Неточные совпадения
—
Ну вот, сударь, наши и думать не думают, как вдруг, батюшка,
они грянут изо всех пушек! Пошла потеха. И пехота, и конница, и артиллерия, и господи боже мой!.. Вот янычары заехали с флангу: алла! — да со всех четырех ног на нашу кавалерию.
— Конечно, конечно! — подхватил толстяк, — у
них все по-новому.
Ну, сударь! Янычары ударили на нашу кавалерию?..
— Жареные рябчики! — вскричал толстый господин, провожая жадным взором служанку, которая на большом блюде начала разносить жаркое. —
Ну вот, почтеннейший, — продолжал
он, обращаясь к худощавому старику, — не говорил ли я вам, что блюда блюдам розь. В «Мысе Доброй Надежды» и пять блюд, но подают ли там за общим столом вот это? — примолвил
он, подхватя на вилку жареного рябчика.
Не прошло пяти минут, как вдруг
ему послышались близкие голоса;
он сделал еще несколько шагов, и подле
него за кустом погремел отрывистый вопрос: «
Ну, что?..
— Не трудитесь! — перервал офицер, —
он доживет еще до последнего моего выстрела.
Ну, что ж, сударь? Да подходите смелее! ведь я не стану стрелять, пока вы не будете у самого барьера.
— Постойте, сударь!.. никак на вольных!.. Нет! с той станции!
Ну, вот вам, сударь, и попутчики! Счастлив этот проезжий! ваши лошади, чай, уж отдохнули, так
ему задержки не будет.
— Вестимо. Вот нынче ночью я повез на тройке, в Подсолнечное, какого-то барина; не успел еще за околицу выехать, а
он и
ну понукать; так, знашь ты, кричма и кричит, как за язык повешенный. Пошел, да пошел! «Как-ста не так, — подумал я про себя, — вишь, какой прыткой! Нет, барин, погоди! Животы-та не твои, как
их поморишь, так и почты не на чем справлять будет».
Он ну кричать громче, а я
ну ехать тише!
— Да, слышь ты, глупая голова! Ведь за морем извозчики и все так делают; мне уж третьего дня об этом порассказали.
Ну, вот мы отъехали этак верст пяток с небольшим, как вдруг — батюшки светы! мой седок как подымется да учнет ругаться: я, дескать, на тебя, разбойника, смотрителю пожалуюсь. «Эк-ста чем угрозил! — сказал я. — Нет, барин, смотрителем нас не испугаешь». Я
ему, ребята, на прошлой неделе снес гуся да полсотни яиц.
Лишь только я это вымолвил, как
он одной рукой хвать меня за ворот, прыгнул к себе, да и
ну лудить по становой жиле.
«Что, дескать, брат! — спросил
он, — чай, житье ваше плохое?»
Ну, вестимо, не сказать же, что хорошо.
—
Ну, Андрюша! — сказал старый крестьянин, — слушал я, брат, тебя: не в батюшку ты пошел! Тот был мужик умный: а ты, глупая голова, всякой нехристи веришь! Счастлив этот краснобай, что не я
его возил: побывал бы
он у меня в городском остроге. Эк
он подъехал с каким подвохом, проклятый! Да нет, ребята! старого воробья на мякине не обманешь: ведь этот проезжий — шпион.
—
Ну да! А ты, Андрей, с дуру-та уши и развесил. Бонапарт? Да знаете ли, православные, кто такой этот Бонапарт! Иль никто из вас не помнит, что о
нем по всем церквам читали? Ведь
он антихрист!
— Да, да! толкуй себе! — перервал Андрей, — что, чай, у нас хорошо?.. От одной гонки свету божьего не взвидишь.
Ну, пусть у
них кормы дороже, да зато и езда-то какая? А у нас?.. скачи себе сломя голову.
— Нет, дядя Савельич, — сказал один из ямщиков, — это не курьер, да и кони не почтовые…
Ну — так и есть! Это Ерема на своей гнедой тройке. Что это так
его черти несут?
Ну, как бы после этого
им не жить с нами в ладу?
Ну, а как
ему этого не подумать, когда первые люди в России, родовые дворяне, только что, прости господи! не молятся по-французски.
