Неточные совпадения
Наконец гости собрались. Татьяна Марковна и Райский
поехали проводить их до берега.
Вера простилась с Марфенькой и осталась дома.
Тушин напросился
ехать с ним, «проводить его», как говорил он, а в самом деле узнать, зачем вызвала Татьяна Марковна Райского: не случилось ли чего-нибудь нового с
Верой и не нужен ли он ей опять? Он с тревогой припоминал свидание свое с Волоховым и то, как тот невольно и неохотно дал ответ, что уедет.
— Ничего, светлее
ехать… И
Вера Васильевна не боялись.
— Я
еду скоро, — сказал он, — через неделю… Не может ли
Вера… Васильевна видеться со мной на одну минуту!..
Но все еще он не завоевал себе того спокойствия, какое налагала на него
Вера: ему бы надо уйти на целый день,
поехать с визитами, уехать гостить на неделю за Волгу, на охоту, и забыть о ней. А ему не хочется никуда: он целый день сидит у себя, чтоб не встретить ее, но ему приятно знать, что она тут же в доме. А надо добиться, чтоб ему это было все равно.
Чтобы уже довершить над собой победу, о которой он, надо правду сказать, хлопотал из всех сил, не спрашивая себя только, что кроется под этим рвением: искреннее ли намерение оставить
Веру в покое и уехать или угодить ей, принести «жертву», быть «великодушным», — он обещал бабушке
поехать с ней с визитами и даже согласился появиться среди ее городских гостей, которые приедут в воскресенье «на пирог».
Райский докончил портреты бабушки и
Веры, а Крицкой, на неоконченном портрете, приделал только желтую далию на груди. Через неделю после свадьбы он объявил, что
едет через два дня.
И надо было бы тотчас бежать, то есть забывать
Веру. Он и исполнил часть своей программы.
Поехал в город кое-что купить в дорогу. На улице он встретил губернатора. Тот упрекнул его, что давно не видать? Райский отозвался нездоровьем и сказал, что уезжает на днях.
У обрыва Марк исчез в кустах, а Райский
поехал к губернатору и воротился от него часу во втором ночи. Хотя он поздно лег, но встал рано, чтобы передать
Вере о случившемся. Окна ее были плотно закрыты занавесками.
— Принеси чемодан с чердака ко мне в комнату: я завтра
еду! — сказал он, не замечая улыбки
Веры.
— Лейба! — подхватил Чертопханов. — Лейба, ты хотя еврей и
вера твоя поганая, а душа у тебя лучше иной христианской! Сжалься ты надо мною! Одному мне
ехать незачем, один я этого дела не обломаю. Я горячка — а ты голова, золотая голова! Племя ваше уж такое: без науки все постигло! Ты, может, сомневаешься: откуда, мол, у него деньги? Пойдем ко мне в комнату, я тебе и деньги все покажу. Возьми их, крест с шеи возьми — только отдай мне Малек-Аделя, отдай, отдай!
Вот она и читает на своей кроватке, только книга опускается от глаз, и думается
Вере Павловне: «Что это, в последнее время стало мне несколько скучно иногда? или это не скучно, а так? да, это не скучно, а только я вспомнила, что ныне я хотела
ехать в оперу, да этот Кирсанов, такой невнимательный, поздно
поехал за билетом: будто не знает, что, когда поет Бозио, то нельзя в 11 часов достать билетов в 2 рубля.
— Я
еду с тобою в Рязань, — твердит
Вера Павловна.
Вера Павловна обыкновенно ездила с ними, в этот раз
поехал и Дмитрий Сергеич, вот почему прогулка и была замечательна: его спутничество было редкостью, и в то лето он
ехал еще только во второй раз.
То, что «миленький» все-таки
едет, это, конечно, не возбуждает вопроса: ведь он повсюду провожает жену с той поры, как она раз его попросила: «отдавай мне больше времени», с той поры никогда не забыл этого, стало быть, ничего, что он
едет, это значит все только одно и то же, что он добрый и что его надобно любить, все так, но ведь Кирсанов не знает этой причины, почему ж он не поддержал мнения
Веры Павловны?
Когда
Вера Павловна на другой день вышла из своей комнаты, муж и Маша уже набивали вещами два чемодана. И все время Маша была тут безотлучно: Лопухов давал ей столько вещей завертывать, складывать, перекладывать, что куда управиться Маше. «Верочка, помоги нам и ты». И чай пили тут все трое, разбирая и укладывая вещи. Только что начала было опомниваться
Вера Павловна, а уж муж говорит: «половина 11–го; пора
ехать на железную дорогу».
