Неточные совпадения
Мигачева. Квартальный, матушка, разобидел; пристает, забор красить, отдыху не дает.
Какие мои доходы, сами знаете: один дом, да и тот валится. Четверо жильцов, а что в
них проку-то!
Вот, Петрович — самый первый жилец, а и тот только за два с четвертаком живет. Ну, опять возьмите вы поземельные. Все б еще ничего, да ведь дом-то заложен, процент одолел.
Крутицкий. Что ж, малость! Ты
вот все болтаешь, сама не знаешь что; потому что разума у тебя нет. Малость, малость! Ее только избалуешь, а себя обидишь. Малость дай! Все дай, все дай; а мне кто даст? Всякий для себя. За что я дам?
Как это люди не понимают, что свое, что чужое? Сколько я ни нажил, все — мое. Пойми ты! Рубль я нажил, так всякая в
нем копейка моя. Хочу, проживаю ее, хочу — любуюсь на нее. Кому нужно свои отдавать? Зачем свои отдавать? (Отходя). Все я дай, а мне кто даст? Попрошайки!
А давеча, тетенька, побежала я в ту улицу, где Модест Григорьич живет, хожу мимо
его дома, думаю: «Неужто
он меня совсем забыл!»
Вот, думаю,
как бы
он увидел меня из окна или попался навстречу; а про платок-то и забыла.
Настя. Дальше — ничего. Ах, тетенька, вы представить себе не можете,
какое это наслаждение — принимать у себя любимого человека, а особенно наливать
ему чай сладкий, хороший!
Вот он пишет, что нынче же придет к нам. Что мне делать, уж я и не знаю.
Настя. Что же вы, тетенька! Попросите поскорей у кого-нибудь самоварчик-то. Наш подать нельзя,
он никуда не годится. Мы здесь будем пить чай, под древьями, здесь хорошо. Я пока приоденусь немножко; я того и жду, что Модест Гпигорьич придет. (Показывая шелковый платок). Тетенька,
вот платочек-то! Ах, душка,
какой милый!
Мигачева. Вы об женихах, а я об невестах. Женила б
вот Елесю, да
какого лысого беса за
него отдадут!
Фетинья. Не твою, а мою. Узнает Истукарий Лупыч, кого причесывать-то будут? Не тебя, а меня. Так уж
вот что! Вы мне не противны, а сам-то, пожалуй, тоже не прочь.
Он об своей дочери невысокого мнения, а так надо сказать, что и за человека ее не считает, так много спорить не будет. Конечно, Елеся против нашего звания и приданого жених низменный; да, видно, уж судьба. Вели ты сыну одеться почище, да приходите к нам, не мешкая. Какое-нибудь решение нам выдет: либо мне быть битой, либо нам свадьбу пировать…
Анна. Ну, да,
как же! Будет
он думать, нужно
ему очень! А коли и будет, так ничего не выдумает.
Ему бы только болтать о пустяках,
вот его дело. Много таких-то по Москве бегает, да не очень-то
они нам нужны. Мы иной день не евши сидим, а
он придет с разговорами только оскомину набивать. И не надо
его, и бог с
ним.
Анна. Отчего ж не прогнать; и прогоним.
Вот он нынче придет; я тебя научу тогда, что
ему сказать. Поверь, что
он больше и не заглянет к нам. Да и хорошо бы.
Какая от
него польза? На что
он нам? Сбивать тебя с толку? Так у тебя и то
его немного. А тебе, душа моя, пора самой думать о себе, да, ох, думать-то хорошенько. Ребячество твое кончилось, миновалось.
Крутицкий. Ай, ай, ай! Что я слышал-то, что я слышал! Что затевают! Что девают!
Вот она, жизнь-то наша! Убить сбираются, ограбить! Уберег меня бог, уберег. А я
вот услыхал, ну и спрячусь, сам-то и цел буду. Ну, и пусть
их приходят, пусть замки ломают. Приходите, приходите! Милости просим! Немного найдете. Мы и дверей не запрем! Хорошо бы
их всех,
как в ловушку, а потом кнутиком. Иголочку бы с ниточкой мне поискать. Ну, да еще поспею. Приводи гостей, Петрович, приводи! А я пока
вот в полицию схожу. (Уходит).
И,
как их увижу, сейчас с
ними в разговор: «Здравствуйте, господа жулики!» А
они мне: «Здравствуйте, господин Мигачев!» — «У меня, в моем переулке, чтоб честно и благородно!» — «Слушаем, Елисей Иваныч!» — «А то смотрите!» — «Будьте покойны, Елисей Иваныч!»
Вот я
как с
ними!
Елеся.
Его; на суде добрались.
Вот теперь мы
как миллионщики жить будем.
Епишкин. Что у
них будет-то? А нам-то что за дело! Нам
какой убыток!
Вот нашла печаль! Ты б лучше вспомнила, догадалась, что муж еще с утра водки не пил.
Анна. Что это, господи! Вздумать-то, вздумать-то мне страшно! За что только
он мучил себя и нас? Сколько лет мы живем нищенски, а у
него за подкладкой шинели нашли мы больше ста тысяч, да
вот теперь в
его комнате под полом вещей и брильянтов и числа нет. И так в мире босоты-наготы довольно, а мы ее, помимо божьей воли, терпели.
Как богу-то не разгневаться!
— Приходит она, этта, ко мне поутру, — говорил старший младшему, — раным-ранешенько, вся разодетая. «И что ты, говорю, передо мной лимонничаешь, чего ты передо мной, говорю, апельсинничаешь?» — «Я хочу, говорит, Тит Васильевич, отныне, впредь в полной вашей воле состоять». Так
вот оно как! А уж как разодета: журнал, просто журнал!
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с
какой стати сидеть
ему здесь, когда дорога
ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А
вот он-то и есть этот чиновник.
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на
них? не нужно тебе глядеть на
них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать твоя.
Вот каким примерам ты должна следовать.
Анна Андреевна. Ну
вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да и полно! Где
ему смотреть на тебя? И с
какой стати
ему смотреть на тебя?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А
вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что
он такое и в
какой мере нужно
его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом себе поцелуешь,
как выкуришь.
Вот огонь, закурите. (Подает
ему свечу.)