Неточные совпадения
— Вот верьте или
нет, — заключил он под конец неожиданно, — а я убежден, что ему не только
уже известно всё со всеми подробностями о нашемположении, но что он и еще что-нибудь сверх того знает, что-нибудь такое, чего ни вы, ни я еще не знаем, а может быть, никогда и не узнаем, или узнаем, когда
уже будет поздно, когда
уже нет возврата!..
—
Нет, заметьте, заметьте, — подхватил Липутин, как бы и не слыхав Степана Трофимовича, — каково же должно быть волнение и беспокойство, когда с таким вопросом обращаются с такой высоты к такому человеку, как я, да еще снисходят до того, что сами просят секрета. Это что же-с?
Уж не получили ли известий каких-нибудь о Николае Всеволодовиче неожиданных?
А я ему (всё под тем же вчерашним влиянием и
уже после разговора с Алексеем Нилычем): а что, говорю, капитан, как вы полагаете с своей стороны, помешан ваш премудрый змий или
нет?
—
Нет, Шатушка, это
уж сон… не прийти ему наяву. Знаешь песню...
—
Нет, не басню Крылова хочу я прочесть, а мою басню, собственную, мое сочинение! Поверьте же, сударыня, без обиды себе, что я не до такой степени
уже необразован и развращен, чтобы не понимать, что Россия обладает великим баснописцем Крыловым, которому министром просвещения воздвигнут памятник в Летнем саду, для игры в детском возрасте. Вы вот спрашиваете, сударыня: «Почему?» Ответ на дне этой басни, огненными литерами!
—
Нет, не воображайте, я просто говорил, что вы не убьете, ну и там прочие сладкие вещи. И вообразите: она на другой день
уже знала, что я Марью Тимофеевну за реку переправил; это вы ей сказали?
— На прошлой неделе во вторник,
нет, в среду, потому что
уже была среда, ночью.
— Н-нет… Я не очень боюсь… Но ваше дело совсем другое. Я вас предупредил, чтобы вы все-таки имели в виду. По-моему, тут
уж нечего обижаться, что опасность грозит от дураков; дело не в их уме: и не на таких, как мы с вами, у них подымалась рука. А впрочем, четверть двенадцатого, — посмотрел он на часы и встал со стула, — мне хотелось бы сделать вам один совсем посторонний вопрос.
—
Нет, тот именно хвалился, что
уж поймал его. Кстати, позвольте, однако же, и вас обеспокоить вопросом, тем более что я, мне кажется, имею на него теперь полное право. Скажите мне: ваш-то заяц пойман ли аль еще бегает?
Али сказано — дурак, так
уж кроме дурака у него тому человеку и звания
нет.
— Ну
нет,
уж извините, у меня совсем почти не осталось средств, да и зачем мне вам деньги давать?..
— О
нет, совсем
уж не привидение! Это просто был Федька Каторжный, разбойник, бежавший из каторги. Но дело не в том; как вы думаете, что я сделал? Я отдал ему все мои деньги из портмоне, и он теперь совершенно уверен, что я ему выдал задаток!
—
Нет, это было то самое, да и хвалиться-то было нечем предо мною, потому что всё это вздор и одна только ваша выдумка. Нынче никто, никто
уж Мадонной не восхищается и не теряет на это времени, кроме закоренелых стариков. Это доказано.
—
Нет,
уж я лучше сейчас к вам пошлю. Она может пропасть, и, наконец, украсть могут.
— Вы давно
уже положили лишить себя жизни… то есть у вас такая была идея. Так, что ли, я выразился?
Нет ли какой ошибки?
—
Нет,
уж я вас послушаю.
—
Нет,
уж я выскажу, — горячился майор, обращаясь к Ставрогину.
— Нет-с, тут
уж дело не в но, — властно и резко перебил Верховенский.
Предчувствуя что-то очень недоброе, я хотел было обвести его кругом площади прямо к губернаторскому крыльцу, но залюбопытствовался сам и остановился лишь на одну минуту расспросить какого-то первого встречного, и вдруг смотрю, Степана Трофимовича
уж нет подле меня.
И не думал; это всё для того, что когда он
уже совсем утопал и захлебывался, то пред ним мелькнула льдинка, крошечная льдинка с горошинку, но чистая и прозрачная, «как замороженная слеза», и в этой льдинке отразилась Германия или, лучше сказать, небо Германии, и радужною игрой своею отражение напомнило ему ту самую слезу, которая, «помнишь, скатилась из глаз твоих, когда мы сидели под изумрудным деревом и ты воскликнула радостно: „“
Нет преступления!” “„Да, — сказал я сквозь слезы, — но коли так, то ведь
нет и праведников”.
