Неточные совпадения
Пусть дойдет до них мой голос и скажет им, что даже здесь, в виду башни, в которой, по преданию, Карл Великий замуровал свою дочь (здесь все башни таковы, что в каждой кто-нибудь кого-нибудь замучил или убил, а у нас башен
нет), ни
на минуту не покидало меня представление о саранче, опустошившей благословенные чембарские пажити.
Прежде всего они удостоверились, что у нас
нет ни чумы, ни иных телесных озлоблений (за это удостоверение нас заставляют уплачивать в петербургском германском консульстве по 75 копеек с паспорта, чем крайне оскорбляются выезжающие из России иностранцы, а нам оскорбляться не предоставлено), а потом сказали милостивое слово: der Kurs 213 пф., то есть русский рубль с лишком
на марку стоит дешевле против нормальной цены.
— И мужики тоже бьются. Никто здесь
на землю не надеется, все от нее бегут да около кое-чего побираются. Вон она, мельница-то наша, который уж месяц пустая стоит! Кругом
на двадцать верст другой мельницы
нет, а для нашей вряд до Филиппова заговенья 16 помолу достанет. Вот хлеба-то здесь каковы!
— Получил, между прочим, и я; да, кажется, только грех один. Помилуйте! плешь какую-то отвалили! Ни реки, ни лесу — ничего! «Чернозём», говорят. Да черта ли мне в вашем «чернозёме», коли цена ему — грош! А коллеге моему Ивану Семенычу — оба ведь под одной державой, кажется, служим — тому такое же количество леса,
на подбор дерево к дереву, отвели! да при реке, да в семи верстах от пристани!
Нет, батенька, не доросли мы! Ой-ой, как еще не доросли! Оттого у нас подобные дела и могут проходить даром!
Разумеется, однако ж, если б меня спросили, могу ли я хоть
на один час поручиться, чтоб такой-то бесшабашный советник, будучи предоставлен самому себе, чего-нибудь не накуролесил, то я ответил бы:
нет, не могу!
— Но чем же вы объясните, — встрепенулся Дыба, — отчего здесь
на песке такой отличный хлеб растет, а у нас и
на черноземе — то дожжичка
нет, то чересчур его много? И молебны, кажется, служат, а все хлебушка
нет?
Там, где эти свойства отсутствуют, где чувство собственного достоинства заменяется оскорбительным и в сущности довольно глупым самомнением, где шовинизм является обнаженным, без всякой примеси энтузиазма, где не горят сердца ни любовью, ни ненавистью, а воспламеняются только подозрительностью к соседу, где
нет ни истинной приветливости, ни искренней веселости, а есть только желание похвастаться и расчет
на тринкгельд, [чаевые] — там, говорю я, не может быть и большого хода свободе.
С этой точки зрения, я совершенно разделяю мнение"мальчика без штанов", который
на все обольщения, представляемые гороховицей с свиным салом, отвечал:
нет, у нас дома занятнее.
Он соглашается, что у пруссака чище и вольготнее, но утешается тем, что у него,"мальчика без штанов", по крайней мере, никакого контракта
на руках
нет.
Пусть примет он
на веру слова"мальчика без штанов": у нас дома занятнее, и с доверием возвратится в дом свой, чтобы занять соответствующее место в представлении той загадочной драмы, о которой нельзя даже сказать, началась она или
нет.
Но чем больше живешь и вглядываешься, тем больше убеждаешься, что, несмотря
на всякие ненормальности, никаких «историй»
нет, что все кругом испокон веков намуштровано и теперь само собой так укладывается, чтоб никто никому не мешал.
Сродного сословия людей в курортах почти
нет, ибо нельзя же считать таковыми ту незаметную горсть туземных и иноземных негоциантов, которые торгуют (и бог весть, одним ли тем, что у них
на полках лежит?) в бараках и колоннадах вдоль променад, или тех антрепренеров лакейских послуг, которые тем только и отличаются (разумеется, я не говорю о мошне) от обыкновенных лакеев и кнехтов, что имеют право громче произносить: pst! pst!
Куда ни обернитесь,
на всех лицах вы видите страстное желание проникнуть за пределы загадочной области, и в то же время
на тех же лицах читаете какое-то фаталистическое осуждение:
нет, не проникнуть туда никогда.
Граф (
на минуту задумывается, как бы соображая).Что вам сказать
на это? Есть данные, которые заставляют думать, что да, есть и другие данные, которые прямо говорят:
нет.
— Я рассчитываю
на вас, Подхалимов! Надо же, наконец! надо, чтоб знали! Человек жил, наполнил вселенную громом — и вдруг… нигде его
нет! Вы понимаете… нигде! Утонул и даже круга
на воде… пузырей по себе не оставил! Вот это-то именно я и желал бы, чтоб вы изобразили! Пузырей не оставил… поймите это!
