Неточные совпадения
Сама по себе Матрешка была самая обыкновенная, всегда грязная горничная,
с порядочно измятым глупым лицом и большими темными подглазницами под бойкими карими
глазами; ветхое ситцевое платье всегда было ей не впору и сильно стесняло могучие юные формы.
Хиония Алексеевна замахала руками, как ветряная мельница, и скрылась в ближайших дверях. Она,
с уверенностью своего человека в доме, миновала несколько комнат и пошла по темному узкому коридору, которым соединялись обе половины. В темноте чьи-то небольшие мягкие ладони закрыли
глаза Хионии Алексеевны, и девичий звонкий голос спросил: «Угадайте кто?»
«Вот этой жениха не нужно будет искать: сама найдет, —
с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая
глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
В переднем углу, в золоченом иконостасе, темнели образа старинного письма; изможденные, высохшие лица угодников,
с вытянутыми в ниточку носами и губами,
с глубокими морщинами на лбу и под
глазами, уныло глядели из дорогих золотых окладов, осыпанных жемчугом, алмазами, изумрудами и рубинами.
Темно-синие обои
с букетами цветов и золотыми разводами делали в комнате приятный для
глаза полумрак.
Для своих пятидесяти пяти лет она сохранилась поразительно, и, глядя на ее румяное свежее лицо
с большими живыми темными
глазами, никто бы не дал ей этих лет.
Верочка в эту минуту в своем смущении,
с широко раскрытыми карими
глазами,
с блуждающей по лицу улыбкой,
с вспыхивавшими на щеках и подбородке ямочками была действительно хороша.
— Вот он, — проговорил Лука, показывая
глазами на молодого красивого лакея
с английским пробором. — Ишь, челку-то расчесал! Только уж я сам доложу о вас, Сергей Александрыч… Да какой вы из себя-то молодец… а! Я живой ногой… Ах ты, владычица небесная!..
Его высокий рост, голос, даже большая русая борода
с красноватым оттенком, — все было хорошо в
глазах Верочки.
Лицо у него было неправильное,
с выдающимися скулами,
с небольшими карими
глазами и широким ртом.
— Ну что, какой он: красавец? брюнет? блондин? Главное —
глаза, какие у него
глаза? — сыпала вопросами Хиония Алексеевна, точно прорвался мешок
с сухим горохом.
Привалов шел за Василием Назарычем через целый ряд небольших комнат, убранных согласно указаниям моды последних дней. Дорогая мягкая мебель, ковры, бронза, шелковые драпировки на окнах и дверях — все дышало роскошью, которая невольно бросалась в
глаза после скромной обстановки кабинета. В небольшой голубой гостиной стояла новенькая рояль Беккера; это было новинкой для Привалова, и он
с любопытством взглянул на кучку нот, лежавших на пюпитре.
Привалов поздоровался
с девушкой и несколько мгновений смотрел на нее удивленными
глазами, точно стараясь что-то припомнить. В этом спокойном девичьем лице
с большими темно-серыми
глазами для него было столько знакомого и вместе
с тем столько нового.
— Мне тоже очень приятно, — отвечал Виктор Васильич, расставляя широко ноги и бесцеремонно оглядывая Привалова
с ног до головы; он только что успел проснуться,
глаза были красны, сюртук сидел криво.
Бахарев воспользовался случаем выслать Привалова из кабинета, чтобы скрыть овладевшее им волнение; об отдыхе, конечно, не могло быть и речи, и он безмолвно лежал все время
с открытыми
глазами. Появление Привалова обрадовало честного старика и вместе
с тем вызвало всю желчь, какая давно накопилась у него на сердце.
Вечером этого многознаменательного дня в кабинете Василья Назарыча происходила такая сцена. Сам старик полулежал на свеем диване и был бледнее обыкновенного. На низенькой деревянной скамеечке, на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную ногу, теперь сидела Надежда Васильевна
с разгоревшимся лицом и
с блестящими
глазами.
— Да начать хоть
с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей дело до меня? А между тем она является
с своими двусмысленными улыбками к нам в дом, шепчет мне глупости, выворачивает
глаза то на меня, то на Привалова. И положение Привалова было самое глупое, и мое тоже не лучше.
