Неточные совпадения
Ему даже казалось, что она, истощенная, состаревшаяся, уже некрасивая женщина и ничем не замечательная, простая, только добрая
мать семейства,
по чувству справедливости должна быть снисходительна.
— Ну-с, он появился здесь вскоре после тебя, и, как я понимаю, он
по уши влюблен в Кити, и ты понимаешь, что
мать….
Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его,
по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста, надо было объясниться.
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала
мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала
по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Она, счастливая, довольная после разговора с дочерью, пришла к князю проститься
по обыкновению, и хотя она не намерена была говорить ему о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула мужу на то, что ей кажется дело с Вронским совсем конченным, что оно решится, как только приедет его
мать. И тут-то, на эти слова, князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные слова.
Слова кондуктора разбудили его и заставили вспомнить о
матери и предстоящем свидании с ней. Он в душе своей не уважал
матери и, не отдавая себе в том отчета, не любил ее, хотя
по понятиям того круга, в котором жил,
по воспитанию своему, не мог себе представить других к
матери отношений, как в высшей степени покорных и почтительных, и тем более внешне покорных и почтительных, чем менее в душе он уважал и любил ее.
Анна непохожа была на светскую даму или на
мать восьмилетнего сына, но скорее походила бы на двадцатилетнюю девушку
по гибкости движений, свежести и установившемуся на ее лице оживлению, выбивавшему то в улыбку, то во взгляд, если бы не серьезное, иногда грустное выражение ее глаз, которое поражало и притягивало к себе Кити.
Заревела на выгонах облезшая, только местами еще неперелинявшая скотина, заиграли кривоногие ягнята вокруг теряющих волну блеющих
матерей, побежали быстроногие ребята
по просыхающим с отпечатками босых ног тропинкам, затрещали на пруду веселые голоса баб с холстами, и застучали
по дворам топоры мужиков, налаживающих сохи и бороны.
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна — и потому, что ничто,
по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете, и потому, что столь понравившаяся ей Каренина, так много говорившая о своем сыне, была всё-таки такая же, как и все красивые и порядочные женщины,
по понятиям графини Вронской.
Когда она думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его отца
матери, ей так становилось страшно за то, что она сделала, что она не рассуждала, а, как женщина, старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями и словами, с тем чтобы всё оставалось
по старому и чтобы можно было забыть про страшный вопрос, что будет с сыном.
Кити ходила с
матерью и с московским полковником, весело щеголявшим в своём европейском, купленном готовым во Франкфурте сюртучке. Они ходили
по одной стороне галлереи, стараясь избегать Левина, ходившего
по другой стороне. Варенька в своем темном платье, в черной, с отогнутыми вниз полями шляпе ходила со слепою Француженкой во всю длину галлереи, и каждый раз, как она встречалась с Кити, они перекидывались дружелюбным взглядом.
— Да, но если б он не
по воле
матери, а просто, сам?… — говорила Кити, чувствуя, что она выдала свою тайну и что лицо её, горящее румянцем стыда, уже изобличило её.
Девочка хотела сказать, но забыла, как лопатка по-французски;
мать ей подсказала и потом по-французски же сказала, где отыскать лопатку. И это показалось Левину неприятным.
Разведенная
мать будет иметь свою незаконную семью, в которой положение пасынка и воспитание его будут,
по всей вероятности, дурны.
Там он застал приехавшую из Москвы
по делам
мать.
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На
мать свою он не надеялся. Он знал, что
мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет ее.
Сережа, сияя глазами и улыбкой и держась одною рукой за
мать, другою за няню, топотал
по ковру жирными голыми ножками. Нежность любимой няни к
матери приводила его в восхищенье.
Пухлая, хорошо выкормленная девочка, как всегда, увидав
мать, подвернула перетянутые ниточками голые ручонки ладонями книзу и, улыбаясь беззубым ротиком, начала, как рыба поплавками, загребать ручонками, шурша ими
по накрахмаленным складкам вышитой юбочки.
Варенька, услыхав голос Кити и выговор ее
матери, быстро легкими шагами подошла к Кити. Быстрота движений, краска, покрывавшая оживленное лицо, — всё показывало, что в ней происходило что-то необыкновенное. Кити знала, что̀ было это необыкновенное, и внимательно следила за ней. Она теперь позвала Вареньку только затем, чтобы мысленно благословить ее на то важное событие, которое,
по мысли Кити, должно было совершиться нынче после обеда в лесу.
Левин вызвался заменить ее; но
мать, услыхав раз урок Левина и заметив, что это делается не так, как в Москве репетировал учитель, конфузясь и стараясь не оскорбить Левина, решительно высказала ему, что надо проходить
по книге так, как учитель, и что она лучше будет опять сама это делать.
Левину досадно было и на Степана Аркадьича за то, что
по его беспечности не он, а
мать занималась наблюдением за преподаванием, в котором она ничего не понимала, и на учителей за то, что они так дурно учат детей; но свояченице он обещался вести учение, как она этого хотела.
Кроме того, тотчас же
по нескольким словам Дарья Александровна поняла, что Анна, кормилица, нянька и ребенок не сжились вместе и что посещение
матерью было дело необычайное.
— Ты говоришь, что это нехорошо? Но надо рассудить, — продолжала она. — Ты забываешь мое положение. Как я могу желать детей? Я не говорю про страдания, я их не боюсь. Подумай, кто будут мои дети? Несчастные дети, которые будут носить чужое имя.
По самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться
матери, отца, своего рождения.
Левины жили уже третий месяц в Москве. Уже давно прошел тот срок, когда,
по самым верным расчетам людей знающих эти дела, Кити должна была родить; а она всё еще носила, и ни
по чему не было заметно, чтобы время было ближе теперь, чем два месяца назад. И доктор, и акушерка, и Долли, и
мать, и в особенности Левин, без ужаса не могший подумать о приближавшемся, начинали испытывать нетерпение и беспокойство; одна Кити чувствовала себя совершенно спокойною и счастливою.
Старуха княгиня Марья Борисовна, крестная
мать Кити, всегда очень ее любившая, пожелала непременно видеть ее. Кити, никуда
по своему положению не ездившая, поехала с отцом к почтенной старухе и встретила у ней Вронского.
— Очень, очень рада, — повторила она, и в устах ее для Левина эти простые слова почему-то получили особенное значение. — Я вас давно знаю и люблю и
по дружбе со Стивой и за вашу жену… я знала ее очень мало времени, но она оставила во мне впечатление прелестного цветка, именно цветка. И она уж скоро будет
матерью!
— Он был очень болен после того свидания с
матерью, которое мы не пре-ду-смотрели, — сказал Алексей Александрович. — Мы боялись даже за его жизнь. Но разумное лечение и морские купанья летом исправили его здоровье, и теперь я
по совету доктора отдал его в школу. Действительно, влияние товарищей оказало на него хорошее действие, и он совершенно здоров и учится хорошо.
Это было ему тем более неприятно, что
по некоторым словам, которые он слышал, дожидаясь у двери кабинета, и в особенности
по выражению лица отца и дяди он догадывался, что между ними должна была итти речь о
матери.
Девочка, сидя у стола, упорно и крепко хлопала
по нем пробкой и бессмысленно глядела на
мать двумя смородинами — черными глазами.