Неточные совпадения
Жених держал себя с большим достоинством и знал все порядки по свадебному делу. Он приезжал
каждый день и проводил с невестой как раз столько времени, сколько нужно — ни больше, ни меньше. И остальных девушек
не забывал: для
каждой у него было свое словечко. Все невестины подруги полюбили Галактиона Михеича, а старухи шептали по углам...
Около этого богатыря собиралась целая толпа поклонников, следивших за
каждым его движением, как следят все поклонники за своими любимцами. Разве это
не артист, который мог выпивать
каждый день по четверти ведра водки? И хоть бы пошатнулся. Таким образом, Сашка являлся главным развлечением мужской компании.
Не скрылось это настроение жениха от следивших за
каждым его шагом женских глаз, и зашушукали сдержанные голоса, точно шуршала шелковая материя.
Никому
не нужно верить, даже самому себе, потому что
каждый человек может ошибаться.
От думы они поехали на Соборную площадь, а потом на главную Московскую улицу. Летом здесь стояла непролазная грязь, как и на главных улицах,
не говоря уже о предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка. Миновали зеленый кафедральный собор, старый гостиный двор и остановились у какого-то двухэтажного каменного дома. Хозяином оказался Голяшкин. Он
каждого гостя встречал внизу, подхватывал под руку, поднимал наверх и передавал с рук на руки жене, испитой болезненной женщине с испуганным лицом.
Как это ни странно, но до известной степени Полуянов был прав. Да, он принимал благодарности, а что было бы, если б он все правонарушения и казусы выводил на свежую воду? Ведь за
каждым что-нибудь было, а он все прикрывал и
не выносил сору из избы. Взять хоть ту же скоропостижную девку, которая лежит у попа на погребе: она из Кунары, и есть подозрение, что это работа Лиодорки Малыгина и Пашки Булыгина. Всех можно закрутить так, что ни папы, ни мамы
не скажут.
Прасковья Ивановна жаждала безусловного повиновения, а Галактион
не умел поддаваться, да и
не любил ее настолько, чтобы исполнять
каждый женский каприз.
Устенька отлично понимала этот немой язык и волновалась за
каждую неловкость Галактиона: он гремел чайною ложечкой,
не умел намазать масла на хлеб, решительно
не знал, что делать с сандвичами.
Она знала, что муж ей изменял на
каждом шагу, но сама она ни разу ему
не изменила.
Рядом с Харитиной на первой скамье сидел доктор Кочетов. Она была
не рада такому соседству и старалась
не дышать, чтобы
не слышать перегорелого запаха водки. А доктор старался быть с ней особенно любезным, как бывают любезными на похоронах с дамами в трауре: ведь она до некоторой степени являлась тоже героиней настоящего судного дня. После подсудимого публика уделяла ей самое большое внимание и следила за
каждым ее движением. Харитина это чувствовала и инстинктивно приняла бесстрастный вид.
Замараев
каждый раз думал, что Серафима утишилась и признала его за равноправного родственника, но
каждое утро его разочаровывало в этом, — утром к Серафиме
не было приступа, и она
не отвечала ему и даже
не смотрела на него.
Больше
не оставалось сомнения, что она тайком напивалась
каждый вечер тою самою мадерой, которую нещадно пило все Заполье.
Замараевы, устраиваясь по-городски,
не забывали своей деревенской скупости, которая переходила уже в жадность благодаря легкой наживе. У себя дома они питались редькой и горошницей, выгадывая
каждую копейку и мечтая о том блаженном времени, когда, наконец, выдерутся в настоящие люди и наверстают претерпеваемые лишения. Муж и жена шли рука об руку и были совершенно счастливы.
— Да, без копеечки и рублика
не бывает, — говорил
каждый вечер Замараев, укладываясь спать и подводя в уме дневной баланс.
Впрочем, Галактион почти
не жил дома, а все разъезжал по делам банка и делам Стабровского. Прохоров
не хотел сдаваться и вел отчаянную борьбу. Стороны зашли уже слишком далеко, чтобы помириться на пустяках. Стабровский с
каждым годом развивал свои операции все шире и начинал теснить конкурента уже на его территории. Весь вопрос сводился только на то, которая сторона выдержит дольше. О пощаде
не могло быть и речи.
Дидя делалась с
каждым годом все скрытнее, несообщительнее и имела такой вид, когда человек мучительно хочет что-то припомнить и
не может.
Стабровский кое-как уговорил мисс Дудль остаться, и это послужило только к тому, что Дидя окончательно ее возненавидела и начала преследовать с ловкостью обезьяны. Изобретательность маленького инквизитора, казалось,
не имела границ, и только английское терпение мисс Дудль могло переносить эту домашнюю войну. Дидя травила англичанку на
каждом шагу и, наконец, заявила ей в глаза.
Больше всего смущал Устеньку доктор Кочетов, который теперь бывал у Стабровских
каждый день; он должен был изо дня в день незаметно следить за Дидей и вести самое подробное curriculum vitae. [жизнеописание (лат.).] Доктор обыкновенно приезжал к завтраку, а потом еще вечером. Его визиты имели характер простого знакомства, и Дидя
не должна была подозревать их настоящей цели.
