Неточные совпадения
Что же касается до чиновника, так тот так и повис над Рогожиным, дыхнуть
не смел, ловил и взвешивал
каждое слово, точно бриллианта искал.
Наутро покойник дает мне два пятипроцентных билета, по пяти тысяч
каждый, сходи, дескать, да продай, да семь тысяч пятьсот к Андреевым на контору снеси, уплати, а остальную сдачу с десяти тысяч,
не заходя никуда, мне представь; буду тебя дожидаться.
Билеты-то я продал, деньги взял, а к Андреевым в контору
не заходил, а пошел, никуда
не глядя, в английский магазин, да на все пару подвесок и выбрал, по одному бриллиантику в
каждой, эдак почти как по ореху будут, четыреста рублей должен остался, имя сказал, поверили.
Правда, характер весьма часто
не слушался и
не подчинялся решениям благоразумия; Лизавета Прокофьевна становилась с
каждым годом всё капризнее и нетерпеливее, стала даже какая-то чудачка, но так как под рукой все-таки оставался весьма покорный и приученный муж, то излишнее и накопившееся изливалось обыкновенно на его голову, а затем гармония в семействе восстановлялась опять, и всё шло как
не надо лучше.
Генеральша спрашивала нетерпеливо, быстро, резко,
не сводя глаз с князя, а когда князь отвечал, она кивала головой вслед за
каждым его словом.
— Он хорошо говорит, — заметила генеральша, обращаясь к дочерям и продолжая кивать головой вслед за
каждым словом князя, — я даже
не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу все знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
— Ничему
не могу научить, — смеялся и князь, — я все почти время за границей прожил в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко; чему же я вас научу? Сначала мне было только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне
каждый день становился дорог, и чем дальше, тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это все — довольно трудно рассказать.
Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм (белые, длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы
не видно было ружей; затем против
каждого столба выстроилась команда из нескольких человек солдат.
Я бы тогда
каждую минуту в целый век обратил, ничего бы
не потерял,
каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром
не истратил!» Он говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтоб его поскорей застрелили.
Мари
каждый день обмывала ей ноги и ходила за ней; она принимала все ее услуги молча и ни одного слова
не сказала ей ласково.
Не знаю, но я стал ощущать какое-то чрезвычайно сильное и счастливое ощущение при
каждой встрече с ними.
Варя и сама
не робела, да и
не робкого десятка была девица; но грубости брата становились с
каждым словом невежливее и нестерпимее.
Вы увидите изумительную девушку, да
не одну, двух, даже трех, украшение столицы и общества: красота, образованность, направление… женский вопрос, стихи, всё это совокупилось в счастливую разнообразную смесь,
не считая по крайней мере восьмидесяти тысяч рублей приданого, чистых денег, за
каждою, что никогда
не мешает, ни при каких женских и социальных вопросах… одним словом, я непременно, непременно должен и обязан ввести вас.
— Нас однажды компания собралась, ну, и подпили это, правда, и вдруг кто-то сделал предложение, чтобы
каждый из нас,
не вставая из-за стола, рассказал что-нибудь про себя вслух, но такое, что сам он, по искренней совести, считает самым дурным из всех своих дурных поступков в продолжение всей своей жизни; но с тем, чтоб искренно, главное, чтоб было искренно,
не лгать!
«Видно из того, что она его
каждый день пригласила ходить к ней по утрам, от часу до двух, и тот
каждый день к ней таскается и до сих пор
не надоел», — заключила генеральша, прибавив к тому, что чрез «старуху» князь в двух-трех домах хороших стал принят.
— Я, как тебя нет предо мною, то тотчас же к тебе злобу и чувствую, Лев Николаевич. В эти три месяца, что я тебя
не видал,
каждую минуту на тебя злобился, ей-богу. Так бы тебя взял и отравил чем-нибудь! Вот как. Теперь ты четверти часа со мной
не сидишь, а уж вся злоба моя проходит, и ты мне опять по-прежнему люб. Посиди со мной…
— «А о чем же ты теперь думаешь?» — «А вот встанешь с места, пройдешь мимо, а я на тебя гляжу и за тобою слежу; прошумит твое платье, а у меня сердце падает, а выйдешь из комнаты, я о
каждом твоем словечке вспоминаю, и каким голосом и что сказала; а ночь всю эту ни о чем и
не думал, всё слушал, как ты во сне дышала, да как раза два шевельнулась…» — «Да ты, — засмеялась она, — пожалуй, и о том, что меня избил,
не думаешь и
не помнишь?» — «Может, говорю, и думаю,
не знаю».
