Неточные совпадения
И
в самом деле, из этого города даже дороги дальше никуда нет,
как будто здесь конец миру. Куда
ни взглянете вы окрест — лес, луга да степь; степь, лес и луга; где-где вьется прихотливым извивом проселок, и бойко проскачет по нем телега, запряженная маленькою резвою лошадкой, и опять все затихнет, все потонет
в общем однообразии…
Что же бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя, что вот подлец, дескать,
ни на
какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался, и
как я
в него веру большую имел, так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну, и выдумал. На другой день, сидим мы это утром и опохмеляемся.
Только узнал он об этой напасти загодя, от некоторого милостивца, и сидит себе
как ни в чем не бывало.
Ну, конечно-с, тут разговаривать нечего: хочь и ругнул его тесть, может и чести коснулся, а деньги все-таки отдал. На другой же день Иван Петрович,
как ни в чем не бывало. И долго от нас таился, да уж после, за пуншиком, всю историю рассказал,
как она была.
Дело было зимнее; мертвое-то тело надо было оттаять; вот и повезли мы его
в что
ни на есть большую деревню, ну, и начали,
как водится, по домам возить да отсталого собирать.
Да и мало ли еще случаев было! Даже покойниками, доложу вам, не брезговал! Пронюхал он раз, что умерла у нас старуха раскольница и что сестра ее сбирается похоронить покойницу тут же у себя, под домом. Что ж он?
ни гугу, сударь; дал всю эту церемонию исполнить да на другой день к ней с обыском. Ну, конечно, откупилась, да штука-то
в том, что каждый раз,
как ему деньги занадобятся, каждый раз он к ней с обыском...
Я всегда удивлялся, сколько красноречия нередко заключает
в себе один палец истинного администратора. Городничие и исправники изведали на практике всю глубину этой тайны; что же касается до меня, то до тех пор, покуда я не сделался литератором, я
ни о чем не думал с таким наслаждением,
как о возможности сделаться, посредством какого-нибудь чародейства, указательным пальцем губернатора или хоть его правителя канцелярии.
Между тем дом Желвакова давно уже горит
в многочисленных огнях, и у ворот поставлены даже плошки, что привлекает большую толпу народа, который, несмотря
ни на дождь,
ни на грязь, охотно собирается поглазеть,
как веселятся уездные аристократы.
Если вы не знакомы с Порфирием Петровичем, то советую
как можно скорее исправить эту опрометчивость. Его уважает весь город, он уже двадцать лет старшиною благородного собрания, и его превосходительство
ни с кем не садится играть
в вист с таким удовольствием,
как с Порфирием Петровичем.
Не менее величествен Порфирий Петрович и на губернских балах,
в те минуты, когда все собравшиеся не осмеливаются приступить
ни к
каким действиям
в ожидании его превосходительства.
Вообще, Порфирий Петрович составляет ресурс
в городе, и к кому бы вы
ни обратились с вопросом о нем, отвсюду наверное услышите один и тот же отзыв: «
Какой приятный человек Порфирий Петрович!», «
Какой милый человек Порфирий Петрович!» Что отзывы эти нелицемерны — это свидетельствуется не только тоном голоса, но и всею позою говорящего. Вы слышите, что у говорящего
в это время
как будто порвалось что-то
в груди от преданности к Порфирию Петровичу.
Однако сын не сын управительский, а надели рабу божьему на ноги колодки, посадили
в темную, да на другой день к допросу: «Куда деньги девал, что прежде воровал?»
Как ни бились, — одних волос отец две головы вытаскал, — однако не признался: стоит
как деревянный, слова не молвит. Только когда помянули Парашку — побледнел и затрясся весь, да и говорит отцу...
— Ты ее, батька, не замай, а не то и тебя пришибу, и деревню всю вашу выжгу, коли ей
какое ни на есть беспокойствие от вас будет. Я один деньги украл, один и
в ответе за это быть должон, а она тут
ни при чем.
Земский суд
в такой порядок привел, что сам губернатор на ревизии,
как ни ковырял
в книгах, никакой провинности заметить не мог; с тем и уехал.