Сергей Привалов помнил своего деда по матери как сквозь сон. Это был высокий, сгорбленный седой старик
с необыкновенно живыми
глазами. Он страстно любил внука и часто говорил ему...
Воспитанная в самых строгих правилах беспрекословного повиновения мужней воле, она все-таки как женщина, как жена и мать не могла помириться
с теми оргиями, которые совершались в ее собственном доме, почти у нее на
глазах.
Это был широкоплечий, сгорбившийся человек,
с опухшим желтым лицом и блуждающим утомленным взглядом бесстрастных серых
глаз.
Эта примадонна женила на себе опустившегося окончательно золотопромышленника, а сама на
глазах мужа стала жить
с Сашкой.
На портрете мать Привалова была нарисована еще очень молодой женщиной
с темными волосами и большими голубыми
глазами.
Именно в этом флигельке теперь билось сердце Привалова, билось хорошим, здоровым чувством, а в окно флигелька смотрело на Привалова такое хорошее девичье лицо
с большими темно-серыми
глазами и чудной улыбкой.
Лицо Надежды Васильевны горело румянцем,
глаза светились и казались еще темнее; она сняла соломенную шляпу
с головы и нервно скручивала пальцами колокольчики искусственных ландышей, приколотых к отогнутому полю шляпы.
— Хорошо, хорошо… — шептала старушка, украдкой осматривая Привалова
с ног до головы; ее выцветшие темные
глаза смотрели
с безобидным, откровенным любопытством, а сухие посинелые губы шептали: — Хорошо… да, хорошо.
Действительно, лицо Веревкина поражало
с первого раза: эти вытаращенные серые
глаза, которые смотрели, как у амфибии, немигающим застывшим взглядом, эти толстые мясистые губы, выдававшиеся скулы, узкий лоб
с густыми, почти сросшимися бровями, наконец, этот совершенно особенный цвет кожи — медно-красный, отливавший жирным блеском, — все достаточно говорило за себя.
— Гм… Видите ли, Сергей Александрыч, я приехал к вам, собственно, по делу, — начал Веревкин, не спуская
глаз с Привалова. — Но прежде позвольте один вопрос… У вас не заходила речь обо мне, то есть старик Бахарев ничего вам не говорил о моей особе?
— Черт возьми… из самых недр пансиона вынырнул… то есть был извлечен оттуда… А там славная штучка у Хины запрятана…
Глаза — масло
с икрой… а кулаки у этого неземного создания!.. Я только хотел заняться географией, а она меня как хватит кулаком…
— А я все-таки знаю и желаю, чтобы Nicolas хорошенько подобрал к рукам и Привалова и опекунов… Да. Пусть Бахаревы останутся
с носом и любуются на свою Nadine, а мы женим Привалова на Алле… Вот увидите. Это только нужно повести дело умненько: tete-a-tete, [свидание наедине (фр.).] маленький пикник, что-нибудь вроде нервного припадка… Ведь эти мужчины все дураки: увидали женщину, — и сейчас
глаза за корсет. Вот мы…
Иван Яковлич ничего не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе
с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку по самый локоть
с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие
глаза и проговорил, принимая стакан...
В ней все было красиво: и небольшой белый лоб
с шелковыми прядями мягких русых волос, и белый детски пухлый подбородок, неглубокой складкой, как у полных детей, упиравшийся в белую, точно выточенную шею
с коротенькими золотистыми волосами на крепком круглом затылке, и даже та странная лень, которая лежала, кажется, в каждой складке платья, связывала все движения и едва теплилась в медленном взгляде красивых светло-карих
глаз.
«Нет, это все не то…» — думал Половодов
с закрытыми
глазами, вызывая в своей памяти ряд знакомых женских лиц…
Пока Антонида Ивановна говорила то, что говорят все жены подгулявшим мужьям, Половодов внимательно рассматривал жену, ее высокую фигуру в полном расцвете женской красоты, красивое лицо, умный ленивый взгляд,
глаза с поволокой.
— Уж не ври, пожалуйста, —
с улыбкой заметила старушка и посмотрела на Привалова прищуренными
глазами; она хотела по выражению его лица угадать произведенное на него Антонидой Ивановной впечатление. «Врет», — решила она про себя, когда Привалов улыбнулся.