— Ну что ж, что новый? Разве я
не могу сейчас купить новый нож? — в каком-то исступлении вскричал наконец Рогожин, раздражавшийся с
каждым словом.
Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить за ним с самого утра и ловить его на
каждом шагу, то, узнав, что он
не поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно пойдет туда, к тому дому, на Петербургской, и будет непременно сторожить там его, князя, давшего ему еще утром честное слово, что «
не увидит ее», и что «
не затем он в Петербург приехал».
Князь намекал на то, что Лебедев хоть и разгонял всех домашних под видом спокойствия, необходимого больному, но сам входил к князю во все эти три дня чуть
не поминутно, и
каждый раз сначала растворял дверь, просовывал голову, оглядывал комнату, точно увериться хотел, тут ли?
не убежал ли? и потом уже на цыпочках, медленно, крадущимися шагами, подходил к креслу, так что иногда невзначай пугал своего жильца.
Это бы ничего-с, маленькая слабость, но сейчас уверял, что всю его жизнь, с самого прапорщичьего чина и до самого одиннадцатого июня прошлого года, у него
каждый день меньше двухсот персон за стол
не садилось.
— Отнюдь, отнюдь нет, — замахал Лебедев, — и
не того боится, чего бы вы думали. Кстати: изверг ровно
каждый день приходит о здоровье вашем наведываться, известно ли вам?
В
каждой гневливой выходке Аглаи (а она гневалась очень часто) почти
каждый раз, несмотря на всю видимую ее серьезность и неумолимость, проглядывало столько еще чего-то детского, нетерпеливо школьного и плохо припрятанного, что
не было возможности иногда, глядя на нее,
не засмеяться, к чрезвычайной, впрочем, досаде Аглаи,
не понимавшей, чему смеются, и «как могут, как смеют они смеяться».
Всю первоначальную аффектацию и напыщенность, с которою она выступила читать, она прикрыла такою серьезностью и таким проникновением в дух и смысл поэтического произведения, с таким смыслом произносила
каждое слово стихов, с такою высшею простотой проговаривала их, что в конце чтения
не только увлекла всеобщее внимание, но передачей высокого духа баллады как бы и оправдала отчасти ту усиленную аффектированную важность, с которою она так торжественно вышла на средину террасы.
Из поднявшихся разговоров оказалось, что Евгений Павлович возвещал об этой отставке уже давным-давно; но
каждый раз говорил так несерьезно, что и поверить ему было нельзя. Да он и о серьезных-то вещах говорил всегда с таким шутливым видом, что никак его разобрать нельзя, особенно если сам захочет, чтобы
не разобрали.
Странные дела случаются на нашей, так называемой святой Руси, в наш век реформ и компанейских инициатив, век национальности и сотен миллионов, вывозимых
каждый год за границу, век поощрения промышленности и паралича рабочих рук! и т. д., и т. д., всего
не перечтешь, господа, а потому прямо к делу.
Какая, например, мать, нежно любящая свое дитя,
не испугается и
не заболеет от страха, если ее сын или дочь чуть-чуть выйдут из рельсов: «Нет, уж лучше пусть будет счастлив и проживет в довольстве и без оригинальности», — думает
каждая мать, закачивая свое дитя.
Так как этим только троим до сих пор из всех русских писателей удалось сказать
каждому нечто действительно свое, свое собственное, ни у кого
не заимствованное, то тем самым эти трое и стали тотчас национальными.
Дайте мне их книги, дайте мне их учения, их мемуары, и я,
не будучи литературным критиком, берусь написать вам убедительнейшую литературную критику, в которой докажу ясно как день, что
каждая страница их книг, брошюр, мемуаров написана прежде всего прежним русским помещиком.
Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть
не восторг.
Каждому твоему слову верю и знаю, что ты меня
не обманывал никогда и впредь
не обманешь; а я тебя все-таки
не люблю.
Знаешь ли, что женщина способна замучить человека жестокостями и насмешками и ни разу угрызения совести
не почувствует, потому что про себя
каждый раз будет думать, смотря на тебя: «Вот теперь я его измучаю до смерти, да зато потом ему любовью моею наверстаю…»
Наконец, хотя бессовестно и непорядочно так прямо преследовать человека, но я вам прямо скажу: я пришел искать вашей дружбы, милый мой князь; вы человек бесподобнейший, то есть
не лгущий на
каждом шагу, а может быть, и совсем, а мне в одном деле нужен друг и советник, потому что я решительно теперь из числа несчастных…
— В нашем отечестве, равно как и в Европе, всеобщие, повсеместные и ужасные голода посещают человечество, по возможному исчислению и сколько запомнить могу,
не чаще теперь как один раз в четверть столетия, другими словами, однажды в
каждое двадцатипятилетие.
