свою встречу и разговор с автором статьи.
Была пятница, и в столовой часовщик Немец заводил часы. Степан Аркадьич
вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам был заведен на
всю жизнь, чтобы заводить часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. «А может быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
Это не человек, а машина, и злая машина, когда рассердится, — прибавила она,
вспоминая при этом Алексея Александровича со
всеми подробностями его фигуры, манеры говорить и его характера и в вину ставя ему
всё, что только могла она найти в нем нехорошего, не прощая ему ничего зa ту страшную вину, которою она была пред ним виновата.
Она живо
вспомнила это мужественное, твердое лицо, это благородное спокойствие и светящуюся во
всем доброту ко
всем;
вспомнила любовь к себе того, кого она любила, и ей опять стало радостно на душе, и она с улыбкой счастия легла на подушку.
Она не отвечала. Пристально глядя на него, на его лицо, руки, она
вспоминала со
всеми подробностями сцену вчерашнего примирения и его страстные ласки. «Эти, точно такие же ласки он расточал и будет и хочет расточать другим женщинам!» думала она.
«Да! она не простит и не может простить. И
всего ужаснее то, что виной
всему я, — виной я, а не виноват. В этом-то
вся драма, — думал он. — Ах, ах, ах!» приговаривал он с отчаянием,
вспоминая самые тяжелые для себя впечатления из этой ссоры.
Татарин,
вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить
весь заказ по карте: «суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи….» и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную карту и подхватив другую, карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
Обратный путь был так же весел, как и путь туда. Весловский то пел, то
вспоминал с наслаждением свои похождения у мужиков, угостивших его водкой и сказавших ему: «не обсудись»; то свои ночные похождения с орешками и дворовою девушкой и мужиком, который спрашивал его, женат ли он, и, узнав, что он не женат, сказал ему: «А ты на чужих жен не зарься, а пуще
всего домогайся, как бы свою завести». Эти слова особенно смешили Весловского.
«Женатый заботится о мирском, как угодить жене, неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу», говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во
всех делах руководившийся теперь Писанием, часто
вспоминал этот текст. Ему казалось, что, с тех пор как он остался без жены, он этими самыми проектами более служил Господу, чем прежде.
«Ненатурально», —
вспомнила она вдруг более
всего оскорбившее ее не столько слово, сколько намерение сделать ей больно.
— Так вот как, — начал Вронский, чтобы начать какой-нибудь разговор. — Так ты поселился здесь? Так ты
всё занимаешься тем же? — продолжал он,
вспоминая, что ему говорили, что Голенищев писал что-то…
— Может быть. Но ты
вспомни, что я сказал тебе. И еще: женщины
все материальнее мужчин. Мы делаем из любви что-то огромное, а они всегда terre-à-terre. [будничны.]