Надежда Васильевна очень горячо развила свою основную мысль о диссонансах, и Привалов
с удивлением смотрел на нее все время: лицо ее было залито румянцем,
глаза блестели, слова вырывались неудержимым потоком.
И, странная вещь, после своего визита к maman, которая, конечно,
с истинно светским тактом открыла
глаза недоумевавшей дочери, Антонида Ивановна как будто почувствовала большее уважение к мужу, потому что и в ее жизни явился хоть какой-нибудь интерес.
— Не беспокойтесь, Игнатий Львович, — успокаивал Половодов, улыбаясь
глазами. — Я захватил
с собой…
Терраса была защищена от солнца маркизой, а
с боков были устроены из летних вьющихся растений живые зеленые стены. По натянутым шнуркам плотно вился хмель, настурции и душистый горошек. Ляховский усталым движением опустился на садовый деревянный стул и проговорил, указывая
глазами на двор...
«Неужели это ее отец?» — подумал он, переводя
глаза на Ляховского, который сидел на своем стуле
с полузакрытыми
глазами, как подбитое молью чучело.
Только большой белый лоб, прикрытый спутанными мягкими темными волосами, да усталый, точно надломленный взгляд больших
глаз с приподнятыми внешними углами придавали этому лицу характерный отпечаток.
Небольшая, но плотная фигура Лоскутова,
с медленными, усталыми движениями, обличала большую силу и живучесть; короткая кисть мускулистой руки отвечала Привалову крепким пожатием, а светло-карие
глаза, того особенного цвета, какой бывает только у южан, остановились на нем долгим внимательным взглядом.
— Как все? Что такое все? — как-то жалко залепетал Ляховский, испытующе переводя
глаза с Половодова на дядюшку. — Кажется, между нами нет никаких особенных секретов…
— Э, батенька, перестаньте ломать комедию! —
с сердцем перебил его Половодов, делая злые
глаза. — Вы меня знаете, и я вас хорошо знаю… Что же еще представляться!
«Дурак, дурак и дурак! —
с бешенством думал Ляховский, совсем не слушая Половодова. — Первому попавшемуся в
глаза немчурке все разболтал… Это безумие! Ох, не верю я вам, никому не верю, ни одному вашему слову… Продадите, обманете, подведете…»
Скоро Привалов заметил, что Зося относится к Надежде Васильевне
с плохо скрытой злобой. Она постоянно придиралась к ней в присутствии Лоскутова, и ее темные
глаза метали искры. Доктор
с тактом истинно светского человека предупреждал всякую возможность вспышки между своими ученицами и смотрел как-то особенно задумчиво, когда Лоскутов начинал говорить. «Тут что-нибудь кроется», — думал Привалов.
Железный ящик, прикрепленный к двери
с внутренней стороны, в
глазах Луки имеет какое-то особенное, таинственное значение: из этого небольшого ящика налетают на бахаревский дом страшные минуты затишья, и Лука
с суеверным страхом подходит к нему каждое утро.
Звонок повторился
с новой силой, и когда Лука приотворил дверь, чтобы посмотреть на своего неприятеля, он даже немного попятился назад: в дверях стоял низенький толстый седой старик
с желтым калмыцким лицом, приплюснутым носом и узкими черными, как агат,
глазами. Облепленный грязью татарский азям и смятая войлочная шляпа свидетельствовали о том, что гость заявился прямо
с дороги.
Надежда Васильевна, не слушая болтовни Луки, торопливо шла уже в переднюю, где и встретилась лицом к лицу
с самим Данилой Семенычем, который, очевидно, уже успел пропустить
с приезда и теперь улыбался широчайшей, довольной улыбкой, причем его калмыцкие
глаза совсем исчезали, превращаясь в узкие щели.
Взрыв бешенства парализовал боль в ноге, и старик
с помутившимися
глазами рвал остатки седых волос на своей голове.
— Ну что, отзвонился? — спросит только Василий Назарыч, когда Шелехов наконец появится в его кабинете
с измятым лицом и совсем оплывшими
глазами.