Неточные совпадения
Упоминаю, однако же, для обозначения впредь,
что он прожил в свою жизнь три состояния, и весьма даже крупные, всего тысяч на четыреста с лишком и, пожалуй,
более.
Напротив, скажу теперь вперед,
что быть
более чистой душой, и так потом во всю жизнь, даже трудно себе и представить.
Впрочем, он был еще вовсе не старик, ему было всего сорок пять лет; вглядываясь же дальше, я нашел в красоте его даже что-то
более поражающее,
чем то,
что уцелело в моем воспоминании.
Кроме нищеты, стояло нечто безмерно серьезнейшее, — не говоря уже о том,
что все еще была надежда выиграть процесс о наследстве, затеянный уже год у Версилова с князьями Сокольскими, и Версилов мог получить в самом ближайшем будущем имение, ценностью в семьдесят, а может и несколько
более тысяч.
Он как-то вдруг оборвал, раскис и задумался. После потрясений (а потрясения с ним могли случаться поминутно, Бог знает с
чего) он обыкновенно на некоторое время как бы терял здравость рассудка и переставал управлять собой; впрочем, скоро и поправлялся, так
что все это было не вредно. Мы просидели с минуту. Нижняя губа его, очень полная, совсем отвисла… Всего
более удивило меня,
что он вдруг упомянул про свою дочь, да еще с такою откровенностью. Конечно, я приписал расстройству.
Все,
что предполагал или делал князь, во всей этой куче его родных и «ожидающих» тотчас же возбуждало интерес и являлось событием, — тем
более его внезапное пристрастие ко мне.
–…второстепенный, которому предназначено послужить лишь материалом для
более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли в судьбах человечества. Ввиду этого, может быть и справедливого, своего вывода господин Крафт пришел к заключению,
что всякая дальнейшая деятельность всякого русского человека должна быть этой идеей парализована, так сказать, у всех должны опуститься руки и…
Я вошел тут же на Петербургской, на Большом проспекте, в один мелкий трактир, с тем чтоб истратить копеек двадцать и не
более двадцати пяти —
более я бы тогда ни за
что себе не позволил.
В итоге выходило,
что глуп только я, а
более никто.
Сомнения нет,
что намерения стать Ротшильдом у них не было: это были лишь Гарпагоны или Плюшкины в чистейшем их виде, не
более; но и при сознательном наживании уже в совершенно другой форме, но с целью стать Ротшильдом, — потребуется не меньше хотения и силы воли,
чем у этих двух нищих.
Несмотря на ужасные петербургские цены, я определил раз навсегда,
что более пятнадцати копеек на еду не истрачу, и знал,
что слово сдержу.
Могущество! Я убежден,
что очень многим стало бы очень смешно, если б узнали,
что такая «дрянь» бьет на могущество. Но я еще
более изумлю: может быть, с самых первых мечтаний моих, то есть чуть ли не с самого детства, я иначе не мог вообразить себя как на первом месте, всегда и во всех оборотах жизни. Прибавлю странное признание: может быть, это продолжается еще до сих пор. При этом замечу,
что я прощения не прошу.
У меня накипело. Я знал,
что более мы уж никогда не будем сидеть, как теперь, вместе и
что, выйдя из этого дома, я уж не войду в него никогда, — а потому, накануне всего этого, и не мог утерпеть. Он сам вызвал меня на такой финал.
Тушар кончил тем,
что полюбил
более пинать меня коленком сзади,
чем бить по лицу; а через полгода так даже стал меня иногда и ласкать; только нет-нет, а в месяц раз, наверно, побьет, для напоминания, чтоб не забывался.
Я теперь согласен,
что многое из того не надо было объяснять вовсе, тем
более с такой прямотой: не говоря уже о гуманности, было бы даже вежливее; но поди удержи себя, когда, растанцевавшись, захочется сделать хорошенькое па?
Но всего
более поразило меня впоследствии, и именно впоследствии, а не вначале (прибавил Версилов) — то,
что этот Макар чрезвычайно осанист собою и, уверяю тебя, чрезвычайно красив.
Этого господина я потом узнал гораздо больше и ближе, а потому поневоле представляю его теперь уже
более зазнамо,
чем тогда, когда он отворил дверь и вошел в комнату.
И не прибавив
более ни звука, он повернулся, вышел и направился вниз по лестнице, не удостоив даже и взгляда очевидно поджидавшую разъяснения и известий хозяйку. Я тоже взял шляпу и, попросив хозяйку передать,
что был я, Долгорукий, побежал по лестнице.
