Неточные совпадения
— Ничего, ничего; дай-то
бог, чтоб было тут жилье!
Они прошли еще несколько шагов; вдруг черная большая собака
с громким лаем бросилась навстречу к Алексею, начала к
нему ласкаться, вертеть хвостом, визжать и потом
с воем побежала назад. Алексей пошел за нею, но едва
он ступил несколько шагов, как вдруг вскричал
с ужасом...
— Ведет хлеб-соль
с поляками, — подхватил стрелец. — Ну да, тот самый! Какой
он русский боярин! хуже басурмана: мучит крестьян, разорил все свои отчины, забыл
бога и даже — прости господи мое согрешение! — прибавил
он, перекрестясь и посмотрев вокруг себя
с ужасом, — и даже говорят, будто бы
он… вымолвить страшно… ест по постам скоромное?
— Что ты,
бог с тобою! — вскричала хозяйка. — Да разве нам белый свет опостылел! Станем мы ловить разбойника! Небойсь ваш губной староста не приедет гасить, как товарищи этого молодца зажгут
с двух концов нашу деревню! Нет, кормилец, ступай себе, лови
его на большой дороге; а у нас в дому не тронь.
— Возьмите уж и меня, — прибавил вполголоса земский, — я здесь ни за что один не останусь. Видите ли, — продолжал
он, показывая на Киршу и Алексея, — мы все в тревоге, а
они и
с места не тронулись; а кто
они?
Бог весть!
— А я продам, — сказал хозяин. — Знатный конь! Немного храмлет, а шагист, и хоть
ему за десять, а такой строгий, что только держись! Ну, веришь ли
богу! если б
он не окривел, так я бы
с ним ни за что в свете не расстался.
— Что ты, Федька Хомяк, горланишь! — перервал другой крестьянин
с седой, осанистой бородою. — Не слушай
его, добрый человек: наш боярин — дай
бог еще долгие лета! — господин милостивый, и мы живем за
ним припеваючи.
— Что
бог велит, то и будет. Но теперь, боярин, дело идет не о том: по какой дороге нам ехать? Вот
их две: направо в лес, налево из лесу… Да кстати, вон едет мужичок
с хворостом. Эй, слушай-ка, дядя! По которой дороге выедем мы в отчину боярина Кручины-Шалонского?
— Полегче, молодец, полегче! За всех не ручайся. Ты еще молоденек, не тебе учить стариков; мы знаем лучше вашего, что пригоднее для земли русской. Сегодня ты отдохнешь, Юрий Дмитрич, а завтра чем свет отправишься в дорогу: я дам тебе грамоту к приятелю моему, боярину Истоме-Туренину.
Он живет в Нижнем, и я прошу тебя во всем советоваться
с этим испытанным в делах и прозорливым мужем. Пускай на первый случай нижегородцы присягнут хотя Владиславу; а там… что
бог даст! От сына до отца недалеко…
— Ох вы, девушки, девушки! Все-то вы на одну стать! Не
он, так слава
богу! А если б
он, так и нарядов бы у нас недостало! Нет, матушка, сегодня будет какой-то пан Тишкевич; а от жениха твоего, пана Гонсевского, прислан из Москвы гонец. Уж не сюда ли
он сбирается, чтоб обвенчаться
с тобою? Нечего сказать: пора бы честным пирком да за свадебку… Что ты, что ты, родная? Христос
с тобой! Что
с тобой сделалось? На тебе вовсе лица нет!
Милославский, помолясь
богу, разделся без помощи Алексея и прилег на мягкую перину; но сон бежал от глаз
его: впечатление, произведенное на Юрия появлением боярской дочери, не совсем еще изгладилось; мысль, что, может быть,
он провел весь день под одною кровлею
с своей прекрасной незнакомкой, наполняла
его душу каким-то грустным, неизъяснимым чувством.
— От
него приказано, чтоб я угощал тебя и сегодня и завтра; а послезавтра, хоть чем свет, возьми деньги да коня и ступай себе
с богом на все четыре стороны.
Милославский был свидетелем минутной славы отечества;
он сам
с верными дружинами под предводительством юноши-героя, бессмертного Скопина, громил врагов России;
он не знал тогда страданий безнадежной любви; веселый, беспечный юноша,
он любил
бога, отца, святую Русь и ненавидел одних врагов ее; а теперь…
— Тише!
Бога ради, тише! — прошептал Истома, поглядывая
с робостию вокруг себя. — Вот что!.. Так ты из наших!.. Ну что, Юрий Дмитрич?.. Идет ли сюда из Москвы войско? Размечут ли по бревну этот крамольный городишко?.. Перевешают ли всех зачинщиков? Зароют ли живого в землю этого разбойника, поджигу, Козьму Сухорукова?.. Давнуть, так давнуть порядком, — примолвил
он шепотом. — Да, Юрий Дмитрич, так, чтоб и правнуки-то дрожкой дрожали!
