Неточные совпадения
— Черт бы
взял, — пробормотал Самгин, вскакивая
с постели, толкнув жену в плечо. — Проснись, обыск! Третий раз, — ворчал он, нащупывая ногами туфли, одна из них упрямо пряталась под
кровать, а другая сплющилась, не пуская в себя пальцы ноги.
На руке своей Клим ощутил слезы. Глаза Варвары неестественно дрожали, казалось — они выпрыгнут из глазниц. Лучше бы она закрыла их. Самгин вышел в темную столовую,
взял с буфета еще не совсем остывший самовар, поставил его у
кровати Варвары и, не взглянув на нее, снова ушел в столовую, сел у двери.
Раз ночью Харитина ужасно испугалась. Она только что заснула, как почувствовала, что что-то сидит у ней на
кровати. Это была Серафима. Она пришла в одной рубашке,
с распущенными волосами и, кажется, не понимала, что делает. Харитина
взяла ее за руку и, как лунатика, увела в ее спальню.
Оставшись один, Арапов покусал губы, пожал лоб, потом вошел в чуланчик,
взял с полки какую-то ничтожную бумажку и разорвал ее; наконец, снял со стены висевший над
кроватью револьвер и остановился, смотря то на окно комнаты, то на дуло пистолета.
— Ты любишь еще меня, друг мой? — произнес он вкрадчивым голосом и, пересев рядом
с ней на
кровать,
взял ее за руку.
С этими словами он хотел было сесть на стул, на котором висел вицмундирный фрак; но оказалось, что этот стул может только выносить тяжесть фрака без человека, а не человека в сюртуке. Круциферский, сконфузившись, просил его поместиться на
кровать, а сам
взял другой (и последний) стул.
Рассказывал им за меня всё Постельников, до упаду смеявшийся над тем, как он будто бы на сих днях приходит ко мне, а я будто сижу на
кровати и говорю, что «я дитя кормлю»; а через неделю он привез мне чистый отпуск за границу,
с единственным условием
взять от него какие-то бумаги и доставить их в Лондон для напечатания в «Колоколе».
— «Это тут будешь ты жить
с Идой? А где же у вас
кровать? Надо бы тебе, когда кончишь, пойти ко мне и
взять у меня ее, есть лишняя».
Она
взяла меня за руку и повела за собой через узенький коридор в спальню хозяев. Здесь были Соколов, Соколова и Чернов. Соколов сидел на
кровати, сложив руки ладонями и повернув к открытым дверям свое грубоватое серьезное лицо. Соколова кинула на Досю вопросительный и беспокойный взгляд, Чернов сидел на подоконнике, рядом
с молоденьким студентом Кучиным.
Черкасов поколебался, однако
взял порошок; другой я высыпал себе в рот. Жена Черкасова, нахмурив брови, продолжала пристально следить за мною. Вдруг Черкасов дернулся, быстро поднялся на постели, и рвота широкою струею хлынула на земляной пол. Я еле успел отскочить. Черкасов, свесив голову
с кровати, тяжело стонал в рвотных потугах. Я подал ему воды. Он выпил и снова лег.
Небывалое волнение охватило ее, когда она наклонилась к нему и
взяла руку, уже налитую водой, холодную. Перед ней полумертвец, а она боится, как бы он не проник ей в душу, каким-нибудь одним вопросом не распознал:
с какими затаенными мыслями стоят они
с матерью у его
кровати.
Серафима спросила себя и сейчас же подумала о близкой смерти отца. Неужели ей совсем не жалко потерять его? Опять обвинила она себя в бездушии. Но что же ей делать: чувство у нее такое, что она его уже похоронила и едет
с похорон домой. Где же
взять другого настроения? Или новых слез? Она поплакала там, у
кровати отца, и на коленки становилась.
Началась партия. Лещова присела у нижней спинки
кровати и глядела в карты Качеева. Больной сначала выиграл. Ему пришло в первую же игру четырнадцать дам и пять и пятнадцать в трефах. Он
с наслаждением обирал взятки и клал их, звонко прищелкивая пальцами. И следующие три-четыре игры карта шла к нему. Но вот Качеев
взял девяносто. Поддаваться, если бы он и хотел, нельзя было. Лещов пришел бы в ярость. В прикупке очутилось у Качеева три туза.
Петр Ананьев подошел к
кровати, стоявшей в глубине горницы, за красной полинявшей от времени занавеской,
взял с нее подушку и бросив на лавку, улегся на нее, видимо, в полном изнеможении.
Леонид Михайлович
взял у него из рук этот огарок, а на камине швейцарской ключ и повел Фанни Викторовну по темной лестнице на четвертый этаж, где он занимал угольный большой номер, состоящий из прихожей, приемной и глубокого алькова за занавеской, в котором стояла
кровать, помещался мраморный умывальник, вделанный в стене,
с проведенной водой и маленький шкапчик.