Неточные совпадения
Старушка сначала в ужас пришла от этой новости; потом тщилась отговорить безумца от его намерения, убеждая его тем, что он очень еще молод и
не знает ни себя, ни своего сердца, и, наконец, по крайней мере, себя хотела выгородить в этом случае и восклицала, что она, как Пилат [Пилат, Понтий — римский наместник (прокуратор) иудейской провинции в 26-36-х годах I века, упоминается в евангельских сказаниях.], умывает
тут руки!..
— Отчего же
не принять?.. Прими! Пускай посидит
тут и посмотрит, — отвечала госпожа Жиглинская явно уже с насмешкой.
— Как
тут быть! — произнес он, нахмуривая брови. — Найти себе занятие и специальность какую-нибудь вовсе дело
не легкое… Это выпадает только на долю счастливцев.
«Но почему же эта женщина, — рассуждала и в этом случае Елена, —
не постаралась сохранить любовь мужа?» Князь сам ей рассказывал, что он давно разлюбил жену, потому что она никогда
не разделяла ни одного из его убеждений; значит, Елена
тут ничем
не была виновата.
— Как же
не воспрещают!.. — согласилась Елизавета Петровна. — Но я, собственно, говорю
тут не про любовь: любовь может овладеть всяким — женатым и холостым; но вознагради, по крайней мере, в таком случае настоящим манером и обеспечь девушку, чтобы будущая-то жизнь ее
не погибла от этого!
— Еще бы
не обеспечить! — проговорил Елпидифор Мартыныч, разводя своими короткими ручками: он далеко
не имел такого состояния, как князь, но и то готов бы был обеспечить Елену; а
тут вдруг этакий богач и
не делает того…
Елена на это ничего
не сказала и только нахмурилась: она очень хорошо видела, что мать
тут лжет отъявленным образом.
— У меня
тут в некотором роде роман затеялся! — начал он как-то
не вдруг и постукивая нервно ногою.
Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома и
не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу и забудет Елену; но, по переезде на дачу, князь продолжал
не бывать дома, — это уже начинало княгиню удивлять и беспокоить, и
тут вдруг она узнает, что Елена
не только что
не в Москве, но даже у них под боком живет: явно, что князь просто возит ее за собой.
— А
тут, в сердчишке, ничего
не болит? — пошутил Елпидифор Мартыныч, показывая на левый грудной бок княгини.
— Но терпеть можно, если остается еще надежда, что человек опомнится когда-нибудь и возвратится к своему долгу, а
тут я ничего этого
не вижу? — полуспросила княгиня.
— Ну, что
тут…
не стоит благодарности… — отвечал ей, в свою очередь, как-то стыдливо потупляя свои очи, Елпидифор Мартыныч. — Словеса наши, значит, подействовали, — прибавил он затем с оттенком некоторой гордости.
—
Тут не в том дело! Они сложны, огромны, но комфорта в них все-таки нет, — возразил барон.
— Отчего я?.. Что же ты меня привел
тут в пример? Я
не иностранец! — говорил барон.
— Да,
не согласен, — отвечал барон, хотя, в сущности, он решительно
не знал, с чем он, собственно,
тут не согласен.
— Нисколько я
не отказываюсь от этого определения, и, по-моему, оно вовсе
не противоречит определению mademoiselle Helene, так как касается только формы утверждения законов: законы всюду и везде основываются на потребностях народа и для блага народа издаются, — проговорил барон, начинавший видеть, что ему и
тут придется биться, и потому он решился, по крайней мере, взять смелостью и изворотливостью ума.
— Конечно, может, — отвечал барон, немного подумав: он уже стал немножко и опасаться,
не ловит ли она его
тут на чем-нибудь.
Что он имеет с этой mademoiselle Еленой какую-то связь, для меня это решительно все равно; но он все-таки меня любит и уж, конечно, каждым моим словом гораздо больше подорожит, чем словами mademoiselle Елены; но если они будут что-нибудь
тут хитрить и восстановлять его против меня, так я переносить этого
не стану!