Правда, он надменно усмехается и над Россией, и ничего
нет приятнее ему, как объявить банкротство России во всех отношениях пред великими умами Европы, но что касается его самого, — нет-с, он
уже над этими великими умами Европы возвысился; все они лишь материал для его каламбуров.
И если бы все вы, читатели, стали вдруг настолько добры, что, стоя на коленях, начали упрашивать со слезами: „“Пиши, о, пиши для нас, Кармазинов, — для отечества, для потомства, для лавровых венков”, то и тогда бы я вам ответил, разумеется поблагодарив со всею учтивостью: „“
Нет уж, довольно мы повозились друг с другом, милые соотечественники, merci!
—
Нет,
уж избавьте от вашего юмора.
— Вот это дело! Вот так дело! Ура!
Нет, это
уж не эстетика!
— Ну-с, я бы не сгорел, а его самого изжарил. Публика-то ведь права. А кто опять виноват в Кармазинове? Навязывал я вам его или
нет? Участвовал в его обожании или
нет? Ну да черт с ним, а вот третий маньяк, политический, ну это другая статья. Тут
уж все дали маху, а не мой один заговор.
— Ай, не жмите руку так больно! Куда нам ехать вместе сегодня же? Куда-нибудь опять «воскресать»?
Нет,
уж довольно проб… да и медленно для меня; да и неспособна я; слишком для меня высоко. Если ехать, то в Москву, и там делать визиты и самим принимать — вот мой идеал, вы знаете; я от вас не скрыла, еще в Швейцарии, какова я собою. Так как нам невозможно ехать в Москву и делать визиты, потому что вы женаты, так и нечего о том говорить.
—
Нет,
уж обойдитесь как-нибудь без прав; не завершайте низость вашего предположения глупостью. Вам сегодня не удается. Кстати,
уж не боитесь ли вы и светского мнения и что вас за это «столько счастья» осудят? О, коли так, ради бога не тревожьте себя. Вы ни в чем тут не причина и никому не в ответе. Когда я отворяла вчера вашу дверь, вы даже не знали, кто это входит. Тут именно одна моя фантазия, как вы сейчас выразились, и более ничего. Вы можете всем смело и победоносно смотреть в глаза.
— А, ну вот еще фантазия! Я так и боялся…
Нет, мы
уж эту дрянь лучше оставим в стороне; да и нечего вам смотреть.
Петр Степанович несомненно был виноват пред ними: всё бы могло обойтись гораздо согласнее и легче,если б он позаботился хоть на капельку скрасить действительность. Вместо того чтобы представить факт в приличном свете, чем-нибудь римско-гражданским или вроде того, он только выставил грубый страх и угрозу собственной шкуре, что было
уже просто невежливо. Конечно, во всем борьба за существование, и другого принципа
нет, это всем известно, но ведь все-таки…
— Нет-с,
уж извините, я не могу взять на себя такую… Отказываюсь.
—
Нет,
уж это никак-с, — схватился опять за револьвер Петр Степанович, — теперь, пожалуй, вам со злобы и с трусости вздумается всё отложить и завтра пойти донести, чтоб опять деньжонок добыть; за это ведь заплатят. Черт вас возьми, таких людишек, как вы, на всё хватит! Только не беспокойтесь, я всё предвидел: я не уйду, не раскроив вам черепа из этого револьвера, как подлецу Шатову, если вы сами струсите и намерение отложите, черт вас дери!
Нет,
уж лучше просто большая дорога, так просто выйти на нее и пойти и ни о чем не думать, пока только можно не думать.
—
Нет, я не то что купец, я… я… moi c’est autre chose, [я — совсем другое (фр.).] — кое-как отпарировал Степан Трофимович и на всякий случай на капельку приотстал до задка телеги, так что пошел
уже рядом с коровой.
«Ба, да она опять ушла, — спохватился он, заметив, что ее
уже опять
нет подле. — Она часто выходит и чем-то занята; я замечаю, что даже встревожена… Bah, je deviens égoïste… [Ба, я становлюсь эгоистом (фр.).]»
—
Нет,
нет, стоит только закутаться, и вообще свежий какой-то ветер, даже
уж очень свежий, но мы забудем это. Я, главное, не то бы хотел сказать. Chère et incomparable amie, [Дорогой и несравненный друг (фр.).] мне кажется, что я почти счастлив, и виною того — вы. Мне счастье невыгодно, потому что я немедленно лезу прощать всех врагов моих…
—
Нет,
уж лучше вы меня отпустите в ту комнату-с, — лепетала она, — а то, пожалуй, ведь что люди подумают-с.