И
в самом деле,
как бы
ни была грязна и жалка эта жизнь, на которую слепому случаю угодно было осудить вас, все же она жизнь, а
в вас самих есть такое нестерпимое желание жить, что вы с закрытыми глазами бросаетесь
в грязный омут — единственную сферу, где вам представляется возможность истратить
как попало избыток жизни, бьющий ключом
в вашем организме.
Немедленно по принятии такого решения собраны были к ее сиятельству на совет все титулярные советники и титулярные советницы, способные исполнять
какую бы то
ни было роль
в предложенном княжною благородном спектакле.
Так пробыла она несколько минут, и Техоцкий возымел даже смелость взять ее сиятельство за талию: княжна вздрогнула; но если б тут был посторонний наблюдатель, то
в нем не осталось бы
ни малейшего сомнения, что эта дрожь происходит не от неприятного чувства, а вследствие какого-то странного, всеобщего ощущения довольства,
как будто ей до того времени было холодно, и теперь вдруг по всему телу разлилась жизнь и теплота.
Есть у них на все этакой взгляд наивный,
какого ни один человек
в целом мире иметь не может.
В патетических местах она оборачивается к публике всем корпусом, и зрачки глаз ее до такой степени пропадают, что сам исправник Живоглот — на что уж бестия —
ни под
каким видом их нигде не отыскал бы, если б на него возложили это деликатное поручение.
Давно ли русский мужичок, cet ours mal léche, [этот сиволапый (франц.).] являлся на театральный помост за тем только, чтоб сказать слово «кормилец», «шея лебединая, брови соболиные», чтобы прокричать заветную фразу, вроде «идем!», «бежим!», или же отплясать где-то у воды [34] полуиспанский танец — и вот теперь он
как ни в чем не бывало семенит ногами и кувыркается на самой авансцене и оглашает воздух неистовыми криками своей песни!
— Нет, не потому это, Пименыч, — прервал писарь, — а оттого, что простой человек, окроме
как своего невежества, натурального естества
ни в жизнь произойти не
в силах. Ну, скажи ты сам,
какие тут, кажется, гласы слышать? известно, трава зябёт, хошь
в поле, хошь
в лесу — везде одно дело!
А есть и такие, которые истинно от страстей мирских
в пустыню бегут и
ни о чем больше не думают,
как бы душу свою спасти.
— Так
как же тут не поверуешь, сударь! — говорит он, обращаясь уже исключительно ко мне, — конечно, живем мы вот здесь
в углу, словно
в языческой стороне,
ни про чудеса,
ни про знамения не слышим, ну и бога-то ровно забудем. А придешь, например, хошь
в Москву, а там и камни-то словно говорят! пойдут это сказы да рассказы: там, послышишь, целение чудесное совершилось; там будто над неверующим знамение свое бог показал: ну и восчувствуешь, и растопится
в тебе сердце, мягче воску сделается!..
Сыздетска головку его обуревают разные экономические операции, и хотя не бывает
ни в чем ему отказа, но такова уже младенческая его жадность, что, даже насытившись до болезни, все о том только и мнит,
как бы с отческого стола стащить и под комод или под подушку на будущие времена схоронить.
— Ну, уж ты там
как хочешь, Иван Онуфрич, — прерывает Боченков, почесывая поясницу, — а я до следующей станции на твое место
в карету сяду, а ты ступай
в кибитку. Потому что ты
как там
ни ломайся, а у меня все-таки кости дворянские, а у тебя холопские.
— Пустяки все это, любезный друг! известно,
в народе от нечего делать толкуют! Ты пойми, Архип-простота,
как же
в народе этакому делу известным быть! такие, братец, распоряжения от правительства выходят, а черный народ все равно что мелево: что
в него
ни кинут, все оно и мелет!
Забиякин. Но, сознайтесь сами, ведь я дворянин-с; если я,
как человек, могу простить, то,
как дворянин, не имею на это
ни малейшего права! Потому что я
в этом случае, так сказать, не принадлежу себе. И вдруг какой-нибудь высланный из жительства, за мошенничество, иудей проходит мимо тебя и смеет усмехаться!
Забиякин. Только он сидит и прихлебывает себе чай… ну, взорвало, знаете, меня, не могу я этого выдержать! Пей он чай,
как люди пьют, я бы
ни слова — бог с ним! а то, знаете, помаленьку, точно бог весть
каким блаженством наслаждается… Ну, я, конечно,
в то время его раскровенил.