— Он действительно даром слова не владеет, но только с первого взгляда; ему удавалось делать чрезвычайно меткие замечания; и вообще — это
более люди дела, аферы,
чем обобщающей мысли; их надо с этой точки судить…
— Стебельков, — продолжал он, — слишком вверяется иногда своему практическому здравомыслию, а потому и спешит сделать вывод сообразно с своей логикой, нередко весьма проницательной; между тем происшествие может иметь на деле гораздо
более фантастический и неожиданный колорит, взяв во внимание действующих лиц. Так случилось и тут: зная дело отчасти, он заключил,
что ребенок принадлежит Версилову; и однако, ребенок не от Версилова.
Всего
более волновало меня мое собственное положение,
что вот уже я «порвал», и чемодан мой со мной, и я не дома, и начал совсем все новое.
По-настоящему, я совершенно был убежден,
что Версилов истребит письмо, мало того, хоть я говорил Крафту про то,
что это было бы неблагородно, и хоть и сам повторял это про себя в трактире, и
что «я приехал к чистому человеку, а не к этому», — но еще
более про себя, то есть в самом нутре души, я считал,
что иначе и поступить нельзя, как похерив документ совершенно.
— Конечно нет, — улыбнулся князь, но как-то очень серьезной улыбкой, и вообще он становился все
более и
более озабочен, — я слишком знаю,
что этот человек мужествен. Тут, конечно, особый взгляд… свое собственное расположение идей…
И даже до того,
что сознание позора, мелькавшее минутами (частыми минутами!), от которого содрогалась душа моя, — это-то сознание — поверят ли? — пьянило меня еще
более: «А
что ж, падать так падать; да не упаду же, выеду!
Но я знал наверно,
что у него были знакомства; в последнее время он даже возобновил многие прежние сношения в светском кругу, в последний год им оставленные; но, кажется, он не особенно соблазнялся ими и многое возобновил лишь официально,
более же любил ходить ко мне.
Я промолчал; ну
что тут можно было извлечь? И однако же, после каждого из подобных разговоров я еще
более волновался,
чем прежде. Кроме того, я видел ясно,
что в нем всегда как бы оставалась какая-то тайна; это-то и привлекало меня к нему все больше и больше.
Не ревновал тоже и к тому,
что он говорил с ним как бы серьезнее,
чем со мной,
более, так сказать, положительно и менее пускал насмешки; но я был так тогда счастлив,
что это мне даже нравилось.
Версилов несколько раз намекал ему,
что не в том состоит княжество, и хотел насадить в его сердце
более высшую мысль; но князь под конец как бы стал обижаться,
что его учат.
Любил я тоже очень,
что она очень образованна и много читала, и даже дельных книг; гораздо
более моего читала.
Анна Андреевна медленно и зорко на нее поглядела, Лиза потупилась. Я, впрочем, очень хорошо видел,
что они обе гораздо
более и ближе знакомы,
чем мог я предположить, входя давеча; эта мысль была мне приятна.
— А я очень рада,
что вы именно теперь так говорите, — с значением ответила она мне. Я должен сказать,
что она никогда не заговаривала со мной о моей беспорядочной жизни и об омуте, в который я окунулся, хотя, я знал это, она обо всем этом не только знала, но даже стороной расспрашивала. Так
что теперь это было вроде первого намека, и — сердце мое еще
более повернулось к ней.
— Милый, добрый Аркадий Макарович, поверьте,
что я об вас… Про вас отец мой говорит всегда: «милый, добрый мальчик!» Поверьте, я буду помнить всегда ваши рассказы о бедном мальчике, оставленном в чужих людях, и об уединенных его мечтах… Я слишком понимаю, как сложилась душа ваша… Но теперь хоть мы и студенты, — прибавила она с просящей и стыдливой улыбкой, пожимая руку мою, — но нам нельзя уже
более видеться как прежде и, и… верно, вы это понимаете?
— Так вот
что — случай, а вы мне его разъясните, как
более опытный человек: вдруг женщина говорит, прощаясь с вами, этак нечаянно, сама смотрит в сторону: «Я завтра в три часа буду там-то»… ну, положим, у Татьяны Павловны, — сорвался я и полетел окончательно. Сердце у меня стукнуло и остановилось; я даже говорить приостановился, не мог. Он ужасно слушал.
Владей он тогда собой
более, именно так, как до той минуты владел, он не сделал бы мне этого вопроса о документе; если же сделал, то наверно потому,
что сам был в исступлении.
