Неточные совпадения
Всё
зло нашей жизни как будто существует только потому, что оно давно делалось, и люди, которые делают его,
не успели,
не научились еще перестать это делать, но все они
не желают делать его.
Но что делать с людьми, которые
не проповедуют ни революции, ни каких-либо особенных религиозных догматов, а только потому, что они
не желают делать никому
зла, отказываются от присяги, уплаты податей, участия в суде, от военной службы, от таких обязанностей, на которых зиждется всё устройство государства?
Но ведь властвовать значит насиловать, насиловать значит делать то, чего
не хочет тот, над которым совершается насилие, и чего, наверное, для себя
не желал бы тот, который совершает насилие; следовательно, властвовать значит делать другому то, чего мы
не хотим, чтобы нам делали, т. е. делать
злое.
Покоряться значит предпочитать терпение насилию. Предпочитать же терпение насилию значит быть добрым или хоть менее
злым, чем те, которые делают другим то, что
не желают себе.
Но
не одни Карлы и Александры проходят этот путь и признают тщету и
зло власти: через этот бессознательный процесс смягчения проходит всякий человек, приобретший ту власть, к которой он стремился, всякий,
не только министр, генерал, миллионер, купец, но столоначальник, добившийся места, которого он
желал десять лет, всякий богатый мужик, отложивший одну-другую сотню рублей.
И если теперь уже есть правители,
не решающиеся ничего предпринимать сами своей властью и старающиеся быть как можно более похожими
не на монархов, а на самых простых смертных, и высказывающие готовность отказаться от своих прерогатив и стать первыми гражданами своей республики; и если есть уже такие военные, которые понимают всё
зло и грех войны и
не желают стрелять ни в людей чужого, ни своего народа; и такие судьи и прокуроры, которые
не хотят обвинять и приговаривать преступников; и такие духовные, которые отказываются от своей лжи; и такие мытари, которые стараются как можно меньше исполнять то, что они призваны делать; и такие богатые люди, которые отказываются от своих богатств, — то неизбежно сделается то же самое и с другими правительствами, другими военными, другими судейскими, духовными, мытарями и богачами.
— Заметьте, что раньше мы могли сойтись на более выгодных для вас условиях, — заметил Стабровский на прощанье. — А затем, я сейчас мог бы предложить вам еще более тяжелые… Но это не в моих правилах, и я никому
не желаю зла.
— Еще бы! — отвечает Марья Ивановна, и голос ее дрожит и переходит в декламацию, а нос, от душевного волнения, наполняется кровью, независимо от всего лица, как пузырек, стоящий на столе, наполняется красными чернилами, — еще бы! вы знаете, Анфиса Петровна, что я никому
не желаю зла — что мне? Я так счастлива в своем семействе! но это уж превосходит всякую меру! Представьте себе…
— Вероятно он мне
не желает зла, но зато я имею сильную причину его ненавидеть. Разве когда он сидел здесь против вас, блистая золотыми эполетами, поглаживая белый султан, разве вы не чувствовали, не догадались с первого взгляда, что я должен непременно его ненавидеть? О, поверьте, мы еще не раз с ним встретимся на дороге жизни и встретимся не так холодно, как ныне. Да, я пойду к этому князю, какое-то тайное предчувствие шепчет мне, чтобы я повиновался указаниям судьбы.
— Слушай, Фрумочка… Надо бы объяснить тебе… но времени у нас мало… Ты мне веришь? Ты знаешь, что я тебе
не желаю зла… Веришь нам всем, что то, что мы хотим сделать, — хорошо…
Каким-то новым чувством смущена, // Его слова еврейка поглощала. // Сначала показалась ей смешна // Жизнь городских красавиц, но… сначала. // Потом пришло ей в мысль, что и она // Могла б кружиться ловко пред толпою, // Терзать мужчин надменной красотою, // В высокие смотреться зеркала // И уязвлять, но
не желая зла, // Соперниц гордой жалостью, и в свете // Блистать, и ездить четверней в карете.
Неточные совпадения
Стародум. Дурное расположение людей,
не достойных почтения,
не должно быть огорчительно. Знай, что
зла никогда
не желают тем, кого презирают; а обыкновенно
желают зла тем, кто имеет право презирать. Люди
не одному богатству,
не одной знатности завидуют: и добродетель также своих завистников имеет.
Всё это делалось
не потому, что кто-нибудь
желал зла Левину или его хозяйству; напротив, он знал, что его любили, считали простым барином (что есть высшая похвала); но делалось это только потому, что хотелось весело и беззаботно работать, и интересы его были им
не только чужды и непонятны, но фатально противоположны их самым справедливым интересам.
— Я уже просил вас держать себя в свете так, чтоб и
злые языки
не могли ничего сказать против вас. Было время, когда я говорил о внутренних отношениях; я теперь
не говорю про них. Теперь я говорю о внешних отношениях. Вы неприлично держали себя, и я
желал бы, чтоб это
не повторялось.
— Я все слышал и все видел, — сказал он, особенно упирая на последнее слово. — Это благородно, то есть я хотел сказать, гуманно! Вы
желали избегнуть благодарности, я видел! И хотя, признаюсь вам, я
не могу сочувствовать, по принципу, частной благотворительности, потому что она
не только
не искореняет
зла радикально, но даже питает его еще более, тем
не менее
не могу
не признаться, что смотрел на ваш поступок с удовольствием, — да, да, мне это нравится.
Все в том, что я действительно принес несколько хлопот и неприятностей многоуважаемой вашей сестрице; стало быть, чувствуя искреннее раскаяние, сердечно
желаю, —
не откупиться,
не заплатить за неприятности, а просто-запросто сделать для нее что-нибудь выгодное, на том основании, что
не привилегию же в самом деле взял я делать одно только
злое.