— Хорошо-с! — сказал Елпидифор Мартыныч и к экипажу своему пошел
не через залу, а садом, где, увидав сидящего на лавочке барона, заметно удивился. «Это что еще за господин и зачем он
тут сидит?» — подумал он про себя.
— Но женщина может отдать себя вполне мужчине и
не в браке, и тогда будет то же самое; брак, значит,
тут ни при чем.
Миклаков в молодости отлично кончил курс в университете, любил очень читать и потому много знал; но в жизни как-то ему
не повезло: в службе он дотянул только до бухгалтера, да и
тут его терпели потому, что обязанности свои он знал в совершенстве, и начальники его обыкновенно говорили про него: «Миклаков, как бухгалтер, превосходный, но как человек — пренеприятный!» Дело в том, что при служебных объяснениях с своими начальствующими лицами он нет-нет да и ввернет почти каждому из них какую-нибудь колкость.
Г-жа Петицкая понять
не могла, что такое значили подобные ответы. По слухам останкинским, она твердо была уверена, что говорит княгине самые приятные вещи, а
тут вдруг встречает такое равнодушие в ней; а потому спустя некоторое время она решилась попробовать княгиню с другой стороны, хоть более, может быть, неприятной для нее, но все-таки, конечно, интересующей ее.
— Неприятнее всего
тут то, — продолжал князь, — что барон хоть и друг мне, но он дрянь человечишка;
не стоит любви
не только что княгини, но и никакой порядочной женщины, и это ставит меня решительно в тупик… Должен ли я сказать о том княгине или нет? — заключил он, разводя руками и как бы спрашивая.
— Вовсе
не фиктивное! — возразил князь. — Потому что
тут оскорбляется мое самолюбие, а самолюбие такое же естественное чувство, как голод, жажда!
— Все это так-с!.. Но суть-то
тут не в том! — воскликнул князь каким-то грустно-размышляющим голосом. — А в том, что мы двойственны: нам и старой дороги жаль и по новой смертельно идти хочется, и это явление чисто продукт нашего времени и нашего воспитания.
Пешком он действительно дошел до самой почти Крестовской заставы и
тут только уже сел в свою коляску, и то потому, что у него ноги более
не двигались.
— Пойдемте ужинать, гадко все
тут! — сказала она, и все с удовольствием приняли ее предложение. Анна Юрьевна за свою сердечную утрату, кажется, желала, по крайней мере, ужином себя вознаградить и велела было позвать к себе повара, но оказалось, что он такой невежда был, что даже названий, которые говорила ему Анна Юрьевна,
не понимал.
Получив на все свои развязные слова и приветствия почти полное молчание, Архангелов счел за лучше удалиться; но
не ушел совсем из комнаты, а стал
тут же ходить с своим приятелем взад и вперед по той именно стороне стола, на которой сидели Елена и князь.
— Ну, то и другое несправедливо; князь
не любит собственно княгини, и вы для него имеете значение; тут-с, напротив, скрываются совершенно другие мотивы: княгиня вызывает внимание или ревность, как хотите назовите, со стороны князя вследствие того только, что имеет счастие быть его супругой.
— Я
тут так близко заинтересована, что никак
не могу быть судьей и, конечно, решу пристрастно! — отвечала та.
—
Тут вам нечего ни желать, ни опасаться, потому что из всего этого, если
не выйдет для вас некоторой пользы, то во всяком случае
не будет никакого вреда: мне вчерашний день князь прочел ваше письмо к нему, которым вы просите его возвратить вам любовь его.
— Я
тут ничего
не говорю о князе и объясняю только различие между своими словами и чужими, — отвечал Миклаков, а сам с собой в это время думал: «Женщине если только намекнуть, что какой-нибудь мужчина
не умен, так она через неделю убедит себя, что он дурак набитейший». — Ну, а как вы думаете насчет честности князя? — продолжал он допрашивать княгиню.