Я никогда не мог себе представить, чтоб можно было ощущать веселое чувство при виде площади; но, очутившись
на Place de la Concorde, [площади Согласия] поистине убедился, что ничего невозможного
нет на свете.
Во всяком маленьком ресторане можно увидеть француза, который, спросив
на завтрак порцию салата, сначала съест политую соусом траву, потом начнет вытирать салатник хлебом и съест хлеб, а наконец поднимет посудину и посмотрит
на оборотную сторону дна,
нет ли и там чего.
А у нас дома ничего
нет, стало быть, и глядеть не
на что, и язык не из-за чего шевелить.
Нет, лучше уже держаться около буржуа. Ведь он еще во времена откупов считался бюджетным столпом, а теперь, с размножением Колупаевых и Разуваевых, пожалуй,
на нем одном только и покоятся все надежды и упования.
Оттого-то, быть может, у нас и
нет тех форм обеспеченности, которые представляет общественно-политический строй
на Западе.
А между тем торговка, в форме маленьких строчек, предлагает ему то грушу, то персик, то фигу, но он
на всякий ее вопрос отвечает односложно: non! [
нет!]
Альфред идет
на бульвар, забывши, что он хотел купить почтовой бумаги; вместо того он вспомнил, что у него
нет перчаток, и идет к перчаточнице.
В ряду этих разоблачений особенно яркую роль играет сознание, что у него, скитальца, ни дома, ни
на чужбине, словом сказать, нигде в целом мире
нет ни личного, ни общественного дела.
— Не имела в виду! разве это резон? У нас, батюшка, все нужно иметь в виду! И все
на самый худой конец!
Нет, да вы, сделайте милость, представьте себе… ведь подорожная была уж готова… в Пинегу!! Ведь в этой Пинеге, сказывают, даже семга не живет!
—
Нет, вы этого не говорите! — ободрил я его, — я согласен, что рассказ ваш походит
на сновидение, но, с другой стороны, какое же русское сновидение обходится без прогонов и порционов?
—
Нет, и не во мне одном, а во всех. Верьте или
нет, а как взглянешь
на него, как он по улице идет да глазами вскидывает… ах ты, ах!
И охота была Старосмыслову"периоды"сочинять! Добро бы философию преподавал, или занимал бы кафедру элоквенции, [красноречия] а то — на-тко! старший учитель латинского языка! да что выдумал! Уж это самое последнее дело, если б и туда эта язва засела! Возлюбленнейшие чада народного просвещения — и те сбрендили! Сидел бы себе да в Корнелие Непоте копался — так
нет, подавай ему Тацита! А хочешь Тацита — хоти и Пинегу… предатель!
Говядина нынче дорогая, хлеб пять копеек за фунт, а к живности, к рыбе и приступу
нет… А
на плечах-то чин лежит, и говорит этот чин: теперь тебе, вместо фунта, всего по два фунта съедать надлежит!
Но ждет он месяц, ждет другой —
нет против штатного положения облегчения, да и на-поди! Господа! да обратите же, наконец, внимание! Анна-то Ивановна ведь уж девятым тяжела ходит!
— В смысле постоянного занятия —
нет, — отвечал он твердо, — но не скрою от вас, что когда обстоятельства призывают меня, то я всегда застаю себя стоящим
на высоте положения!
Конечно, достигнуть или, точнее, представить себе это единение
на манер тех испускателей трубных звуков, у которых
нет ничего за душой, кроме высокомерного и суетного празднословия, очень легко; но действительное единение с народом, по малой мере, столь же мучительно, как и сдирание с живого организма кожи, ради осуществления исторических утешений.
Но всероссийские клоповники не думают об этом. У них
на первом плане личные счеты и личные отмщения. Посевая смуту, они едва ли даже предусматривают, сколько жертв она увлечет за собой: у них
нет соответствующего органа, чтоб понять это. Они знают только одно: что лично они непременно вывернутся. Сегодня они злобно сеют смуту, а завтра, ежели смута примет беспокойные для них размеры, они будут, с тою же холодною злобой, кричать: пали!
Я опять хотел было подмигнуть глазком: но
на этот раз он смотрел
на меня в упор и ждал. Поэтому я решился ответить ни да, ни
нет.
Удав и Дыба охотно склонялись
на сторону"подтягиванья", но, отстаивая это мировоззрение, они отчасти обставляли его теоретическими соображениями, отчасти ссылались
на обстоятельства и вообще как бы слегка стыдились. Грустно, мол, но делать нечего. Проезжий Марат хотя тоже до краев преисполнен"подтягиванья", но уже у него
нет ни обстановок, ни ссылок, ни стыда, так что"подтягиванье"является совершенно самостоятельною бессмыслицей, не имеющей ни причин, ни предмета.
Нет, надобно это дело так устроить, чтоб
на каждый двугривенный — контракт.