Неточные совпадения
Клим Иванович даже
пожалел, что внешность оратора не совпадает с его
верой, ему бы огненно-рыжие волосы, аскетическое, бескровное лицо, горящие глаза, широкие жесты.
Бабушка между тем здоровалась с
Верой и вместе осыпала ее упреками, что она пускается на «такие страсти», в такую ночь, по такой горе, не бережет себя, не
жалеет ее, бабушки, не дорожит ничьим покоем и что когда-нибудь она этак «уложит ее в гроб».
— Вы не хотели этого сказать,
Вера Павловна, — отнимите у меня это имя, если
жалеете, что дали его.
— Неужели, умирая за
веру христианскую и желая стяжать нетленное достояние в небесах, мы
пожалеем достояния земного?
И,
жалея Павла, а ещё больше
Веру, он перестал ходить к ней.
— А я бы не
пожалела, — сказала
Вера.
— Бедненькие вы с Павлом, —
пожалела его девушка.
Веру он любил,
жалел её, искренно беспокоился, когда она ссорилась с Павлом, мирил их. Ему нравилось сидеть у неё, смотреть, как она чесала свои золотистые волосы или шила что-нибудь, тихонько напевая. В такие минуты она нравилась ему ещё больше, он острее чувствовал несчастие девушки и, как мог, утешал её. А она говорила...
Гавриловна. То-то вот и есть! Стало быть, их
пожалеть надо, а не то что обижать на каждом шагу. А то на что это похоже! Уж им и
веры нет, словно они и не люди! Только куда девка нос высунула, так уж сторожа и ходят.
С непоколебимой
верой в людскую доброту, в сочувствие, в любовь она представляла себе, как теперь волнуются из-за нее люди, как мучатся, как
жалеют, — и ей было совестно до красноты.
Вот шагает во главе своих учениц
Вера Попова с каменным лицом; снежинки искрятся на её седых волосах; белые, в инее, ресницы её дрогнули, когда она кивнула пышноволосой, ничем не покрытой головой. Артамонов
пожалел её...
Вера Филипповна. Богатого трудней полюбить. За что я его буду любить! Ему и так жить хорошо. Бедного скорей полюбишь. Будешь думать: «Того у него нет, другого нет», — станешь
жалеть и полюбишь.
Вера Филипповна. Нет,
пожалею,
пожалею.
Вера Филипповна. Да какой там порядок! По-христиански всякого
жалеть следует.
Вера Филипповна. Что ты, бог с тобой. Нашел кого
жалеть! Я так счастлива, как в раю живу!
Огуревна. Нет, как можно, не в пример тише стал. Да доктор говорит, чтоб не сердился, а то вторительный удар ошибет, так и жив не будет. Он теперь совсем на
Веру Филипповну расположился, так уж и не наглядится; все-то смотрит на нее, да крестит, да шепчет ей: «Молись за меня, устрой мою душу, раздавай милостыню, не
жалей!» А уж такая ль она женщина, чтоб
пожалела!
— Это есть
вера денежная, вся она на семишниках держится, сёдни свеча, да завтра свеча, ан поглядишь и рубаха с плеча — дорогая
вера! У татар много дешевле, мулла поборами с крестьян не занимается, чистый человек. А у нас: родился — плати, женился — плати, помер — тащи трёшницу! Конечно, для бога ничего не должно
жалеть, и я не о том говорю, а только про то, что бог — он сыт, а мужики — голодны!
— Сначала речь про кельи поведи, не заметил бы, что мысли меняешь. Не то твоим словам
веры не будет, — говорила Фленушка. — Скажи: если, мол, ты меня в обитель не пустишь, я, мол, себя не
пожалею: либо руки на себя наложу, либо какого ни на есть парня возьму в полюбовники да «уходом» за него и уйду… Увидишь, какой тихонький после твоих речей будет… Только ты скрепи себя, что б он ни делал. Неровно и ударит: не робей, смело говори да строго, свысока.
Игнатия и незнакомых, и все собравшиеся
жалели Веру, умершую такою ужасною смертью, и старались в движениях и голосе о.
Молитвенное дерзновение
веры связано с полнотой смирения, ибо не ради теургического эксперимента или «знамения» по воле Божией двигнется в море гора, и не всех умерших мальчиков,
жалея скорбных родителей, воскрешал молитвой своей преп.
— И так будет, Василий Иваныч, так должно быть. У всех, кто
жалеет о народе, одна
вера, и она божественного происхождения, один закон, — правды и человечности.
— Калерия Порфирьевна! Н/ешто мне не страшно было каяться вот сейчас? Ведь я себя показал вам без всякой прикрасы. Вы можете отшатнуться от меня… Это выше сил моих: любви нет,
веры нет в душу той, с кем судьба свела… Как же быть?.. И меня
пожалейте! Родная…
"Болезный!" — подумал Теркин крестьянским словом, каким, бывало, его приемная мать
жалела его, когда он, мальчиком, заболевал. Но ему отрадно стало от этого, — конечно, предсмертного — свидания с Аршауловым. Ничто не сокрушило
веры энтузиаста: ни последний градус чахотки, ни та вечная кладенецкая сумятица, про какую он сейчас так самоотверженно и пылко высказался.
Вера Игнатьевна. Горя…
Пожалей меня, Горя! Я не могу… Я сейчас… Воды мне дайте, воды!..
—
Вера наша в том, чтобы не
жалеть себя, свергнуть деспотическое правительство и установить свободное, выборное, народное.
— Мы русские и не
пожалеем крови своей для защиты
веры, престола и отечества.
—
Веру нашу… Ну, садитесь, — сказал Меженецкий, пожимая плечами. —
Вера наша вот в чем. Верим мы в то, что есть люди, которые забрали силу и мучают и обманывают народ, и что надо не
жалеть себя, бороться с этими людьми, чтобы избавить от них народ, который они эксплуатируют, — по привычке сказал Меженецкий, — мучают, — поправился он. — И вот их-то надо уничтожить. Они убивают, и их надо убивать до тех пор, пока они не опомнятся.