Неточные совпадения
Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая
после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же,
тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за
того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег,
то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе.
Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде
после долгого искуса победить себя, овладеть собою до
того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы,
то есть свободы от самого себя, избегнуть участи
тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не нашли.
Но впоследствии я с удивлением узнал от специалистов-медиков, что тут никакого нет притворства, что это страшная женская болезнь, и кажется, по преимуществу у нас на Руси, свидетельствующая о тяжелой судьбе нашей сельской женщины, болезнь, происходящая от изнурительных работ слишком вскоре
после тяжелых, неправильных, безо всякой медицинской помощи родов; кроме
того, от безвыходного горя, от побоев и проч., чего иные женские натуры выносить по общему примеру все-таки не могут.
После нескольких минут он опять, влекомый
тою же непреодолимою силой, повернулся посмотреть, глядят ли на него или нет, и увидел, что Lise, совсем почти свесившись из кресел, выглядывала на него сбоку и ждала изо всех сил, когда он поглядит; поймав же его взгляд, расхохоталась так, что даже и старец не выдержал...
— В Париже, уже несколько лет
тому, вскоре
после декабрьского переворота, мне пришлось однажды, делая по знакомству визит одному очень-очень важному и управляющему тогда лицу, повстречать у него одного прелюбопытнейшего господина.
Жена его, Марфа Игнатьевна, несмотря на
то что пред волей мужа беспрекословно всю жизнь склонялась, ужасно приставала к нему, например, тотчас
после освобождения крестьян, уйти от Федора Павловича в Москву и там начать какую-нибудь торговлишку (у них водились кое-какие деньжонки); но Григорий решил тогда же и раз навсегда, что баба врет, «потому что всякая баба бесчестна», но что уходить им от прежнего господина не следует, каков бы он там сам ни был, «потому что это ихний таперича долг».
Разве она может, сравнив нас обоих, любить такого, как я, да еще
после всего
того, что здесь произошло?
Он почти прямо высказал свою мысль Дмитрию, когда
тот после визита пристал к нему, умоляя его не утаить, какое он вынес впечатление, повидав его невесту.
— Милый голубчик мама, это ужасно неостроумно с вашей стороны. А если хотите поправиться и сказать сейчас что-нибудь очень умное,
то скажите, милая мама, милостивому государю вошедшему Алексею Федоровичу, что он уже
тем одним доказал, что не обладает остроумием, что решился прийти к нам сегодня
после вчерашнего и несмотря на
то, что над ним все смеются.
Так вот теперь это взямши, рассудите сами, Иван Федорович, что тогда ни Дмитрию Федоровичу, ни даже вам-с с братцем вашим Алексеем Федоровичем уж ничего-то ровно
после смерти родителя не останется, ни рубля-с, потому что Аграфена Александровна для
того и выйдут за них, чтобы все на себя отписать и какие ни на есть капиталы на себя перевести-с.
Мучили его тоже разные странные и почти неожиданные совсем желания, например: уж
после полночи ему вдруг настоятельно и нестерпимо захотелось сойти вниз, отпереть дверь, пройти во флигель и избить Смердякова, но спросили бы вы за что, и сам он решительно не сумел бы изложить ни одной причины в точности, кроме
той разве, что стал ему этот лакей ненавистен как самый тяжкий обидчик, какого только можно приискать на свете.
Это он припомнил о вчерашних шести гривнах, пожертвованных веселою поклонницей, чтоб отдать «
той, которая меня бедней». Такие жертвы происходят как епитимии, добровольно на себя почему-либо наложенные, и непременно из денег, собственным трудом добытых. Старец послал Порфирия еще с вечера к одной недавно еще погоревшей нашей мещанке, вдове с детьми, пошедшей
после пожара нищенствовать. Порфирий поспешил донести, что дело уже сделано и что подал, как приказано ему было, «от неизвестной благотворительницы».
Замечательно тоже, что никто из них, однако же, не полагал, что умрет он в самую эту же ночь,
тем более что в этот последний вечер жизни своей он,
после глубокого дневного сна, вдруг как бы обрел в себе новую силу, поддерживавшую его во всю длинную эту беседу с друзьями.
А надо заметить, что жил я тогда уже не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в
тот же день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему глядеть
после давешнего моего с ним поступка — до
того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
Но о сем скажем в следующей книге, а теперь лишь прибавим вперед, что не прошел еще и день, как совершилось нечто до
того для всех неожиданное, а по впечатлению, произведенному в среде монастыря и в городе, до
того как бы странное, тревожное и сбивчивое, что и до сих пор,
после стольких лет, сохраняется в городе нашем самое живое воспоминание о
том столь для многих тревожном дне…
Начал чтение, сейчас
после панихиды, отец Иосиф; отец же Паисий, сам пожелавший читать потом весь день и всю ночь, пока еще был очень занят и озабочен, вместе с отцом настоятелем скита, ибо вдруг стало обнаруживаться, и чем далее,
тем более, и в монастырской братии, и в прибывавших из монастырских гостиниц и из города толпами мирских нечто необычайное, какое-то неслыханное и «неподобающее» даже волнение и нетерпеливое ожидание.
Потом уже, и
после многих даже лет, иные разумные иноки наши, припоминая весь
тот день в подробности, удивлялись и ужасались
тому, каким это образом соблазн мог достигнуть тогда такой степени.
Несомненно
то, что именно
после трех часов прилив посетителей светских весьма усилился, и именно вследствие соблазнительного известия.
— Да за что мне любить-то вас? — не скрывая уже злобы, огрызнулся Ракитин. Двадцатипятирублевую кредитку он сунул в карман, и пред Алешей ему было решительно стыдно. Он рассчитывал получить плату
после, так чтобы
тот и не узнал, а теперь от стыда озлился. До сей минуты он находил весьма политичным не очень противоречить Грушеньке, несмотря на все ее щелчки, ибо видно было, что она имела над ним какую-то власть. Но теперь и он рассердился...
Жениху же, вдруг выскочившему откуда-то
после пятилетнего исчезновения, он просто даже не верил, и особенно
тому, что
тот скоро приедет.
«Благороднейший Кузьма Кузьмич, вероятно, слыхал уже не раз о моих контрах с отцом моим, Федором Павловичем Карамазовым, ограбившим меня по наследству
после родной моей матери… так как весь город уже трещит об этом… потому что здесь все трещат об
том, чего не надо…
«Он пьян, — решил Митя, — но что же мне делать, Господи, что же мне делать!» И вдруг в страшном нетерпении принялся дергать спящего за руки, за ноги, раскачивать его за голову, приподымать и садить на лавку и все-таки
после весьма долгих усилий добился лишь
того, что
тот начал нелепо мычать и крепко, хотя и неясно выговаривая, ругаться.
Ревнивец чрезвычайно скоро (разумеется,
после страшной сцены вначале) может и способен простить, например, уже доказанную почти измену, уже виденные им самим объятия и поцелуи, если бы, например, он в
то же время мог как-нибудь увериться, что это было «в последний раз» и что соперник его с этого часа уже исчезнет, уедет на край земли, или что сам он увезет ее куда-нибудь в такое место, куда уж больше не придет этот страшный соперник.
— А что ж, и по походке. Что же, неужели вы отрицаете, что можно по походке узнавать характер, Дмитрий Федорович? Естественные науки подтверждают
то же самое. О, я теперь реалистка, Дмитрий Федорович. Я с сегодняшнего дня,
после всей этой истории в монастыре, которая меня так расстроила, совершенная реалистка и хочу броситься в практическую деятельность. Я излечена. Довольно! как сказал Тургенев.
— А-ай! — закричала старушонка, но Мити и след простыл; он побежал что было силы в дом Морозовой. Это именно было
то время, когда Грушенька укатила в Мокрое, прошло не более четверти часа
после ее отъезда. Феня сидела со своею бабушкой, кухаркой Матреной, в кухне, когда вдруг вбежал «капитан». Увидав его, Феня закричала благим матом.
