Неточные совпадения
Коренастый, в розовой ситцевой рубахе, он ходил, засунув руки в карманы широких суконных штанов, заправленных в блестящие сапоги с мелким набором. В карманах у него всегда побрякивали деньги. Его круглая голова уже начинала лысеть со лба, но на ней ещё много было кудрявых русых волос, и он молодецки встряхивал ими. Илья
не любил его и раньше, но теперь это чувство возросло у мальчика. Он
знал, что Петруха
не любит деда Еремея, и слышал,
как буфетчик однажды учил дядю Терентия...
Илья и раньше замечал, что с некоторого времени Яков изменился. Он почти
не выходил гулять на двор, а всё сидел дома и даже
как бы нарочно избегал встречи с Ильёй. Сначала Илья подумал, что Яков, завидуя его успехам в школе, учит уроки. Но и учиться он стал хуже; учитель постоянно ругал его за рассеянность и непонимание самых простых вещей. Отношение Якова к Перфишке
не удивило Илью: Яков почти
не обращал внимания на жизнь в доме, но Илье захотелось
узнать, что творится с товарищем, и он спросил его...
Не зная, что сказать на это, Илья молчал, хотя всегда чувствовал в себе сильное желание возражать товарищу. И все молчали некоторое время, иногда несколько минут. В тёмной яме становилось
как будто ещё темнее. Коптила лампа, пахло углями из самовара, долетал глухой, странный шум: гудел и выл трактир, там, наверху. И снова рвался тихий голос Якова...
— Ишь ты
какой! — воодушевлённо и негодуя говорил Яков. — «
Знать не хочу!» Эдак-то и я скажу, и всякий дурак… Нет, ты объясни — откуда огонь? О хлебе я
не спрошу, тут всё видно: от зерна — зерно, из зерна — мука, из муки — тесто, и — готово! А
как человек родится?
Он махнул рукой, отвернулся от товарища и замер неподвижно, крепко упираясь руками в сиденье стула и опустив голову на грудь. Илья отошёл от него, сел на кровать в такой же позе,
как Яков, и молчал,
не зная, что сказать в утешение другу.
— Екатерининский… Анны… Екатерининский… Павла… тоже… крестовик… тридцать второго… пёс его
знает какой! На — этот
не возьму, стёртый весь…
— Каяться я
не буду, — говорил Илья задумчиво. — Пусть бог накажет… Люди —
не судьи.
Какие они судьи?.. Безгрешных людей я
не знаю…
не видал…
—
Как ты живёшь… пьёшь ли водку… насчёт женщин. Называл какую-то Олимпиаду, —
не знаете ли? — говорит. Что такое?
—
Как я могу это
знать, ежели того, что она… с покойником жила,
не знал?
— Я думал про это! Прежде всего надо устроить порядок в душе… Надо понять, чего от тебя бог хочет? Теперь я вижу одно: спутались все люди,
как нитки, тянет их в разные стороны, а кому куда надо вытянуться, кто к чему должен крепче себя привязать — неизвестно! Родился человек — неведомо зачем; живёт —
не знаю для чего, смерть придёт — всё порвёт… Стало быть, прежде всего надо
узнать, к чему я определён… во-от!..
— Стало быть, должен он
знать — откуда явился и
как? Душа, сказано, бессмертна — она всегда была… ага?
Не то надо
знать,
как ты родился, а
как понял, что живёшь? Родился ты живой, — ну, а когда жив стал? В утробе матерней? Хорошо! А почему ты
не помнишь
не только того,
как до родов жил, и опосля, лет до пяти, ничего
не знаешь? И если душа, — то где она в тебя входит? Ну-ка?