Хоробиткина. Ах, нет-с! (Напыщенно и впадая
в фистулу.) Влюбленный мужчина — это пожар-с, друг — это… это друг-с, одно слово! Влюбленный человек
ни на
какие жертвы не способен, а друг — совсем напротив-с.
И ведь все-то он этак! Там ошибка
какая ни на есть выдет: справка неполна, или законов нет приличных — ругают тебя, ругают, — кажется, и жизни не рад; а он туда же,
в отделение из присутствия выдет да тоже начнет тебе надоедать: «Вот, говорит, всё-то вы меня под неприятности подводите». Даже тошно смотреть на него. А станешь ему, с досады, говорить: что же, мол, вы сами-то, Яков Астафьич, не смотрите? — «Да где уж мне! — говорит, — я, говорит, человек старый, слабый!» Вот и поди с ним!
— "А эквилибристика, говорит, вот
какая наука, чтоб перед начальником всегда
в струне ходить, чтобы ноги у тебя были не усталые, чтоб когда начальство тебе говорит: «Кривляйся, Сашка!» — ну, и кривляйся! а «сиди, Сашка, смирно» — ну, смирно и сиди,
ни единым суставом не шевели, а то неравно у начальства головка заболит.
Гирбасов. Уж известно,
какие у ней чувства; у меня эти чувства-то вот где сидят (показывает на затылок). Что
ни девять месяцев — смотришь, ан и пищит
в углу благословение божие, словно уж предопределение али поветрие
какое. Хочешь не хочешь, а не отвертишься.
Ижбурдин. А не дай я ему этого ящика, и невесть бы он мне
какой тут пакости натворил! Тут, Савва Семеныч, уж
ни за чем не гонись, ничем не брезгуй. Смотришь только ему
в зубы,
как он над тобой привередничает, словно баба беременная; того ему подай, или нет, не надо, подай другого. Только об одном и тоскует,
как бы ему такое что-нибудь выдумать, чтобы вконец тебя оконфузить.
Ижбурдин. А оттого это, батюшка, что на все свой резон есть-с. Положим, вот хоть я предприимчивый человек. Снарядил я, примерно, карабь, или там подрядился к
какому ни на есть иностранцу выставить столько-то тысяч кулей муки. Вот-с, и искупил я муку, искупил дешево — нече сказать, это все
в наших руках, — погрузил ее
в барки… Ну-с, а потом-то куда ж я с ней денусь?
Ижбурдин.
Какие они, батюшка, товарищи? Вот выпить,
в три листа сыграть — это они точно товарищи, а помочь
в коммерческом деле — это, выходит, особь статья. По той причине, что им же выгоднее, коли я опоздаю ко времени, а
как совсем затону — и того лучше. Выходит, что коммерция, что война — это сюжет один и тот же. Тут всякий не то чтоб помочь, а пуще норовит
как ни на есть тебя погубить, чтоб ему просторнее было. (Вздыхает.)
Это, ваше благородие, всё враги нашего отечества выдумали, чтоб нас
как ни на есть с колеи сбить. А за ними и наши туда же лезут — вон эта гольтепа, что негоциантами себя прозывают. Основательный торговец никогда
в экое дело не пойдет, даже и разговаривать-то об нем не будет, по той причине, что это все одно, что против себя говорить.
Да с тех-то пор и идет у них дебош: то женский пол соберет,
в горнице натопит, да
в чем есть и безобразничает, или зазовет к себе приказного
какого ни на есть ледящего: «Вот, говорит, тебе сто рублев, дозволь, мол, только себя выпороть!» Намеднись один пьянчужка и согласился, да только что они его, сударь, выпустили, он стал
в воротах, да и кричит караул.
Иду я по улице и поневоле заглядываю
в окна. Там целые выводки милых птенцов, думаю я, там любящая подруга жизни, там чадолюбивый отец, там так тепло и уютно… а я! Я один
как перст
в целом мире; нет у меня
ни жены,
ни детей, нет
ни кола
ни двора, некому
ни приютить,
ни приголубить меня, некому сказать мне «папасецка», некому назвать меня «брюханчиком»;
в квартире моей холодно и неприветно. Гриша вечно сапоги чистит [47] или папиросы набивает… Господи,
как скучно!
