Полозов ел медленно, «с чувством, с толком, с расстановкой», внимательно наклоняясь над тарелкой, нюхая чуть
не каждый кусок; сперва пополощет себе рот вином, потом уже проглотит и губами пошлепает…
Неточные совпадения
Санин продолжал растирать его; но он глядел
не на одну девушку. Оригинальная фигура Панталеоне также привлекла его внимание. Старик совсем ослабел и запыхался; при
каждом ударе щеткой подпрыгивал и визгливо кряхтел, а огромные космы волос, смоченные потом, грузно раскачивались из стороны в сторону, словно корни крупного растения, подмытые водою.
Она оттеняла
каждое лицо и отлично выдерживала его характер, пуская в ход свою мимику, унаследованную ею вместе с итальянскою кровью;
не щадя ни своего нежного голоса, ни своего прекрасного лица, она — когда нужно было представить либо выжившую из ума старуху, либо глупого бургомистра, — корчила самые уморительные гримасы, ежила глаза, морщила нос, картавила, пищала…
Эмиль поблагодарил его — и в самое короткое время совершенно освоился и с ним, и с его квартирой; рассматривал его вещи, расспрашивал чуть
не о
каждой из них: где он ее купил и какое ее достоинство?
Прение между г-ми секундантами несколько раз становилось бурным; оно продолжалось более часа и завершилось наконец следующими условиями: «Стреляться барону фон Дöнгофу и господину де Санину на завтрашний день, в десять часов утра, в небольшом лесу около Ганау, на расстоянии двадцати шагов;
каждый имеет право стрелять два раза по знаку, данному секундантами; пистолеты без шнеллера и
не нарезные».
Санин играл с ней до обеда и после обеда. Панталеоне также принял участие в игре. Никогда его хохол
не падал так низко на лоб, никогда подбородок
не уходил так глубоко в галстух!
Каждое движение его дышало такой сосредоточенной важностью, что, глядя на него, невольно рождалась мысль: какую это тайну с такою твердостью хранит этот человек?
Луны
не было на небе, но и без нее
каждый предмет четко виднелся в полусветлом, бестенном сумраке.
Санин приблизился к Джемме, невольно укорачивая
каждый шаг, и… и… И ничего другого
не нашелся сказать ей, как только спросить: зачем это она отбирает вишни?
Она сопровождает
каждое его движение — и ничему
не мешает.
Утро было тихое, теплое, серое. Иногда казалось, что вот-вот пойдет дождь; но протянутая рука ничего
не ощущала, и только глядя на рукав платья, можно было заметить следы крохотных, как мельчайший бисер, капель; но и те скоро прекратились. Ветра — точно на свете никогда
не бывало.
Каждый звук
не летел, а разливался кругом; в отдалении чуть сгущался беловатый пар, в воздухе пахло резедой и цветами белых акаций.
Когда она улыбалась —
не одна и
не две, а целых три ямочки обозначались на
каждой щеке, и ее глаза улыбались больше, чем губы, чем ее алые, длинные, вкусные губы, с двумя крошечными родинками на левой их стороне.
Марья Николаевна в тот день принарядилась очень к своему «авантажу», как говаривали наши бабушки. На ней было шелковое розовое платье глясэ, с рукавами à la Fontanges [Как у фонтанж (фр.).], и по крупному бриллианту в
каждом ухе. Глаза ее блистали
не хуже тех бриллиантов: она казалась в духе и в ударе.
— А! царство ему небесное! Он мне
каждый год, — обратилась она к Санину, — в феврале, ко дню моего рождения, все комнаты убирал камелиями. Но для этого еще
не стоит жить в Петербурге зимой. Что, ему, пожалуй, за семьдесят лет было? — спросила она мужа.
— А потому, — перебил Левин, — что при электричестве каждый раз, как вы потрете смолу о шерсть, обнаруживается известное явление, а здесь
не каждый раз, стало быть, это не природное явление.
— Ерунду плетешь, пан. На сей год число столыпинских помещиков сократилось до трехсот сорока двух тысяч! Сократилось потому, что сильные мужики скупают землю слабых и организуются действительно крупные помещики, это — раз! А во-вторых: начались боевые выступления бедноты против отрубников, хутора — жгут! Это надобно знать, почтенные. Зря кричите. Лучше — выпейте! Провидение божие
не каждый день посылает нам бенедиктин.
Но прибавлю, однако, необходимое: Татьяна Павловна, искренний и любимый друг мой, пристает ко мне чуть
не каждый день с увещаниями непременно и как можно скорее поступить в университет: «Потом, как кончишь учение, тогда и выдумывай, а теперь доучись».
Неточные совпадения
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а
не хочешь заплатить ему — изволь: у
каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол
не сыщет.
Дай только, боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто
не ставил: на
каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога
не веруете; вы в церковь никогда
не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и
каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили
каждую // Чуть-чуть
не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои на подравшихся // На рынке мужиках: // «Под правым глазом ссадина // Величиной с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: // На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На
каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу
не привидится // Во сне, какие праздники, //
Не день,
не два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
