Неточные совпадения
Аммос Федорович (в сторону).
Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом!
Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат,
нет, до этого еще далека песня. Тут
и почище тебя есть, а до сих пор еще не генералы.
Хлестаков. Да что? мне
нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко…
Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь
нет. Я потому
и сижу здесь, что у меня
нет ни копейки.
Аммос Федорович (дрожа всем телом).Никак нет-с. (В сторону.)О боже,
вот уж я
и под судом!
и тележку подвезли схватить меня!
Хлестаков.
Нет, я не хочу!
Вот еще! мне какое дело? Оттого, что у вас жена
и дети, я должен идти в тюрьму,
вот прекрасно!
Хлестаков.
Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так
вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу
и дадут.
Нет, я бы послал его самого потолкаться в канцелярию.
Аммос Федорович.
Нет,
нет! Вперед пустить голову, духовенство, купечество;
вот и в книге «Деяния Иоанна Масона»…
Аммос Федорович. Я думаю, Антон Антонович, что здесь тонкая
и больше политическая причина. Это значит
вот что: Россия… да… хочет вести войну,
и министерия-то,
вот видите,
и подослала чиновника, чтобы узнать,
нет ли где измены.
Лука Лукич (хватаясь за карманы, про себя).
Вот те штука, если
нет! Есть, есть! (Вынимает
и подает, дрожа, ассигнации.)
)Мы, прохаживаясь по делам должности,
вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так, как иной городничий, которому ни до чего дела
нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, —
и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
Почтмейстер.
Нет, о петербургском ничего
нет, а о костромских
и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места.
Вот недавно один поручик пишет к приятелю
и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Г-жа Простакова. Не умирал! А разве ему
и умереть нельзя?
Нет, сударыня, это твои вымыслы, чтоб дядюшкою своим нас застращать, чтоб мы дали тебе волю. Дядюшка-де человек умный; он, увидя меня в чужих руках, найдет способ меня выручить.
Вот чему ты рада, сударыня; однако, пожалуй, не очень веселись: дядюшка твой, конечно, не воскресал.
— А пришли мы к твоей княжеской светлости
вот что объявить: много мы промеж себя убивств чинили, много друг дружке разорений
и наругательств делали, а все правды у нас
нет. Иди
и володей нами!
— Я? я думала…
Нет,
нет, иди, пиши, не развлекайся, — сказала она, морща губы, —
и мне надо теперь вырезать
вот эти дырочки, видишь?
— Да, но спириты говорят: теперь мы не знаем, что это за сила, но сила есть,
и вот при каких условиях она действует. А ученые пускай раскроют, в чем состоит эта сила.
Нет, я не вижу, почему это не может быть новая сила, если она….
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым?
Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan.
Нет, надоело.
Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать
и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким
и спокойным, как всегда, сном.
— Да
вот я вам скажу, — продолжал помещик. — Сосед купец был у меня. Мы прошлись по хозяйству, по саду. «
Нет, — говорит, — Степан Васильич, всё у вас в порядке идет, но садик в забросе». А он у меня в порядке. «На мой разум, я бы эту липу срубил. Только в сок надо. Ведь их тысяча лип, из каждой два хороших лубка выйдет. А нынче лубок в цене,
и струбов бы липовеньких нарубил».
—
Нет, мне
и есть не хочется. Я там поел. А
вот пойду умоюсь.
— Что?
Вот что! — кричал князь, размахивая руками
и тотчас же запахивая свой беличий халат. — То, что в вас
нет гордости, достоинства, что вы срамите, губите дочь этим сватовством, подлым, дурацким!
—
И думаю,
и нет. Только мне ужасно хочется.
Вот постой. — Она нагнулась
и сорвала на краю дороги дикую ромашку. — Ну, считай: сделает, не сделает предложение, — сказала она, подавая ему цветок.
—
Вот мужчина говорит. В любви
нет больше
и меньше. Люблю дочь одною любовью, ее — другою.
— Что, Кати
нет? — прохрипел он, оглядываясь, когда Левин неохотно подтвердил слова доктора. —
Нет, так можно сказать… Для нее я проделал эту комедию. Она такая милая, но уже нам с тобою нельзя обманывать себя.
Вот этому я верю, — сказал он
и, сжимая стклянку костлявой рукой, стал дышать над ней.
— Ведь
вот, — говорил Катавасов, по привычке, приобретенной на кафедре, растягивая свои слова, — какой был способный малый наш приятель Константин Дмитрич. Я говорю про отсутствующих, потому что его уж
нет.