— Ну, а мужики все эти, говорят, ужасно жадны: требуют себе еще что-то такое больше, чем следует; управляющие мои тоже плутовали, так что я ничего
тут не понимаю и решительно
не знаю, как мне быть.
—
Тут, конечно, — начала она, делая гримасу и как бы все внимание свое устремляя на лошадь, — по поводу того, что вы будете жить в одном доме со мной, пойдут в Москве разные толки, но я их нисколько
не боюсь.
— Дурная нравственность passe encore! [еще может пройти! (франц.).] — начала она, делая ударение на каждом почти слове. — От дурной нравственности человек может поправиться; но когда кто дурак и занимает высокую должность, так
тут ничем
не поправишь, и такого дурака надобно выгнать… Так вы это и скажите вашим старичкам — понравится им это или нет.
— Никакого
тут яду нет.
Не так бы к этим господам следовало писать! — возразила Анна Юрьевна с неудовольствием, однако написанное прежде ею письмо изорвала, а продиктованное бароном запечатала и отправила. Барон вообще, день ото дня, все больше и больше начинал иметь на нее влияние, и это, по преимуществу, происходило оттого, что он казался Анне Юрьевне очень умным человеком.
— Но я зато
не рада!.. — возразила она. —
Тут они затронули меня!.. Я сама должна через это бросить мое место.
— В чем
тут откровенности-то быть, — я даже
не знаю!..
— Весьма рад бы был, — сказал тот, — но
тут ничего
не поделаешь; вы прочтите, кем подписано письмо: этих господ никакими связями
не пересилишь!
— Я
не хочу моей матери обеспечивать, — понимаете вы?.. Я еще давеча сказала, что ей довольно мною торговать! Если вы хотите ей помогать, так лично для нее, но никак
не для меня!.. Чтоб и имени моего
тут не было!
— Все это очень хорошо!.. — начала она, как-то скосив на сторону весь свой рот. — Но
тут я только одного
не могу понять: каким образом молоденькую, хорошенькую жену променять на подобную цыганку, потому что mademoiselle Жиглинская, по-моему, решительно цыганка!
Но княгиня, кажется, и
тут ничего
не поняла.
— Пошлите поскорей за доктором!.. Я одна
тут ничего
не могу сделать! — проговорила она.
— Я ничего
тут не вижу особенно опасного!.. — говорил он, продолжая мрачно смотреть на Елену.
— Целую тысячу, — повторил Елпидифор Мартыныч, неизвестно каким образом сосчитавший, сколько ему князь давал. — Но я
тут, понимаете, себя
не помнил — к-ха!.. Весь исполнен был молитвы и благодарности к богу — к-ха… Мне даже, знаете, обидно это показалось: думаю, я спас жизнь — к-ха! — двум существам, а мне за это деньгами платят!.. Какие сокровища могут вознаградить за то?.. «
Не надо, говорю, мне ничего!»
— Вот в том-то и дело; я никак
не желаю, чтобы он жил под русскими законами… Ты знаешь, я никогда и ни на что
не просила у тебя денег; но
тут уж буду требовать, что как только подрастет немного наш мальчик, то его отправить за границу, и пусть он будет лучше каким-нибудь кузнецом американским или английским фермером, но только
не русским.
— То, что вы сделаете вашего сына протестантом, — я
не говорю уже
тут об юридических неудобствах, — что вы можете представить в оправдание этого?..
— А что, ежели я попрошу мать твою похлопотать насчет крестин?.. Я
тут ничего
не понимаю, — сказал он Елене.
Последняя вряд ли
не догадалась, что «на
тут немножко лишняя, потому что, воспользовавшись первой удобной минутой, вышла.
— Да, лучше оставьте меня; я один как-нибудь
тут пролежу-с, — отозвался,
не открывая глаз, Миклаков.