— Я теперь — окончательно сопьюсь… Когда Маша была
не пристроена, я хоть стеснялся… иной раз и поработаю… вроде совести у меня к ней было… Ну, а теперь я
знаю, что она сыта, обута, одета и
как… в сундук заперта!.. Значит, свободно займусь повсеместным пьянством…
— раздавалось за стеной. Потом околоточный густо захохотал, а певица выбежала в кухню, тоже звонко смеясь. Но в кухне она сразу замолчала. Илья чувствовал присутствие хозяйки где-то близко к нему, но
не хотел обернуться посмотреть на неё, хотя
знал, что дверь в его комнату отворена. Он прислушивался к своим думам и стоял неподвижно, ощущая,
как одиночество охватывает его. Деревья за окном всё покачивались, а Лунёву казалось, что он оторвался от земли и плывёт куда-то в холодном сумраке…
— Никто
не нарушает так порядка и благообразия,
как извозчик, — рассуждал он. — Это такие нахальные скоты! Пешеходу всегда можно внушить уважение к порядку на улице, стоит только полицеймейстеру напечатать правило: «Идущие вниз по улице должны держаться правой стороны, идущие вверх — левой», и тотчас же движению по улицам будет придана дисциплина. Но извозчика
не проймёшь никакими правилами, извозчик это — это чёрт
знает что такое!
И все так говорили, хотя
знали —
не тронул я её, и
как она была девкой, так и… издохла…
Несколько дней Лунёв обсуждал с Татьяной Власьевной подробности затеянного предприятия. Она всё
знала и обо всём говорила с такой уверенностью,
как будто всю жизнь вела торговлю галантерейным товаром. Илья с улыбкой слушал её, молчал и удивлялся. Ему хотелось скорее начать дело, и он соглашался на все предложения Автономовой,
не вникая в них.
— Ты думаешь — муж! — так этого достаточно для женщины? Муж может очень
не нравиться, если даже любишь его. И потом — он ведь тоже никогда
не стесняется изменить жене, только бы нашёлся подходящий сюжет… И женщине тоже скучно всю жизнь помнить одно — муж, муж, муж! Пошалить с другим мужчиной — забавно:
узнаёшь,
какие мужчины бывают и
какая между ними разница. Ведь и квас разный: просто квас, баварский квас, можжевеловый, клюковный… И это даже глупо всегда пить просто квас…
Ему было невесело, и смеялся он потому, что
не знал, о чём и
как говорить с этой женщиной, но слушал её с глубоким интересом и, наконец, задумчиво сказал...
—
Не могу! Я, брат, так себя чувствую,
как будто у меня дома жар-птица, — а клетка-то для неё слаба. Целые дни одна она там сидит… и кто её
знает, о чём думает? Житьё ей серое наступило… я это очень хорошо понимаю… Если б ребёнок был…
— Она этого
не захочет
узнать, братец, — лукаво подмигивая ему, ответил Кирик. — Она
знает, что ей это
не нужно
знать! Мужчина есть петух по природе своей… Ну, а ты, братец,
как — имеешь даму сердца?
— Ишь
какой, — равнодушно сказала Маша, её безжизненное лицо осталось неподвижным. Потом она стала пить чай, а руки у неё тряслись, блюдечко стучало о зубы её. Илья смотрел на неё из-за самовара и
не знал — жалко ему Машу или
не жалко?
— Я понимаю, — остановила она его речь. — Вы
не знаете,
как поступить? Прежде всего надо к доктору… пусть он осмотрит… У меня есть знакомый доктор, — хотите, я её свезу? Гаврик, взгляни, сколько время? Одиннадцатый? Хорошо, это часы приема… Гаврик, позови извозчика… А вы — познакомьте меня с нею…
«А
как она сначала-то обрывала меня?» — с улыбкой вспомнил он и крепко задумался, почему она,
не зная его, ни слова
не сказав с ним по душе, начала относиться к нему так гордо, сердито?
— Кабы
знал я,
какой силой раздавить вас можно!
Не знаю!..
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то есть,
не поможете в нашей просьбе, то уж
не знаем,
как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул!
какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен,
как бревно. Я ему прямо скажу:
как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и
не знают, что такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Черт его
знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно
как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?