Неточные совпадения
Общество и журнал
просуществовали недолго: большинство сотрудников Гаррисона по делу освобождения рабов, опасаясь того, чтобы слишком радикальные требования, выраженные в журнале «Непротивляющемся», не оттолкнули
людей от практического дела освобождения негров, — большинство сотрудников отказалось от исповедания принципа непротивления, как он был выражен в провозглашении, и общество и журнал прекратили свое существование.
Опровергать такое утверждение бесполезно потому, что
люди, утверждающие это, сами себя опровергают или, скорее, отвергают себя от Христа, выдумывая своего Христа и свое христианство вместо того, во имя которого и
существует и церковь и то положение, которое они в ней занимают. Если бы все
люди знали, что церковь проповедует Христа казнящего и не прощающего и воюющего, то никто бы не верил в эту церковь и некому было бы доказывать то, что она доказывает.
Можно находить, что ответ, данный Христом, неправилен; можно выставить на место его другой, лучший, найдя такой критериум, который для всех несомненно и одновременно определял бы зло; можно просто не сознавать сущности вопроса, как не сознают этого дикие народы, но нельзя, как это делают ученые критики христианского учения, делать вид, что вопроса никакого вовсе и не
существует или что признание за известными лицами или собраниями
людей (тем менее, когда эти
люди мы сами) права определять зло и противиться ему насилием разрешает вопрос; тогда как мы все знаем, что такое признание нисколько не разрешает вопроса, так как всегда есть
люди, не признающие за известными
людьми или собраниями этого права.
Если допустить понятие церкви в том значении, которое дает ему Хомяков, т. е. как собрание
людей, соединенных любовью и истиной, то всё, что может сказать всякий
человек по отношению этого собрания, — это то, что весьма желательно быть членом такого собрания, если такое
существует, т. е. быть в любви и истине; но нет никаких внешних признаков, по которым можно бы было себя или другого причислить к этому святому собранию или отвергнуть от него, так как никакое внешнее учреждение не может отвечать этому понятию.]
Как действительное историческое явление
существовали и
существуют только многие собрания
людей, утверждающие каждое про себя, что оно есть единая, основанная Христом церковь, а что все другие, называющие себя церквами, суть ереси и расколы.
Так почти 200 лет тому назад понималось уже значение ереси, и, несмотря на то, понятие это
существует до сих пор. Оно и не может не
существовать до тех пор, пока
существует понятие церкви. Ересь есть обратная сторона церкви. Там, где есть церковь, должно быть и понятие ереси. Церковь есть собрание
людей, утверждающих про себя, что они обладают несомненной истиной. Ересь есть мнение
людей, не признающих несомненность истины церкви.
«Не заботясь о завтрашнем дне, — о том, что есть, и что пить, и во что одеться; не защищая свою жизнь, не противясь злу насилием, отдавая свою жизнь за други своя и соблюдая полное целомудрие,
человек и человеческий род не могут
существовать», — думают и говорят они.
Племя, семья, даже государство не выдуманы
людьми, но образовались сами собой, как рой пчел, муравьев, и действительно
существуют.
«Особенность раба в том, что он в руках своего хозяина есть вещь, орудие, а не
человек. Таковы солдаты, офицеры, генералы, идущие на убиение и на убийство по произволу правителя или правителей. Рабство военное
существует, и это худшее из рабств, особенно теперь, когда оно посредством обязательной службы надевает цепи на шеи всех свободных и сильных
людей нации, чтобы сделать из них орудия убийства, палачей, мясников человеческого мяса, потому что только для этого их набирают и вышколивают…
Смотрят
люди на предмет различно, но как те, так и другие и третьи рассуждают о войне как о событии совершенно не зависящем от воли
людей, участвующих в ней, и потому даже и не допускают того естественного вопроса, представляющегося каждому простому
человеку: «Что, мне-то нужно ли принимать в ней участие?» По мнению всех этих
людей, вопросов этого рода даже не
существует, и всякий, как бы он ни смотрел на войну сам лично, должен рабски подчиняться в этом отношении требованиям власти.
«Война! Драться! Резаться! Убивать
людей! Да, в наше время, с нашим просвещением, с нашей наукой, с нашей философией,
существует учреждение особых училищ, в которых учат убивать, убивать издалека, с совершенством, убивать много
людей сразу, убивать несчастных, жалких
людей, ни в чем не виноватых
людей, поддерживающих семьи, и убивать их без всякого суда.
«Милостивый государь, — пишет он, — для
человека разумного может
существовать лишь одно мнение по вопросу о мире и войне.
Таково было и есть положение всех насилуемых, но до сих пор они не знали этого и в большинстве случаев наивно верили, что правительства
существуют для их блага; что без правительств они погибли бы; что мысль о том, что
люди могут жить без правительств, есть кощунство, которое нельзя даже и произносить; что это есть — почему-то страшное — учение анархизма, с которым соединяется представление всяких ужасов.
Насилие держится теперь уже не тем, что оно считается нужным, а только тем, что оно давно
существует и так организовано
людьми, которым оно выгодно, т. е. правительствами и правящими классами, что
людям, которые находятся под их властью, нельзя вырваться из-под нее.
Всё зло нашей жизни как будто
существует только потому, что оно давно делалось, и
люди, которые делают его, не успели, не научились еще перестать это делать, но все они не желают делать его.
Всё это зло
существует по какой-то другой, как будто не зависимой от сознания
людей, причине.
Вдруг самые разнообразные
люди: каретники, профессора, купцы, мужики, дворяне, как бы сговорившись, отказываются от этих обязанностей, и не по причинам, признаваемым законом, а потому, что самый суд, по их убеждению, есть дело незаконное, нехристианское, которое не должно
существовать.
Они любят верить в то, что преимущества, которыми они пользуются,
существуют сами по себе и происходят по добровольному согласию
людей, а насилия, совершаемые над
людьми,
существуют тоже сами по себе и происходят по каким-то общим и высшим юридическим, государственным и экономическим законам.
Так что же привело этих-то, не имеющих от этого никакой выгоды, принужденных своими руками делать все эти страшные дела, добрых
людей, от которых зависит всё дело, что привело этих добрых
людей в то удивительное заблуждение, при котором они уверились, что существующий невыгодный, губительный и мучительный для них порядок и есть тот самый порядок, который и должен
существовать?
И что бы ни делал
человек,
существуют всегда те или другие причины, по которым
человек совершил те или другие поступки, и потому
человек не может быть свободен и изменять сам свою жизнь», — говорят защитники метафизики лицемерия.
Но
человек — существо сознательное и познающее всё большую и большую степень истины, и потому, если
человек и не свободен в совершении тех или других поступков, потому что для каждого поступка
существует причина, самые причины этих поступков, заключающиеся для сознательного
человека в том, что он признает ту или другую истину достаточной причиной поступка, находятся во власти
человека.
Велика ли, невелика ли эта свобода в сравнении с той фантастической свободой, которую мы бы хотели иметь, свобода эта одна несомненно
существует, и свобода эта есть свобода, и в этой свободе заключается благо, доступное
человеку.