Вера Павловна кончила разговор с мужем тем, что надела шляпу и
поехала с ним в гошпиталь испытать свои нервы, — может ли она видеть кровь, в состоянии ли будет заниматься анатомиею. При положении Кирсанова в гошпитале, конечно, не было никаких препятствий этому испытанию.
Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день
ехать в оперу на «Пуритан» и когда
Вера Павловна сказала мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой оперы, ты будешь скучать, я
поеду с Александром Матвеичем: ведь ему всякая опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали оперу, он и ту стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал мнения
Веры Павловны, не сказал, что «в самом деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
— Саша, договорим же то, о чем не договорили вчера. Это надобно, потому что я собираюсь
ехать с тобою: надобно же тебе знать зачем, — говорила
Вера Павловна поутру.
Сверх того, Америка, как сказал Гарибальди, — «страна забвения родины»; пусть же в нее
едут те, которые не имеют
веры в свое отечество, они должны
ехать с своих кладбищ; совсем напротив, по мере того как я утрачивал все надежды на романо-германскую Европу,
вера в Россию снова возрождалась — но думать о возвращении при Николае было бы безумием.
Архиерей всё устроил ему, и Мисаил, собравши с помощью своего служки и кухарки погребец и провизию, которою нужно было запастись, отправляясь в глухое место,
поехал к месту назначения. Отправляясь в эту командировку, Мисаил испытывал приятное чувство сознания важности своего служения и притом прекращения всяких сомнений в своей
вере, а напротив, совершенную уверенность в истинности ее.
Что же бы вы думали?
Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики.
Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя, что вот подлец, дескать, ни на какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался, и как я в него
веру большую имел, так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну, и выдумал. На другой день, сидим мы это утром и опохмеляемся.
«Всегда, — говорю, — его почитай, потому что он русский», — и уже совсем было его
веру одобрил и совсем с ним
ехать хотел, а он, спасибо, разболтался и выказался.
— Нет, нет,
Вера, пожалуйста, прошу тебя. Я сам
поехал бы, но только Николай испортил мне все дело. Я боюсь, что буду чувствовать себя принужденным.
— Вот что, Васенька, — перебила его
Вера Николаевна, — тебе не будет больно, если я
поеду в город и погляжу на него?
Что делаешь, Руслан несчастный,
Один в пустынной тишине?
Людмилу, свадьбы день ужасный,
Всё, мнится, видел ты во сне.
На брови медный шлем надвинув,
Из мощных рук узду покинув,
Ты шагом
едешь меж полей,
И медленно в душе твоей
Надежда гибнет, гаснет
вера.
Однако ж к публицистам не
поехал, а отправился обедать к ma tante [Тетушке (фр.).] Селижаровой и за обедом до такой степени очаровал всех умным разговором о необходимости децентрализации и о том, что децентрализация не есть еще сепаратизм, что молоденькая и хорошенькая кузина
Вера не выдержала и в глаза сказала ему...
Я слышал сам, как она рассказывала, что в первые минуты совсем было сошла с ума; но необычайная твердость духа и теплая
вера подкрепили ее, и она вскоре решилась на такой поступок, на какой едва ли бы отважился самый смелый мужчина: она велела заложить лошадей, сказавши, что
едет в губернский город, и с одною горничною девушкой, с кучером и лакеем отправилась прямо в Парашино.
— Ничего, ничего, брат… — продолжал о. Христофор. — Бога призывай… Ломоносов так же вот с рыбарями
ехал, однако из него вышел человек на всю Европу. Умственность, воспринимаемая с
верой, дает плоды, богу угодные. Как сказано в молитве? Создателю во славу, родителям же нашим на утешение, церкви и отечеству на пользу… Так-то.
Вера Филипповна (взглянув на Ераста). Неужели ты домой, этакую даль, пешком пойдешь?
Поедем, и подвезу.
Вера Филипповна (улыбаясь). Да, пожалуй. Очень, очень дурно ты сделал, и никак я не могла от тебя ожидать… а коли правду сказать… если ты каешься да говоришь, что вперед не будешь… так… само собой… какая ж тут обида! Простить тебя очень можно.
Поедем, Ераст!
Вера Филипповна. «Получше пожить». Да жила ли я, спросите! Моей жизни завидовать нечему. Я пятнадцать лет свету не видала; мне только и выходу было, что в церковь. Нет, виновата, в первую зиму, как я замуж вышла, в театр было
поехали.