—
Ну, брат! — сказал Ижорской, когда Рославлев сел на лошадь, — смотри держись крепче: конь черкесской, настоящий Шалох. Прошлого года мне
его привели прямо с Кавказа: зверь, а не лошадь! Да ты старый кавалерист, так со всяким чертом сладишь. Ей, Шурлов! кинь гончих вон в тот остров; а вы, дурачье, ступайте на все лазы; ты, Заливной, стань у той перемычки, что к песочному оврагу. Да чур не зевать! Поставьте прямо на нас милого дружка, чтобы было чем потешить приезжего гостя.
— Помилуйте, сударь! да если я не потешу Владимира Сергеевича, так не прикажите меня целой месяц к корыту подпускать. Смотрите, молодцы! держать ухо востро! Сбирай стаю. Да все ли довалились?.. Где Гаркало и Будило?
Ну что ж зеваешь, Андрей, — подай в рог. Ванька! возьми своего полвапегова-то кобеля на свору; вишь, как
он избаловался — все опушничает.
Ну, ребята, с богом! — прибавил ловчий, сняв картуз и перекрестясь с набожным видом, — в добрый час! Забирай левее!
— Терешка! — сказал Ижорской стремянному, который отдал свою лошадь Рославлеву, — ступай в липовую рощу, посмотри, раскинут ли шатер и пришла ли роговая музыка; да скажи, чтоб чрез час обед был готов.
Ну, любезные! — продолжал
он, обращаясь к Рославлеву, — не думал я сегодня заполевать такого зверя. Вчера Оленька раскладывала карты, и все выходило, что ты прежде недели не будешь. Как
они обрадуются!
—
Ну, конечно, батюшка! подчас напляшешься. Не только губернатор, и слуги-то
его начнут тебя пырять да гонять из угла в угол, как легавую собаку. Чего б ни потребовали к
его превосходительству, хоть птичьего молока, чтоб тут же родилось и выросло. Бывало, с ног собьют, разбойники! А как еще, на беду, губернатор приедет с супругою…
ну! совсем молодца замотают! хоть вовсе спать не ложись!
— Вот то-то же, братец! Я слышал, что губернатор объезжает губернию: теперь тебе и горюшка мало, а
он, верно, в будущем месяце заедет в наш город и у меня будет в гостях, — примолвил с приметной важностию Ижорской. —
Он много наслышался о моей больнице, о моем конском заводе и о прочих других заведениях.
Ну что ж? Праздников давать не станем, а запросто, милости просим!
—
Ну, нет! Один-то был уж лет семидесяти — такой старик здоровый! Вдруг свернуло, году не прожил после обеда, на котором
он был тринадцатым.
Ну, поверишь ли, сестра, как я
ему сказал, что у меня без малого четыреста душ дворовых, так
он ахнул?..
—
Ну что, страстные голубки, наговорились, что ль? — закричал Ижорской, подойдя к
ним вместе с своей сестрой и Ильменевым. — Что, Прохор Кондратьевич, ухмыляешься? Небось, любуешься на жениха и невесту? То-то же! А что, чай, и ты в старину гулял этак по саду с твоей теперешней супругою?
— Что вы, батюшка! Ее родители были не нынешнего века — люди строгие, дай бог
им царство небесное! Куда гулять по саду! Я до самой почти свадьбы и голоса-то ее не слышал. За день до венца она перемолвила со мной в окно два словечка… так что ж? Матушка ее подслушала да ну-ка ее с щеки на щеку — так разрумянила, что и боже упаси! Не тем помянута, куда крута была покойница!
—
Ну так и есть! — сказал
он, наконец, с досадою, — я не вижу и половины мужиков! Эй, Трошка! беги скорей в сад, посмотри: всю ли барщину выгнали на работу?
— Эх, милый!
ну, конечно, запросто; а угостить все-таки надобно. Ведь я не кто другой — не Ильменев же в самом деле!
Ну что, Трошка?! — спросил
он входящего слугу.
Я еще…
он и с ног долой, Глядь-поглядь — ахти худо! язык отнялся, глаза закатились;
ну умер, да и только!
Ну-ка
его лежачего удар за ударом.
— На сенокос!.. Нашел время косить, скотина!
Ну вот, братец! — продолжал хозяин, обращаясь к Сурскому, — толкуй с этим народом! Ты думаешь о деле, а
он косить. Сейчас выслать всю барщину в сад. Слышишь?