А так как я и до сих пор держусь убеждения,
что в азартной игре, при полном спокойствии характера, при котором сохранилась бы вся тонкость ума и расчета, невозможно не одолеть грубость слепого случая и не выиграть — то, естественно, я должен был тогда все
более и
более раздражаться, видя,
что поминутно не выдерживаю характера и увлекаюсь, как совершенный мальчишка.
Он заглядывал мне в глаза, но, кажется, не предполагал,
что мне что-нибудь
более вчерашнего известно. Да и не мог предположить: само собою разумеется,
что я ни словом, ни намеком не выдал,
что знаю «об акциях». Объяснялись мы недолго, он тотчас же стал обещать мне денег, «и значительно-с, значительно-с, только способствуйте, чтоб князь поехал. Дело спешное, очень спешное, в том-то и сила,
что слишком уж спешное!»
Я был бесконечно изумлен; эта новость была всех беспокойнее: что-то вышло, что-то произошло, что-то непременно случилось,
чего я еще не знаю! Я вдруг мельком вспомнил, как Версилов промолвил мне вчера: «Не я к тебе приду, а ты ко мне прибежишь». Я полетел к князю Николаю Ивановичу, еще
более предчувствуя,
что там разгадка. Васин, прощаясь, еще раз поблагодарил меня.
— Да? И ты — «да»? А я думал,
что ты-то ей и враг. Ах да, кстати, она ведь просила не принимать тебя
более. И представь себе, когда ты вошел, я это вдруг позабыл.
Мне было все равно, потому
что я решился, и, кроме того, все это меня поражало; я сел молча в угол, как можно
более в угол, и просидел, не смигнув и не пошевельнувшись, до конца объяснения…
— Presente! [Я здесь! (франц.)] — откликнулся из-за ширм дребезжащий женский голос с парижским акцентом, и не
более как через две минуты выскочила mademoiselle Alphonsine, наскоро одетая, в распашонке, только
что с постели, — странное какое-то существо, высокого роста и сухощавая, как щепка, девица, брюнетка, с длинной талией, с длинным лицом, с прыгающими глазами и с ввалившимися щеками, — страшно износившееся существо!
— «Тем даже прекрасней оно,
что тайна…» Это я запомню, эти слова. Вы ужасно неточно выражаетесь, но я понимаю… Меня поражает,
что вы гораздо
более знаете и понимаете,
чем можете выразить; только вы как будто в бреду… — вырвалось у меня, смотря на его лихорадочные глаза и на побледневшее лицо. Но он, кажется, и не слышал моих слов.
Любить же Лизу я не переставал вовсе, а, напротив, любил еще
более, только не хотел подходить первый, понимая, впрочем,
что и сама она не подойдет первая ни за
что.
Когда Версилов передавал мне все это, я, в первый раз тогда, вдруг заметил,
что он и сам чрезвычайно искренно занят этим стариком, то есть гораздо
более,
чем я бы мог ожидать от человека, как он, и
что он смотрит на него как на существо, ему и самому почему-то особенно дорогое, а не из-за одной только мамы.
Признаюсь тоже (не унижая себя, я думаю),
что в этом существе из народа я нашел и нечто совершенно для меня новое относительно иных чувств и воззрений, нечто мне не известное, нечто гораздо
более ясное и утешительное,
чем как я сам понимал эти вещи прежде.
Характер этих рассказов был странный, вернее то,
что не было в них никакого общего характера; нравоучения какого-нибудь или общего направления нельзя было выжать, разве то,
что все
более или менее были умилительны.
Прибыл он в Петербург, потому
что давно уже помышлял о Петербурге как о поприще
более широком,
чем Москва, и еще потому,
что в Москве он где-то и как-то попал впросак и его кто-то разыскивал с самыми дурными на его счет намерениями.
Но из слов моих все-таки выступило ясно,
что я из всех моих обид того рокового дня всего
более запомнил и держал на сердце лишь обиду от Бьоринга и от нее: иначе я бы не бредил об этом одном у Ламберта, а бредил бы, например, и о Зерщикове; между тем оказалось лишь первое, как узнал я впоследствии от самого Ламберта.
— Ну
что он знает, твой Александр Семеныч, — улыбнулся Макар Иванович, — милый он человек, а и не
более.
Было у меня сегодня, после утренней молитвы, такое в сердце чувство,
что уж
более отсюда не выйду; сказано было.
— Ты прав, но ни слова
более, умоляю тебя! — проговорил он и вышел от меня. Таким образом, мы нечаянно и капельку объяснились. Но он только прибавил к моему волнению перед новым завтрашним шагом в жизни, так
что я всю ночь спал, беспрерывно просыпаясь; но мне было хорошо.