Гоголь сказал нам, что ему надобно скоро
ехать в Петербург, чтоб взять сестер своих из Патриотического института, где они воспитывались на казенном содержании. Мать Гоголя должна была весною приехать за дочерьми в Москву. Я сам вместе с
Верой сбирался
ехать в Петербург, чтоб отвезть моего Мишу в Пажеский корпус, где он был давно кандидатом. Я сейчас предложил Гоголю
ехать вместе, и он очень был тому рад.
Вера старалась обласкать их как можно больше; они были уверены, что в следующий четверг, 23 ноября,
едут вместе с нами в Москву.
Пришли мне на память слова Ельцовой, что я не гожусь для ее
Веры… «Стало быть, ты годился», — подумал я, сызбока посматривая на Приимкова. Он у меня пробыл несколько часов. Он очень хороший, милый малый, так скромно говорит, так добродушно смотрит; его нельзя не полюбить… но умственные способности его не развились с тех пор, как мы его знали. Я непременно к нему
поеду, может быть, завтра же. Чрезвычайно любопытно мне посмотреть, что такое вышло из
Веры Николаевны?
— Вы теперь куда
едете? — спросила
Вера.
Большею частью он молчал, погруженный в
еду или пасьянс; но случалось, за обедом, при взгляде на
Веру, он умилялся и говорил нежно...
Валентин Петрович Передеркин, молодой человек приятной наружности, одел фрачную пару и лакированные ботинки с острыми, колючими носками, вооружился шапокляком и, едва сдерживая волнение,
поехал к княжне
Вере Запискиной…
Глагольев 1.
Едем искать счастья на другом поприще! Довольно! Полно играть комедию для самого себя, морочить себя идеалами! Нет больше ни
веры, ни любви! Нет людей!
Едем!
— Нет, не глупости, — возразила
Вера, топнув ногой. — Никто тебя не заставляет
ехать с извинением… А просто, если там нет таких дурацких кустов, то их надо посадить сейчас же.
— Ах, не говори,
Вера, глупостей. Неужели ты думаешь, я
поеду оправдываться и извиняться. Это значит над собой прямо приговор подписать. Не делай, пожалуйста, глупостей.
И через час Пахом на рыженькой кобылке
ехал уж возвещать Божьим людям радость великую — собирались бы они в Луповицы в сионскую горницу, собирались бы со страхом и трепетом поработать в тайне Господу, узреть свет правды его, приять духа небесного, исповедать
веру истинную, проникнуть в тайну сокровенную, поклониться духом Господу и воспеть духу и агнцу песню новую.
—
Ехавши сюда, ночевала я в одном селе — забыла, как оно называется. Разговорилась с хозяевами — люди они простые, хорошие. Зашла у нас речь про ваши Луповицы. И они говорили, правду иль нет, этого я уж не знаю, будто здешние господа какую-то особую
веру в тайне содержат.
Они
едут в имение старика Болконского, переезжают на пароме реку. Пьер восторженно говорит о необходимости любви,
веры, о вечной жизни.
— Вот здесь, в моем лбу и в твоем послушании и скромности. Я тебе это сказал в Москве, когда уговорил сюда
ехать, и опять тебе здесь повторяю то же самое. Верь мне;
вера не гиль, она горы двигает; верь в меня, как я в тебя верю, и ты будешь обладать и достатком, и счастием.
— Я и не шучу и мне даже некогда с вами шутить, потому что я сейчас уезжаю, и вот, я вижу, идут комиссионеры за моими вещами и приведен фиакр. Хотите положиться на меня и
ехать со мною назад в Россию с твердою
верой, что я вас спасу, так идите, забирайте свой багаж и
поедем, а не надеетесь на меня, так надейтесь на себя с Благочестивым Устином и оставайтесь.
— Скорей же
едем! — и Александра Ивановна, накинув на себя серый суконный платок, схватила за руку
Веру и бросилась к двери.
Вера, племянница Софьи Алексеевны, — стройная, худощавая блондинка с матово-бледным лицом и добрыми глазами; она собирается осенью
ехать в консерваторию, и, говорят, у нее действительно есть талант.
В субботу Леонид по делам
ехал на автомобиле в Эски-Керым. Катя попросила захватить ее до Арматлука: ей хотелось сообщить отцу с матерью о приезде
Веры и выяснить возможность их свидания. Дмитревский поручил ей кстати ознакомиться с работою местного Наробраза.
— Ты с ума сошла,
Вера! Обязательно должна и ты
ехать. Что же тогда партийная дисциплина?