— Не
его дело рассуждать, в чем моя польза.
Ну, что стоишь? Пошел!
—
Ну, то-то же! О моей больнице много толков было в губернии. Смотри, чтоб нам при
его превосходительстве себя лицом в грязь не ударить. Все ли расставлено в порядок и пробрано в аптеке?
— Да кто тебе сказал, что
он выздоровел? с чего ты взял?.. Взможно ли — ни одного больного!
Ну вот, господа, заводи больницы!.. ни одного больного!
— Точно, точно! Ай да Парфен! спасибо, брат!
Ну, ступай же поскорей. Двое больных есть, а остальных подберешь. Да строго накажи
им, как придут осматривать больницу, чтоб все лежали смирно.
— Порядком же она тебя помаила. Да и ты, брат! — не погневайся — зевака. Известное дело, невеста сама наскажет: пора-де под венец! Повернул бы покруче, так дело давно бы было в шляпе. Да вот никак
они едут.
Ну что стоишь, Владимир? Ступай, братец! вынимай из кареты свою невесту.
—
Ну что, Иван Пахомыч, — перервал Ижорской, — скоро ли
он будет?
—
Ну, господа! — сказал исправник, — теперь таиться нечего: ведь и
его превосходительство за этим изволил ускакать в губернский город.
— Что это? Французы с ума сошли! — сказал Рославлев. — Да в кого
они стреляют?..
Ну, видно, у
них много лишнего пороху.
— Смотри-ка, брат? — сказал один из
них, —
Ну что за народ эти французы, и огонька-то разложить порядком не умеют. Видишь — там, какой костер запалили?.. Эк
они навалили бревен-то, проклятые!
—
Ну да! пусть себе идут вперед. Теперь
они сгоряча так и лезут, а как пройдут сотенки три, четыре верст, так уходятся.
Ну, знаешь, отсталых будет много, по сторонам разбредутся, а мы тут-то и нагрянем. Понимаешь?
— То есть врасплох?.. Разумею. А что, Федотов, ведь надо сказать правду: эти французы бравые ребята. Вот хоть сегодня, досталось нам на орехи: правда, и мы пощелкали
их порядком, да
они себе и в ус не дуют! Ах, черт побери! Что за диковинка! Люди мелкие, поджарые,
ну взглянуть не на что, а как дерутся!..
Бывало, войдешь в избу: «
Ну здравствуй, камарад [товарищ! (
нем.)]»!
— Не стыдно ли тебе, Владимир Сергеевич, так дурачиться?
Ну что за радость, если тебя убьют, как простого солдата? Офицер должен желать, чтоб
его смерть была на что-нибудь полезна отечеству.
— Право?
Ну, не с чем поздравить
его превосходительства!
— Вряд ли! — сказал Зарецкой, покачивай головою. — Посмотри, как
они там за речкой маневрируют… Вон, кажется, потянулась конница… а прямо против нас…
Ну, так и есть.
Они ставят батарею...
— А то, что
они сбираются не атаковать нас, а отдохнуть и пообедать, а пока
они готовят свой суп, и наши ребята успеют сварить себе кашицу. Ну-ка, брат, выпей!
— Да как это
ему вздумалось? — продолжал Ленской. — Не знаю, у кого другого, а у нашего генерала шарканьем не много возьмешь, Да вот, кажется,
его сиятельство сюда скачет.
Ну, легок на помине!
—
Ну, какая идет там жарня! — сказал Зарядьев, смотря на противуположный берег речки, подернутый густым дымом, сквозь которого прорывались беспрестанно яркие огоньки. — Ненадолго наших двух рот станет. Да что с тобой, Сицкой, сделалось? — продолжал
он, обращаясь к одному молодому прапорщику. — На тебе лица нет! Помилуй, разве ты в первый раз в деле?
— Эй, вы! — закричал Зарядьев, — стоять смирно!
Ну! начали кланяться, дурачье! Тотчас узнаешь рекрут, — продолжал
он, обращаясь к Зарецкому. — Обстрелянный солдат от ядра не пошевелится… Кто там еще отвесил поклон?
— Убьет, дуралей! Слушай команду, а убьет — не твоя беда. Ахти! никак, это ведут капитана третьей роты?
Ну, видно,
его порядком зацепило!