— Да-с, от радости-с. А вышло, что совсем от иной причины-с. Потом, когда мы обвенчались, она мне
после венца в
тот же вечер и призналась и очень чувствительно извинения просила, чрез лужу, говорит, в молодых годах однажды перескочила и ножку
тем повредила, хи-хи!
И важно, пыхтя от негодования и амбиции, прошел в дверь. Человек был с характером: он еще
после всего происшедшего не терял надежды, что пани пойдет за ним, — до
того ценил себя. Митя прихлопнул за ним дверь.
Теперь,
после долгого, но, кажется, необходимого объяснения мы возвратились именно к
тому моменту нашего рассказа, на котором остановили его в предыдущей книге.
И почему бы, например, вам, чтоб избавить себя от стольких мук, почти целого месяца, не пойти и не отдать эти полторы тысячи
той особе, которая вам их доверила, и, уже объяснившись с нею, почему бы вам, ввиду вашего тогдашнего положения, столь ужасного, как вы его рисуете, не испробовать комбинацию, столь естественно представляющуюся уму,
то есть
после благородного признания ей в ваших ошибках, почему бы вам у ней же и не попросить потребную на ваши расходы сумму, в которой она, при великодушном сердце своем и видя ваше расстройство, уж конечно бы вам не отказала, особенно если бы под документ, или, наконец, хотя бы под такое же обеспечение, которое вы предлагали купцу Самсонову и госпоже Хохлаковой?
— Забежала куда-нибудь и пропала. Как не пропасть
после такой закуски, — безжалостно резал Коля, а между
тем сам как будто стал от чего-то задыхаться. — У меня зато Перезвон… Славянское имя… Я к тебе привел…
— Напротив, очень рада. Только что сейчас рассуждала опять, в тридцатый раз: как хорошо, что я вам отказала и не буду вашей женой. Вы в мужья не годитесь: я за вас выйду, и вдруг дам вам записку, чтобы снести
тому, которого полюблю
после вас, вы возьмете и непременно отнесете, да еще ответ принесете. И сорок лет вам придет, и вы все так же будете мои такие записки носить.
— То-то, — как-то злобно отчеканила она и вдруг покраснела. — Вы не знаете еще меня, Алексей Федорович, — грозно сказала она, — да и я еще не знаю себя. Может быть, вы захотите меня растоптать ногами
после завтрашнего допроса.
Доктор Герценштубе и встретившийся Ивану Федоровичу в больнице врач Варвинский на настойчивые вопросы Ивана Федоровича твердо отвечали, что падучая болезнь Смердякова несомненна, и даже удивились вопросу: «Не притворялся ли он в день катастрофы?» Они дали ему понять, что припадок этот был даже необыкновенный, продолжался и повторялся несколько дней, так что жизнь пациента была в решительной опасности, и что только теперь,
после принятых мер, можно уже сказать утвердительно, что больной останется в живых, хотя очень возможно (прибавил доктор Герценштубе), что рассудок его останется отчасти расстроен «если не на всю жизнь,
то на довольно продолжительное время».
— Да им что же больше остается? — горько осклабился Смердяков, — и кто же им поверит
после всех
тех улик? Дверь-то Григорий Васильевич отпертую видели-с,
после этого как же-с. Да что уж, Бог с ними! Себя спасая, дрожат…
И, однако, две недели спустя
после первого к нему посещения начали его опять мучить все
те же странные мысли, как и прежде.
— А
то самое я тогда разумел и для
того я тогда это произносил, что вы, знамши наперед про это убивство родного родителя вашего, в жертву его тогда оставили, и чтобы не заключили
после сего люди чего дурного об ваших чувствах, а может, и об чем ином прочем, — вот что тогда обещался я начальству не объявлять.
