Неточные совпадения
Действие романа продолжается какой-нибудь месяц, и
тут Иван Петрович беспрерывно на побегушках, так что ему наконец раза два делается дурно и он чуть
не схватывает горячку.
А всматриваясь в изображение этого характера, вы найдете с любовью обрисованное сплошное безобразие, собрание злодейских и цинических черт, но вы
не найдете
тут человеческого лица…
А уж известно, что такое журнальная работа:
тут не до обработки,
не до подробностей,
не до строгости к себе в развитии мысли…
Тут уже мерка наших требований изменяется: автор может ничего
не дать искусству,
не сделать шага в истории литературы собственно и все-таки быть замечательным для нас по господствующему направлению и смыслу своих произведений.
Кажется,
тут бы и говорить
не о чем: человек убедился, что он глуп, или безобразен, или манер
не имеет, — ну и ладно, и бросить эту материю… Что
тут канитель-то тянуть! И еще ему же спокойнее: знает, что слеп, так и подсматривать нечего… Сиди да слушай, что другие скажут. И какой интерес — описывать то, как слепой
не видит?..
— Я
не неженка!» И точно, он
не неженка: квартиру занимает за перегородкой в кухне, платит за нее по два целковых и утешается тем, что он «ото всех особнячком, помаленьку живет, втихомолочку живет!»… «Сыт я», — говорит, а за стол платит пять целковых в месяц; можно представить, какая
тут сытость.
И поэтому-то именно замечательный художник важен в общественном смысле: в жизни-то еще когда наберешь фактов, да и те будут бледны, отрывочны, побуждения неясны, причины смешаны; а
тут, пожалуй, и одно или два явления представлены, да зато так, что после них уже никакого сомнения
не может быть относительно целого разряда подобных явлений.
Он чувствует только одно, — что
тут что-то
не так,
не ладно.
Тут не каждый в своем праве?
Тут сейчас пойдет: и «хорошо тому жить, у кого бабушка ворожит», и «правдой век
не проживешь», и жалобы на собственную неспособность к подлостям, и ироническое, как будто уничижительное перечисление собственных заслуг: «Что, дескать, мы — что по шести-то часов спины
не разгибаем, да дела-то все нами держатся — эка важность…
Будь еще дело между личностями, один на один, — тогда бы, может быть, раздраженное человеческое чувство выказалось сильнее и решительнее; а ведь
тут и личностей-то нет никаких, кроме неповинных, потому что
не свою волю творят.
Их громадность в состоянии подавить и
не одного Макара Алексеича, который сознается: «Случается мне рано утром, на службу спеша, заглядеться на город, как он там пробуждается, встает, дымится, кипит, гремит, —
тут иногда пред таким зрелищем так умалишься, что как будто бы щелчок какой получил от кого-нибудь по любопытному носу, да и поплетешься, тише воды, ниже травы, своею дорогою и рукой махнешь!..» Подобное же впечатление производят чудеса современной цивилизации, нагроможденные в Петербурге, на Аркадия, друга Васи Шумкова.
Вот вам и все.
Не в князе
тут сила, а в том, что каков бы он ни был, он всегда огражден от всякой попытки Ихменевых и т. п. — своим экипажем, швейцаром, связями, наконец даже полицейским порядком, необходимым для охранения общественного спокойствия.
Поэтому она беспрекословно, даже с некоторою радостью, согласилась на предложение Штольца взять его на воспитание, полагая, что там его настоящее место, а
не тут, «в черноте», с грязными ее племянниками, детками братца.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что
тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего
не понимаю: к чему же
тут соленые огурцы и икра?
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них!
не ровен час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади
тут славные — так бы закатили!..
Хлестаков. Да зачем же?.. А впрочем,
тут и чернила, только бумаги —
не знаю… Разве на этом счете?
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня.
Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще
не генералы.
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже
не помню. И всё случаем: я
не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И
тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.