Не спорю за точную цифру, но весьма редко, сравнительно.
Во весь вечер он
не выпил ни одной капли вина и был очень задумчив; изредка только поднимал глаза и оглядывал всех и
каждого.
Он делал свое дело в высшей степени серьезно и набожно; он являлся, проходил по рядам ссыльных, которые окружали его, останавливался пред
каждым,
каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений
не читал почти никогда никому, звал всех «голубчиками».
Они должны были разойтись в ужаснейшем страхе, хотя и уносили
каждый в себе громадную мысль, которая уже никогда
не могла быть из них исторгнута.
Что мне во всей этой красоте, когда я
каждую минуту,
каждую секунду должен и принужден теперь знать, что вот даже эта крошечная мушка, которая жужжит теперь около меня в солнечном луче, и та даже во всем этом пире и хоре участница, место знает свое, любит его и счастлива, а я один выкидыш, и только по малодушию моему до сих пор
не хотел понять это!
— Я понимаю, господа, — начал он, по-прежнему дрожа и осекаясь на
каждом слове, — что я мог заслужить ваше личное мщение, и… жалею, что замучил вас этим бредом (он указал на рукопись), а впрочем, жалею, что совсем
не замучил… (он глупо улыбнулся), замучил, Евгений Павлыч? — вдруг перескочил он к нему с вопросом, — замучил или нет? Говорите!
Теперь он даже совсем
не посещает свою капитаншу, хотя втайне и рвется к ней, и даже иногда стонет по ней, особенно
каждое утро, вставая и надевая сапоги,
не знаю уж почему в это именно время.
Не все тоже мужья кричат на
каждом шагу: «Tu l’as voulu, George Dandin!».
«Подличать, так подличать», — повторял он себе тогда
каждый день с самодовольствием, но и с некоторым страхом; «уж коли подличать, так уж доходить до верхушки, — ободрял он себя поминутно, — рутина в этих случаях оробеет, а мы
не оробеем!» Проиграв Аглаю и раздавленный обстоятельствами, он совсем упал духом и действительно принес князю деньги, брошенные ему тогда сумасшедшею женщиной, которой принес их тоже сумасшедший человек.
Одно только иногда замечала в себе, что и она, пожалуй, злится, что и в ней очень много самолюбия и чуть ли даже
не раздавленного тщеславия; особенно замечала она это в иные минуты, почти
каждый раз, как уходила от Епанчиных.
Над князем она, говорят, смеется изо всех сил, с утра до ночи, чтобы виду
не показать, но уж наверно умеет сказать ему
каждый день что-нибудь потихоньку, потому что он точно по небу ходит, сияет…
— Я
не совсем с вами согласен, что ваш папаша с ума сошел, — спокойно ответил он, — мне кажется, напротив, что ему ума даже прибыло за последнее время, ей-богу; вы
не верите? Такой стал осторожный, мнительный, все-то выведывает,
каждое слово взвешивает… Об этом Капитошке он со мной ведь с целью заговорил; представьте, он хотел навести меня на…
— Будьте покойны, будьте покойны!
Не потревожу деликатнейших чувств. Сам испытывал и сам знаю, когда чужой… так сказать, нос… по пословице… лезет туда, куда его
не спрашивают. Я это
каждое утро испытываю. Я по другому делу пришел, по важному. По очень важному делу, князь.
Келлер уже раза три забегал на минутку, и тоже с видимым желанием поздравить: начинал
каждый раз восторженно и неясно, ничего
не оканчивал и быстро стушевывался.
Князь вспыхнул, но на этот раз
не сказал ни слова, а Коля только хохотал и хлопал в ладоши; минуту спустя рассмеялся и князь, а потом до самого вечера
каждые пять минут смотрел на часы, много ли прошло и много ли до вечера остается.
Впрочем, он и в самом деле почти
не придавал никакого значения предстоящему событию; он был занят совершенно другим: Аглая с
каждым часом становилась всё капризнее и мрачнее — это его убивало.
О, я только
не умею высказать… а сколько вещей на
каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся человек находит прекрасными?