Неточные совпадения
Он вообще с канцелярией никогда
не вступал ни в какого рода посторонние разговоры и был строг: в особенности почти
что гонению с его стороны подвергались молодые, недоучившиеся дворяне, поступившие на службу так только, чтобы вилять
от нее хвостом.
За этими почти единственными, поэтическими для бедного студента, минутами следовала бурсацкая жизнь в казенных номерах, без семьи, без всякого развлечения, кроме вечного долбления профессорских лекций, мрака и смерти преисполненных, так
что Иосаф почти несомненно полагал,
что все эти мелкие примеры из истории Греции и Рима, весь этот строгий разум математики, все эти толки в риториках об изящном — сами по себе, а жизнь с колотками в детстве
от пьяных папенек, с бестолковой школой в юности и, наконец, с этой вечной бедностью, обрывающей малейший расцвет ваших юношеских надежд, — тоже сама по себе и
что между этим нет, да и быть никогда
не может, ничего общего.
Иосаф молча посмотрел на него: он
не без удивления заметил,
что глаза у Охоботова были как бы воспалены
от слез.
Иосаф механически повернул и все еще хорошенько
не мог понять,
что это значит. На улицах между тем царствовала совершенная тишина. Неторопливо и в каком-то молчании прошли все до самой церкви. Перед домом священника Охоботов взялся вызвать его и действительно через несколько минут вышел со священником, который только мотал
от удивления головой.
Он уже ясно стал понимать,
что свойство жизни вовсе
не таково, чтобы она непременно должна быть гадка, а
что, напротив, тут очень многое зависит
от заведенного порядка.
Не знаю, известно ли читателю,
что по разного рода канцеляриям, начиная
от неблагообразных камор земских судов до паркетных апартаментов министерств, в этих плешивых, завитых и гладко стриженных головах, так прилежно наклоненных над черными и красными столами, зачахло и погребено романтизму и всякого рода иных возвышенных стремлений никак
не менее,
чем и в воинственных строях, так ярко блистающих на Марсовом поле.
Не совсем уже ясно понимая сам дела и видя такое настояние
от бухгалтера, он прямо заподозрил,
что тот, верно, хватил тут какой-нибудь значительный куш и хочет теперь его подвести.
Даже ни одной приближенной женщины он
не имел у себя, и когда, по этому случаю, некоторые зубоскалы-помещики смеялись ему, говоря: «
Что это, Николай Саввич, хоть бы ты на какую-нибудь черноглазую Машеньку размахнулся
от твоих миллионов», — «Зачем же-с это?
Поутру, узнав
от лакея,
что барин еще
не выходил, он, чтобы как-нибудь сократить время, вышел в сад и, выбрав случайно одну дорожку, прямо пришел к оранжерее.
Даже небогатые соседи и соседки, допускаемые иногда статс-дамою до своей особы, безмерно удивлялись, видя,
что такой умный молодой человек, в полном развитии сил и здоровья, целые дни сидит у старушки, в ее натопленной спальне, обитой по всем четырем стенам коврами, с лампадками, с иконами, и сохраняет к ней такое обращение, какого они
от своих сынков во всю жизнь и
не видывали.
О женитьбе, так как сама старушка никогда
не намекала на это, он
не смел, кажется, и подумать и даже обыкновенную легкую помещичью любовь
не позволил себе завести у себя дома, а устроил это в уездном городке, верст за тридцать
от Гаврилкова, с величайшею таинственностью и платя огромные деньги, чтобы только как-нибудь это
не огласилось и,
чего боже сохрани,
не дошло до maman!
Палагея опять вышла и на этот раз уж приворотила целую корчагу с пареной брюквой, до такой степени провонявшей,
что душина
от нее перебил даже запах бобковой мази. Она своей грязной рукой выворотила Иосафу на тарелку огромнейшую брюкву, подала потом ему хлеба и соли; но как он ни был голоден, однако попробовал и
не мог более продолжать.
Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая с Еспером Иванычем в городе, и видевши, что он почти каждый вечер ездил к князю, — тоже, кажется, разделяла это мнение, и один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае: с достодолжным смирением она сознала, что не могла же собою наполнять всю жизнь Еспера Иваныча, что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и как некогда принесла ему в жертву свое материнское чувство, так и теперь задушила в себе чувство ревности, и (что бы там на сердце ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было
не от чего…
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь
не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта,
что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это
от судьи триста; это
от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Лука Лукич.
Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще
не видывал. Он-то ее сделал
от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Помалчивали странники, // Покамест бабы прочие //
Не поушли вперед, // Потом поклон отвесили: // «Мы люди чужестранные, // У нас забота есть, // Такая ли заботушка, //
Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила
от еды.
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за
что! — // Прикрикнул Влас на странников. — //
Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?..
Не до шуток им. // Гнусь-человек! —
Не бить его, // Так уж кого и бить? //
Не нам одним наказано: //
От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —