Неточные совпадения
Якобы героизм и бесстрашие отказа от всякой
веры в высший, духовный,
божественный мир, от всяких утешений есть тоже один из мифов нашего времени, одно из самоутешений.
Начинается так: Катерина Васильевна, возводя глаза к небу и томно вздыхая, говорит: «
Божественный Шиллер, упоение души моей!»
Вера Павловна с достоинством возражает: «Но прюнелевые ботинки магазина Королева так же прекрасны», — и подвигает вперед ногу.
И я верю последней, окончательной
верой в последнюю, окончательную победу Бога над силами ада, в
Божественную Тайну, в Бога, как Тайну, возвышающуюся над всеми категориями, взятыми из этого мира.
Вера в человека есть одно из выражений
веры в Бога и
божественное.
Нужно верить не в народную
веру, а в самые
божественные предметы.
Но эту бесспорно верную мысль несправедливо противополагать, например, Хомякову, который прежде всего верил в
божественные предметы и был универсалистом в своей
вере.
Самой большой правдой его остается его
вера в
божественное начало в человеке.
Христианство есть не только
вера в Бога, но и
вера в человека, в возможность раскрытия
божественного в человеке.
Вера есть раскрытие в своем «я» иного,
божественного, выход из «я» и отдавание себя высшему.
Эта незыблемая, непоколебимая
вера в то, что истина дана в мистическом восприятии, что нельзя двигаться, нельзя подниматься, не имея под собой твердыни
божественного, не имея благодатной помощи, будучи оставленным и покинутым, от вселенской души отрезанным, определяет характер изложения этой книги.
Вера, на которую люди боятся рискнуть, так как дорожат своей рассудочностью, ничего не отнимает, но все возвращает преображенным в свете
божественного разума.
В
вере индивидуальный малый разум отрекается от себя во имя разума
божественного и дается универсальное, благодатное восприятие.
Только вселенское церковное сознание постигает тайны
веры Христовой мистически, а не рационалистически, согласно на безумие, чтобы стяжать себе мудрость
божественную.
"Я старец. Старцем я прозываюсь потому, первое, что греховную суету оставил и удалился в пустынножительство, а второе потому, что в писании
божественном искуснее, нечем прочие християне. Прочие християне в темноте ходят, бога только по имени знают; спросишь его «какой ты
веры?» — он тебе отвечает «старой», а почему «старой» и в чем она состоит, для него это дело темное.
— Прошу вас, батюшка, непременно остаться с больным, — быстро остановила Варвара Петровна разоблачившегося уже священника. — Как только обнесут чай, прошу вас немедленно заговорить про
божественное, чтобы поддержать в нем
веру.
— Я ошибался, признаюсь в том откровенно — я ошибался… ах! это была минута, но райская минута, это был сон — но сон
божественный; теперь, теперь всё прошло… уничтожаю навеки все ложные надежды, уничтожаю одним дуновением все картины воображения моего; — прочь от меня
вера в любовь и счастье; Ольга, прощай. Ты меня обманывала — обман всегда обман; не всё ли равно, глаза или язык? чего желала ты? не знаю… может быть… о, возьми мое презрение себе в наследство… я умер для тебя.
Византия передала нам, при Владимире, святую
веру, проникшую собою все стихии народной жизни и возвысившуюся над ними своею
божественною силою.
Затруднения нашего положения даны нам для того, чтобы мы сгладили, уничтожили их своей добротой и твердостью; мрачность нашего положения дана нам для того, чтобы мы осветили ее
божественным светом внутренней, духовной работы; горести — для того, чтобы мы терпеливо и доверчиво переносили их; опасности — для того, чтобы мы проявили наше мужество; искушения — для того, чтобы мы победили их нашей
верой.
Значение
веры в этом смысле выдвинуто было в полемике с Кантом уже Якоби, который считал областью
веры не только бытие
божественного мира, но и эмпирического, и таким образом профанировал или, так сказать, секуляризировал понятие
веры [«Durch den Glauben wissen wir, dass wir einen Körper haben (!) und dass ausser uns andere Körper und andere denkende Wesen vorhanden sind.
Мы уже достаточно говорили о том, что
божественный мир не может быть предметом дискурсивного знания и постигается только
верой.
Механическая закономерность мира, кора естества, закрывает для нас
божественное Провидение, и лишь с кровью сердца приходится исторгать из него подвиг
веры и ее покорность!
Итак,
вера имеет две стороны: субъективное устремление, искание Бога, религиозная жажда, вопрос человека, и объективное откровение, ощущение
Божественного мира, ответ Бога.
Не говоря уже о многочисленных представителях слепого, фанатического атеизма, у которых практическое отношение к религии выражается в ненависти к ней (ecrasez Finfame) [«Раздавите гадину!» (фр.) — слова Вольтера по поводу католической церкви.], здесь в первую очередь следует назвать представителей немецкого идеализма Фихте (периода Atheismusstreit) [«Спор об атеизме» (нем.) — так называется литературный скандал, разразившийся в Иене в 1799 г. по поводу статьи И. Г. Фихте «Об основании нашей
веры в
божественное управление миром», опубликованной в 1798 г. в редактируемом Фихте «Философском журнале».
Только
вера и любовь открывают сердце воздействию благодати, приобщающей человека к жизни
божественной.
Он же предлагает рискнуть всем во имя
веры в Бога и
божественную природу.
В классе нам роздали книжки
божественного содержания: тут было житие св. великомученицы Варвары, преподобного Николая Чудотворца, Андрея Столпника и Алексея человека Божия,
Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Мы затихли за чтением.
— И так будет, Василий Иваныч, так должно быть. У всех, кто жалеет о народе, одна
вера, и она
божественного происхождения, один закон, — правды и человечности.
В Легенде ставятся лицом к лицу и сталкиваются два мировых начала — свобода и принуждение,
вера в Смысл жизни и неверие в Смысл,
божественная любовь и безбожное сострадание к людям, Христос и антихрист.
Именно мистический и космический смысл любви, именно
вера в
божественное предназначение и избрание в любви предполагает свободную борьбу в любви и свободное выживание сильных в любви, ибо мистическое предназначение не требует охраны.
Ибо, поистине, Богочеловек есть откровение не только
божественного, но и человеческого величия и предполагает
веру не только в Бога, но и в человека.
Люди не живут уже спорами о догматах
веры, не волнуются так тайнами
божественной жизни, как в старинные времена.
Голос попа звучит крепкою
верою и восторгом насытившейся жалости. Он молчит и смотрит тихо, улыбающимся взглядом, точно не хочет он расстаться с этим бедным человеком, который был слеп от рождения, не видел лица друга и не думал, как близка к нему
божественная милость. Милость — и жалость, и жалость!..
Благосклонный читатель легко поверит, что лишь с большим трудом удалось мне спасти неосторожного от ярости собравшихся: оскорбленные в том самом ценном, что есть у человека, в его
вере в добро и
божественный смысл жизни, слушательницы мои толпою накинулись на безумца и, еще одна минута, подвергли бы его жестокому избиению.
Но
вера в
божественный смысл жизни ослабела в русском народе, и он потерял силу в самую страшную минуту борьбы.