И науку любил тогда, по выходе из университета,
и интересы имел человеческие; теперь же одна половина его способностей направлена на то, чтоб обманывать себя,
и другая — чтоб оправдывать этот обман.
—
Нет, лучше поедем, — сказал Степан Аркадьич, подходя к долгуше. Он сел, обвернул себе ноги тигровым пледом
и закурил сигару. — Как это ты не куришь! Сигара — это такое не то что удовольствие, а венец
и признак удовольствия.
Вот это жизнь! Как хорошо!
Вот бы как я желал жить!
—
Нет, я не враг. Я друг разделения труда. Люди, которые делать ничего не могут, должны делать людей, а остальные — содействовать их просвещению
и счастью.
Вот как я понимаю. Мешать два эти ремесла есть тьма охотников, я не из их числа.
— Ах, что говорить! — сказала графиня, махнув рукой. — Ужасное время!
Нет, как ни говорите, дурная женщина. Ну, что это за страсти какие-то отчаянные! Это всё что-то особенное доказать.
Вот она
и доказала. Себя погубила
и двух прекрасных людей — своего мужа
и моего несчастного сына.
«Это всё само собой, — думали они, —
и интересного
и важного в этом ничего
нет, потому что это всегда было
и будет.
И всегда всё одно
и то же. Об этом нам думать нечего, это готово; а нам хочется выдумать что-нибудь свое
и новенькое.
Вот мы выдумали в чашку положить малину
и жарить ее на свечке, а молоко лить фонтаном прямо в рот друг другу. Это весело
и ново,
и ничего не хуже, чем пить из чашек».
—
Нет, вы не хотите, может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас не касается. Но в свете это самый любезный человек, какого только я знаю,
и страстный игрок в крокет.
Вот вы увидите.
И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого смешного положения! Он очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
—
Нет, так я, напротив, оставлю его нарочно у нас всё лето
и буду рассыпаться с ним в любезностях, — говорил Левин, целуя ее руки. —
Вот увидишь. Завтра… Да, правда, завтра мы едем.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. «
Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что будет, то будет! Скажу правду. Да с ним не может быть неловко.
Вот он, сказала она себе, увидав всю его сильную
и робкую фигуру с блестящими, устремленными на себя глазами. Она прямо взглянула ему в лицо, как бы умоляя его о пощаде,
и подала руку.
— Народу
нет. Что прикажете с этим народом делать? Трое не приходили.
Вот и Семен…
—
Нет, постойте! Вы не должны погубить ее. Постойте, я вам скажу про себя. Я вышла замуж,
и муж обманывал меня; в злобе, ревности я хотела всё бросить, я хотела сама… Но я опомнилась,
и кто же? Анна спасла меня.
И вот я живу. Дети растут, муж возвращается в семью
и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше,
и я живу… Я простила,
и вы должны простить!
— Я несчастлива? — сказала она, приближаясь к нему
и с восторженною улыбкой любви глядя на него, — я — как голодный человек, которому дали есть. Может быть, ему холодно,
и платье у него разорвано,
и стыдно ему, но он не несчастлив. Я несчастлива?
Нет,
вот мое счастье…
—
Нет, ты постой, постой, — сказал он. — Ты пойми, что это для меня вопрос жизни
и смерти. Я никогда ни с кем не говорил об этом.
И ни с кем я не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь
вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, всё; но я знаю, что ты меня любишь
и понимаешь,
и от этого я тебя ужасно люблю. Но, ради Бога, будь вполне откровенен.
— Ах, такая тоска была! — сказала Лиза Меркалова. — Мы поехали все ко мне после скачек.
И всё те же,
и всё те же! Всё одно
и то же. Весь вечер провалялись по диванам. Что же тут веселого?
Нет, как вы делаете, чтобы вам не было скучно? — опять обратилась она к Анне. — Стоит взглянуть на вас,
и видишь, —
вот женщина, которая может быть счастлива, несчастна, но не скучает. Научите, как вы это делаете?
— Куда? куда? — воскликнул хозяин, проснувшись
и выпуча на них глаза. —
Нет, государи,
и колеса приказано снять с вашей коляски, а ваш жеребец, Платон Михайлыч, отсюда теперь за пятнадцать верст.
Нет,
вот вы сегодня переночуйте, а завтра после раннего обеда
и поезжайте себе.
Бог их знает какого
нет еще!
и жесткий,
и мягкий,
и даже совсем томный, или, как иные говорят, в неге, или без неги, но пуще, нежели в неге — так
вот зацепит за сердце, да
и поведет по всей душе, как будто смычком.