— Ах, уж эта мне сибирская работа! — возмущался он, разглядывая
каждую щель. —
Не умеют сделать заклепку как следует… Разве это машина? Она у вас будет хрипеть, как удавленник, стучать, ломаться… Тьфу! Посадка велика, ход тяжелый, на поворотах будет сваливать на один бок, против речной струи поползет черепахой, — одним словом, горе луковое.
И рваная шляпенка, и котомка за плечами, и длинная палка в руках, и длинная седая борода, и заветрелое лицо, изборожденное глубокими морщинами, и какая-то подозрительная таинственность во всей фигуре и даже в
каждой складке страннического рубища, — все эти признаки настоящего таинственного странника как-то
не вязались с веселым выражением его лица.
— Господи, что прежде-то было, Илья Фирсыч? — повторял он, качая головой. — Разве это самое кто-нибудь может понять?.. Таких-то и людей больше
не осталось. Нынче какой народ пошел: троюродное наплевать — вот и вся музыка. Настоящего-то и нет. Страху никакого, а
каждый норовит только себя выше протчих народов оказать. Даже невероятно смотреть.
— Ведь я попрежнему буду бывать у вас
каждый день, Болеслав Брониславич, — точно оправдывалась Устенька. — И потом я столько обязана всем вам… Сейчас, право, даже
не сумею всего высказать.
Он больше
не был он, доктор Кочетов, а тот, другой, Бубнов, который вот так же лежал на диване, опухший от пьянства и боявшийся
каждого шороха.
В земстве составился совершенно самостоятельный кружок гласных,
не зависевших от Запольского банка, и Мышников получал отпор при
каждой попытке проявить свой деспотизм.
— Вам… Да,
не верю. Вы — нехороший человек… Вам этого никто
не смеет сказать, а я скажу, чтобы вы и сами знали. Ведь
каждый человек умеет очень хорошо оправдывать только самого себя.
— Тсс… Ради бога, тише!.. Просто,
не могу видеть мертвый капитал, а
каждая девушка и молодой человек — именно мертвый капитал.
Потом Михею Зотычу сделалось страшно уже
не за себя, а за других, за потемневший разум, за страшное зверство, которое дремлет в
каждом человеке. Убитому лучше — раз потерпеть, а убивцы будут всю жизнь казниться и муку мученическую принимать. Хуже всякого зверя человек, когда господь лишит разума.
Устенька в отчаянии уходила в комнату мисс Дудль, чтоб отвести душу. Она только теперь в полную меру оценила эту простую, но твердую женщину, которая в
каждый данный момент знала, как она должна поступить. Мисс Дудль совсем сжилась с семьей Стабровских и рассчитывала, что, в случае смерти старика, перейдет к Диде, у которой могли быть свои дети. Но получилось другое: деревянную англичанку без всякой причины возненавидел пан Казимир, а Дидя, по своей привычке, и
не думала ее защищать.
Она
не стала пить чай, хотя отец и Ечкин
каждый вечер ждали ее возвращения, как было и сегодня, а прошла прямо в свою комнату, заперлась на крючок и бросилась на кровать.
Выпущенный из тюрьмы Полуянов теперь занимался у Замараева в кассе. С ним опять что-то делалось — скучный такой, строгий и ни с кем ни слова. Единственным удовольствием для Полуянова было хождение по церквам. Он и с собой приносил какую-то церковную книгу в старинном кожаном переплете, которую и читал потихоньку от свободности. О судах и законах больше
не было и помину, несмотря на отчаянное приставанье Харитона Артемьича, приходившего в кассу почти
каждый день, чтобы поругаться с зятем.
Банковские воротилы были в страшной тревоге, то есть Мышников и Штофф. Они совещались ежедневно, но
не могли прийти ни к какому результату. Дело в том, что их компаньон по пароходству Галактион держал себя самым странным образом, и
каждую минуту можно было ждать, что он подведет. Сначала Штофф его защищал, а потом, когда Галактион отказался платить Стабровскому, он принужден был молчать и слушать. Даже Мышников, разоривший столько людей и всегда готовый на новые подвиги, — даже Мышников трусил.
Мышников теперь даже старался
не показываться на публике и с горя проводил все время у Прасковьи Ивановны. Он за последние годы сильно растолстел и тянул вместе с ней мадеру. За бутылкой вина он
каждый день обсуждал вопрос, откуда Галактион мог взять деньги. Все богатые люди наперечет. Стабровский выучен и
не даст, а больше
не у кого.
Не припрятал ли старик Луковников? Да нет, —
не такой человек.
Неточные совпадения
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а
не хочешь заплатить ему — изволь: у
каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол
не сыщет.
Дай только, боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто
не ставил: на
каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога
не веруете; вы в церковь никогда
не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и
каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили
каждую // Чуть-чуть
не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои на подравшихся // На рынке мужиках: // «Под правым глазом ссадина // Величиной с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: // На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На
каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу
не привидится // Во сне, какие праздники, //
Не день,
не два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!