Когда я проснулся, солнце стояло уже высоко, но
как светло оно сияло,
как тепло оно грело! На улицах было сухо; недаром же говорят старожилы, что
какая ни будь дурная погода на шестой неделе поста, страстная все дело исправит, и к светлому празднику будет сухо и тепло. Мне сделалось скучно
в комнате одному, и я вышел на улицу, чтоб на народ поглядеть.
Уж куда
как они все не любят,
как им
в чем
ни есть перечить станешь:"Ты, мол, скотина, так ты и слушай, покелева я там разговаривать буду".
Следовательно, все это, что
ни существует, оправдывается и исторически, и физиологически, и этнографически… tout va pour le mieux dans le meilleur des mondes, [все идет к лучшему
в этом лучшем из миров (франц.).]
как удостоверяет наш общий приятель, доктор Панглосс.
В большей части случаев я успеваю
в этом. Я столько получаю ежедневно оскорблений, что состояние озлобления не могло не сделаться нормальным моим состоянием. Кроме того, жалованье мое такое маленькое, что я не имею
ни малейшей возможности расплыться
в материяльных наслаждениях. Находясь постоянно впроголодь, я с гордостью сознаю, что совесть моя свободна от всяких посторонних внушений, что она не подкуплена брюхом:
как у этих «озорников», которые смотрят на мир с высоты гастрономического величия.
Эта скачка очень полезна; она поддерживает во мне жизнь,
как рюмка водки поддерживает жизнь
в закоснелом пьянице. Посмотришь на него: и руки и ноги трясутся, словно весь он ртутью налит, а выпил рюмку-другую — и пошел ходить
как ни в чем не бывало. Точно таким образом и я: знаю, что на мне лежит долг, и при одном этом слове чувствую себя всегда готовым и бодрым. Не из мелкой корысти, не из подлости действую я таким образом, а по крайнему разумению своих обязанностей,
как человека и гражданина.
Признаюсь вам, мне было тяжко бороться с совестью; с одной стороны представлялось мне, что поджог тут обстоятельство совершенно постороннее, что самое преступление,
как оно
ни велико, содержит
в себе столько наивных, столько симпатичных сторон; с другой стороны вопиял иной голос, — голос долга и службы, доказывавший мне, что я,
как следователь, не имею права рассуждать и тем менее соболезновать…
Вы можете,
в настоящее время, много встретить людей одинакового со мною направления, но вряд ли встретите другого меня. Есть много людей, убежденных,
как и я, что вне администрации
в мире все хаос и анархия, но это большею частию или горлопаны, или эпикурейцы, или такие младенцы, которые приступиться
ни к чему не могут и не умеют.
Ни один из них не возвысился до понятия о долге,
как о чем-то серьезном, не терпящем суеты,
ни один не возмог умертвить свое я и принесть всего себя
в жертву своим обязанностям.
— Ну, положим, хоть и
ни при чем, но все-таки она вас уже считает моим соучастником… Посмотрите,
какие умоляющие взоры она кидает на вас! так, кажется, и говорит: не верь ему, этому злому человеку, шаль моя воистину новая, взятая
в презент… тьфу, бишь! купленная
в магазине почетного гражданина Пазухина!
Конечно,
как воспоминание, это еще может иметь свою прелесть, но смею вас уверить, что
в настоящее время я не имею
ни малейшего желания, даже
в течение одной минуты, быть впроголодь…
А если у меня его нет, так не подлец же я
в самом деле, чтобы для меня из-за этого уж и места на свете не было… нет, любезный друг, тут
как ни кинь, все клин! тут, брат, червяк такой есть — вот что!
— А впрочем,
как бы то
ни было, а это достоверно, что Лузгин Павлушка остался тем же, чем был всегда, — продолжал он, — то есть душевно… Ну, конечно,
в других отношениях маленько, быть может, и поотстали — что делать! всякому своя линия на свете вышла…
Привычка ли обращаться преимущественно с явлениям мира действительного, сердечная ли сухость, следствии той же практичности, которая приковывает человека к факту и заставляет считать бреднями все то, что ускользает от простого, чувственного осязания, —
как бы то
ни было, но, во всяком случае, мне показалось что я внезапно очутился
в какой-то совершенно иной атмосфере,
в которой не имел
ни малейшего желания оставаться долее.