— Ведь вам тогда
после родителя вашего на каждого из трех братцев без малого по сорока тысяч могло прийтись, а может, и
того больше-с, а женись тогда Федор Павлович на этой самой госпоже-с, Аграфене Александровне, так уж
та весь бы капитал тотчас же
после венца на себя перевела, ибо они очень не глупые-с, так что вам всем троим братцам и двух рублей не досталось бы
после родителя.
— Как же вам на них не рассчитывать было-с; ведь убей они,
то тогда всех прав дворянства лишатся, чинов и имущества, и в ссылку пойдут-с. Так ведь тогда ихняя часть-с
после родителя вам с братцем Алексеем Федоровичем останется, поровну-с, значит, уже не по сороку, а по шестидесяти тысяч вам пришлось бы каждому-с. Это вы на Дмитрия Федоровича беспременно тогда рассчитывали!
Это было письмо, написанное Митей в пьяном виде к Катерине Ивановне, в
тот самый вечер, когда он встретился в поле с Алешей, уходившим в монастырь,
после сцены в доме Катерины Ивановны, когда ее оскорбила Грушенька.
— Стой, — прервал Иван, — ведь если б он убил,
то взял бы деньги и унес; ведь ты именно так должен был рассуждать? Что ж тебе-то досталось бы
после него? Я не вижу.
К
тому же вы
после разговора нашего поехали бы али остались.
Ибо будь человек знающий и привычный, вот как я, например, который эти деньги сам видел зараньше и, может, их сам же в
тот пакет ввертывал и собственными глазами смотрел, как его запечатывали и надписывали,
то такой человек-с с какой же бы стати, если примерно это он убил, стал бы тогда,
после убивства, этот пакет распечатывать, да еще в таких попыхах, зная и без
того совсем уж наверно, что деньги эти в
том пакете беспременно лежат-с?
А пакет тут же бросили, уже не успев рассудить, что он уликой им
после них останется, потому что они вор непривычный-с и прежде никогда ничего явно не крали, ибо родовые дворяне-с, а если теперь украсть и решились,
то именно как бы не украсть, а свое собственное только взять обратно пришли, так как всему городу об этом предварительно повестили и даже похвалялись зараньше вслух пред всеми, что пойдут и собственность свою от Федора Павловича отберут.
Похоже было на
то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением
после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы в приживальщика хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду
того, что все же порядочный человек, которого даже и при ком угодно можно посадить у себя за стол, хотя, конечно, на скромное место.
Ибо что же, — подумал я в
ту же минуту, — что же бы вышло
после моей-то «осанны»?
«Ну так возвратили вы тогда эти сто рублей господину Карамазову или нет?» Трифон Борисович как ни вилял, но
после допроса мужиков в найденной сторублевой сознался, прибавив только, что Дмитрию Федоровичу тогда же свято все возвратил и вручил «по самой честности, и что вот только оне сами, будучи в
то время совсем пьяными-с, вряд ли это могут припомнить».
— И, однако, бедный молодой человек мог получить без сравнения лучшую участь, ибо был хорошего сердца и в детстве, и
после детства, ибо я знаю это. Но русская пословица говорит: «Если есть у кого один ум,
то это хорошо, а если придет в гости еще умный человек,
то будет еще лучше, ибо тогда будет два ума, а не один только…»
Я подхожу близко к
той катастрофе, которая, разразившись внезапно, действительно, может быть, погубила Митю. Ибо я уверен, да и все тоже, все юристы
после так говорили, что не явись этого эпизода, преступнику по крайней мере дали бы снисхождение. Но об этом сейчас. Два слова лишь прежде о Грушеньке.
После этой характеристики понятно, что она могла смеяться над
тем и другим единственно для игры, для злобной игры.
Мне самому стыдно делать такие предположения, а между
тем, представьте себе это, именно ведь подсудимый это самое и утверждает:
после меня, дескать, когда я уже вышел из дому, повалив Григория и наделав тревоги, он встал, пошел, убил и ограбил.