— Да это напрасная предосторожность, — отвечал Юрий. — Мне нечего таиться: я прислан от пана Гонсевского не
с тем, чтоб губить нижегородцев. Нет, боярин, отсеки по локоть ту руку, которая подымется на брата, а все русские должны быть братьями между собою. Пора нам вспомнить
бога, Андрей Никитич, а не то и
он нас совсем забудет.
— Да, молодец! без малого годов сотню прожил, а на всем веку не бывал так радостен, как сегодня. Благодарение творцу небесному, очнулись наконец право-славные!.. Эх, жаль! кабы господь продлил дни бывшего воеводы нашего, Дмитрия Юрьевича Милославского, то-то был бы для
него праздник!.. Дай
бог ему царство небесное! Столбовой был русский боярин!.. Ну, да если не здесь, так там
он вместе
с нами радуется!
— Не вытерпел, боярин! — отвечал Черкасский. — Грустно, видит
бог, грустно! Ведь я был задушевный друг
его батюшке… Юрий Дмитрич, — продолжал Черкасский, оборотясь к Милославскому, — боярин Истома-Туренин известил нас, что ты приехал
с предложениями от ляха Гонсевского, засевшего
с войском в Москве, которую взяли обманом и лестию богоотступник Лотер и злодей гетман Жолкевский.
— На коня, добрые молодцы! — закричал Малыш. — Эй ты, рыжая борода, вперед!.. показывай дорогу!.. Ягайло, ступай возле
него по правую сторону, а ты, Павша, держись левой руки. Ну, ребята,
с богом!..
—
Бог весть! не узнаешь, любезный. Иногда удается и теляти волка поймати; а Пожарский не из простых воевод: хитер и на руку охулки не положит. Ну если каким ни есть случаем да посчастливится нижегородцам устоять против поляков и очистить Москву, что тогда
с нами будет? Тебя
они величают изменником, да и я, чай, записан у Пожарского в нетех, так нам обоим жутко придется. А как будем при Хоткевиче, то, какова ни мера, плохо пришло — в Польшу уедем и если не здесь, так там будем в чести.
— Не то чтоб жаль; но ведь, по правде сказать, боярин Шалонский мне никакого зла не сделал; я ел
его хлеб и соль. Вот дело другое, Юрий Дмитрич, конечно, без греха мог бы уходить Шалонского, да, на беду, у
него есть дочка, так и
ему нельзя… Эх, черт возьми! кабы можно было, вернулся бы назад!.. Ну, делать нечего… Эй вы, передовые!.. ступай! да пусть рыжий-то едет болотом первый и если вздумает дать стречка, так посадите
ему в затылок пулю…
С богом!
— Какие разбойники!.. Правда,
их держит в руках какой-то приходский священник села Кудинова, отец Еремей: без
его благословенья
они никого не тронут; а
он, дай
бог ему здоровье! стоит в том: режь как хочешь поляков и русских изменников, а православных не тронь!.. Да что там такое? Посмотрите-ка, что это Мартьяш уставился?.. Глаз не спускает
с ростовской дороги.
— Что это, боярин? Уж не о смертном ли часе ты говоришь?
Оно правда, мы все под
богом ходим, и ты едешь не на свадебный пир; да господь милостив! И если загадывать вперед, так лучше думать, что не по тебе станут служить панихиду, а ты сам отпоешь благодарственный молебен в Успенском соборе; и верно, когда по всему Кремлю под колокольный звон раздастся: «Тебе
бога хвалим», — ты будешь смотреть веселее теперешнего… А!.. Наливайко! — вскричал отец Еремей, увидя входящего казака. Ты
с троицкой дороги? Ну что?
— Нет, боярышня! — сказал священник. — Хоть и жаль, а надобно сказать правду:
он не помогал нашим молодцам. Да что об этом толковать!.. До завтра, ребята,
с богом! Вам, чай, пора отдохнуть… Ну, что ж вы переминаетесь? ступайте!
— Попытайся, — сказал Юрий, взглянув
с презрением на старшину. — Живей, ребята! — продолжал
он. — Сабли вон!..
с богом!.. вперед!..
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Говорят, что я
им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и взял
с иного, то, право, без всякой ненависти.
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к
нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился
с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Бобчинский.
Он,
он, ей-богу
он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы
с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так
он и в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло страхом.
Глеб —
он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, //
С родом,
с племенем; что народу-то! // Что народу-то!
с камнем в воду-то! // Все прощает
Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!