— Жена — хлопотать! — продолжал Чичиков. — Ну, что ж может какая-нибудь неопытная молодая женщина? Спасибо, что случились добрые люди, которые посоветовали пойти на мировую. Отделался он двумя тысячами да угостительным обедом.
И на обеде, когда все уже развеселились,
и он также,
вот и говорят они ему: «Не стыдно ли тебе так поступить с нами? Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках.
Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
В других домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова
нет вовсе никакой жены, но что он, как человек тонкий
и действующий наверняка, предпринял, с тем чтобы получить руку дочери, начать дело с матери
и имел с нею сердечную тайную связь,
и что потом сделал декларацию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное религии,
и чувствуя в душе угрызение совести, отказала наотрез,
и что
вот потому Чичиков решился на похищение.
Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько
и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко
и ответил ему тут же сильно
и необыкновенно резко, именно
вот как: «
Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а
вот ты так попович!»
И потом еще прибавил ему в пику для большей досады: «Да
вот, мол, что!» Хотя он отбрил таким образом его кругом, обратив на него им же приданное название,
и хотя выражение «
вот, мол, что!» могло быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще на него тайный донос.
Вот уже
и мостовая кончилась,
и шлагбаум,
и город назади,
и ничего
нет,
и опять в дороге.
—
Нет, не повалю, — отвечал Собакевич, — покойник был меня покрепче, —
и, вздохнувши, продолжал: —
Нет, теперь не те люди;
вот хоть
и моя жизнь, что за жизнь? так как-то себе…
Но управляющий сказал: «Где же вы его сыщете? разве у себя в носу?» Но председатель сказал: «
Нет, не в носу, а в здешнем же уезде, именно: Петр Петрович Самойлов:
вот управитель, какой нужен для мужиков Чичикова!» Многие сильно входили в положение Чичикова,
и трудность переселения такого огромного количества крестьян их чрезвычайно устрашала; стали сильно опасаться, чтобы не произошло даже бунта между таким беспокойным народом, каковы крестьяне Чичикова.
—
Нет, Павел Иванович! как вы себе хотите, это выходит избу только выхолаживать: на порог, да
и назад!
нет, вы проведите время с нами!
Вот мы вас женим: не правда ли, Иван Григорьевич, женим его?
И пишет суд: препроводить тебя из Царевококшайска в тюрьму такого-то города, а тот суд пишет опять: препроводить тебя в какой-нибудь Весьегонск,
и ты переезжаешь себе из тюрьмы в тюрьму
и говоришь, осматривая новое обиталище: „
Нет,
вот весьегонская тюрьма будет почище: там хоть
и в бабки, так есть место, да
и общества больше!“ Абакум Фыров! ты, брат, что? где, в каких местах шатаешься?
— Направо, — сказал мужик. — Это будет тебе дорога в Маниловку; а Заманиловки никакой
нет. Она зовется так, то есть ее прозвание Маниловка, а Заманиловки тут вовсе
нет. Там прямо на горе увидишь дом, каменный, в два этажа, господский дом, в котором, то есть, живет сам господин.
Вот это тебе
и есть Маниловка, а Заманиловки совсем
нет никакой здесь
и не было.
Дело устроено было
вот как: как только приходил проситель
и засовывал руку в карман, с тем чтобы вытащить оттуда известные рекомендательные письма за подписью князя Хованского, как выражаются у нас на Руси: «
Нет,
нет, — говорил он с улыбкой, удерживая его руки, — вы думаете, что я…
нет,
нет.
И вот лавчонка твоя запустела,
и ты пошел попивать да валяться по улицам, приговаривая: «
Нет, плохо на свете!
Параша говорит: „вице-губернаторша“, а я говорю: „ну
вот, опять приехала дура надоедать“,
и уж хотела сказать, что меня
нет дома…»
— Почтеннейший, я так был занят, что, ей-ей,
нет времени. — Он поглядел по сторонам, как бы от объясненья улизнуть,
и увидел входящего в лавку Муразова. — Афанасий Васильевич! Ах, боже мой! — сказал Чичиков. —
Вот приятное столкновение!
—
Нет, вы не так приняли дело: шипучего мы сами поставим, — сказал председатель, — это наша обязанность, наш долг. Вы у нас гость: нам должно угощать. Знаете ли что, господа! Покамест что, а мы
вот как сделаем: отправимтесь-ка все, так как есть, к полицеймейстеру; он у нас чудотворец: ему стоит только мигнуть, проходя мимо рыбного ряда или погреба, так мы, знаете ли, так закусим! да при этой оказии
и в вистишку.