Неточные совпадения
Мой отец считал религию в числе необходимых вещей благовоспитанного человека; он говорил, что надобно
верить в Священное
писание без рассуждений, потому что умом тут ничего не возьмешь, и все мудрования затемняют только предмет; что надобно исполнять обряды той религии, в которой родился, не вдаваясь, впрочем, в излишнюю набожность, которая идет старым женщинам, а мужчинам неприлична.
Но, кроме того, ежели
верить в новоявленные фантазии, то придется веру в Святое
писание оставить. А в
Писании именно сказано: рабы! господам повинуйтесь! И у Авраама, и у прочих патриархов были рабы, а они сумели же угодить Богу. Неужто, в самом деле, ради пустой похвальбы дозволительно и веру нарушить, и заветы отцов на поруганье отдать? Для чего? для того, чтоб стремглав кинуться в зияющую пучину, в которой все темно, все неизвестно?
— Ха! В бога… — отозвался на это капитан. — Про бога я еще ничего не говорю… Я только говорю, что в
писании есть много такого… Да вот, не
верите — спросите у него (капитан указал на отца, с легкой усмешкой слушавшего спор): правду я говорю про этого антипода?
— Так. А весьма уважаемый наш писатель Серафим Святогорец говорит: «Если не
верить в существование демонов, то надобно всё священное
писание и самую церковь отвергать, а за это в первое воскресенье великого поста полагается на подобных вольнодумцев анафема». Как же ты теперь чувствуешь себя, еретик?
Но, как сказано, во дьявола не
верил я, да и знал по
писанию, что дьявол силён гордостью своей; он — всегда борется, страсть у него есть и уменье соблазнять людей, а отец-то Антоний ничем не соблазняет меня. Жизнь одевал он в серое, показывал мне её бессмысленной; люди для него — стадо бешеных свиней, с разной быстротой бегущих к пропасти.
Она
верила в бога, в божию матерь, в угодников;
верила, что нельзя обижать никого на свете, — ни простых людей, ни немцев, ни цыган, ни евреев, и что горе даже тем, кто не жалеет животных;
верила, что так написано в святых книгах, и потому, когда она произносила слова из
Писания, даже непонятные, то лицо у нее становилось жалостливым, умиленным и светлым.
Марья и Фекла крестились, говели каждый год, но ничего не понимали. Детей не учили молиться, ничего не говорили им о боге, не внушали никаких правил и только запрещали в пост есть скоромное. В прочих семьях было почти то же: мало кто
верил, мало кто понимал. В то же время все любили Священное
писание, любили нежно, благоговейно, но не было книг, некому было читать и объяснять, и за то, что Ольга иногда читала Евангелие, ее уважали и все говорили ей и Саше «вы».
Поверила она, что плоть создана диаволом и потому всячески надо умерщвлять ее,
поверила, что Священное
Писание есть ряд иносказаний и притчей, хоть и имеющих таинственный и спасительный смысл.
— Не «Цветником», что сам, может, написал, а от
Писания всеобдержного доказывай. Покажи ты мне в печатных патриарших книгах, что ядение дрождей мерзость есть перед Господом… Тем книгам только и можно в эвтом разе
поверить. — Так говорил, с горячностью наступая на совопросника, молодой поповец. — Можешь ли доказать от Святого
Писания? — с жаром он приставал к нему.
Полицейский чиновник. Не смею не
верить, сударыня, но дела не делаются на словах. Кстати (указывая на письменный стол), здесь все готово для
писания… Две-три строчки, и я более вас беспокоить не буду.
— Что же, Лизавета Петровна, — заговорила вдруг курносая. — Ведь каждый день нельзя же все"за упокой читать". Мы, известное дело, не окаянные какие-нибудь. Что нам из Священного
писания читают, мы тоже понимаем и в Бога
верим. А ежели, теперича, каждый день все слезами исходить, так этак ничего и не останется!
И вот, знаете, как сказано в
писании: «не клянитесь никако», так
поверьте, что это и должно быть справедливое, потому что сразу же после того, як я заклялся, сделался у меня оборот во всех мыслях и во всей моей жизни: покинул я свой «Чин явления истины» и совсем не стал смотреть конокрадов, а только одного и убивался: как бы мне где-нибудь в своем стану повстречать потрясователя основ и его сцапать, а потом вздеть на себя орден по крайней мере не ниже того, как у отца Назария, а быть может, и высший.