Неточные совпадения
Споры с Марьей Романовной кончились тем, что однажды утром она ушла со двора вслед
за возом своих вещей, ушла,
не простясь ни с
кем, шагая величественно, как всегда, держа в одной руке саквояж с инструментами, а другой прижимая к плоской груди черного, зеленоглазого кота.
Клим слушал эти речи внимательно и очень старался закрепить их в памяти своей. Он чувствовал благодарность к учителю: человек, ни на
кого не похожий, никем
не любимый, говорил с ним, как со взрослым и равным себе. Это было очень полезно: запоминая
не совсем обычные фразы учителя, Клим пускал их в оборот, как свои, и этим укреплял
за собой репутацию умника.
Ночь была холодно-влажная, черная; огни фонарей горели лениво и печально, как бы потеряв надежду преодолеть густоту липкой тьмы. Климу было тягостно и ни о чем
не думалось. Но вдруг снова мелькнула и оживила его мысль о том, что между Варавкой, Томилиным и Маргаритой чувствуется что-то сродное, все они поучают, предупреждают, пугают, и как будто
за храбростью их слов скрывается боязнь. Пред чем, пред
кем?
Не пред ним ли, человеком, который одиноко и безбоязненно идет в ночной тьме?
Загнали во двор старика, продавца красных воздушных пузырей, огромная гроздь их колебалась над его головой; потом вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни на
кого не глядя, скрылся в глубине двора,
за углом дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял в тени,
за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Клим спросил еще стакан чаю, пить ему
не хотелось, но он хотел знать,
кого дожидается эта дама? Подняв вуаль на лоб, она писала что-то в маленькой книжке, Самгин наблюдал
за нею и думал...
— Ничего подобного я
не предлагал! — обиженно воскликнул офицер. — Я понимаю, с
кем говорю. Что
за мысль! Что такое шпион? При каждом посольстве есть военный агент, вы его назовете шпионом? Поэму Мицкевича «Конрад Валленрод» — читали? — торопливо говорил он. — Я вам
не предлагаю платной службы; я говорю о вашем сотрудничестве добровольном, идейном.
— Ненависть — я
не признаю. Ненавидеть — нечего, некого. Озлиться можно на часок, другой, а ненавидеть — да
за что же?
Кого? Все идет по закону естества. И — в гору идет. Мой отец бил мою мать палкой, а я вот… ни на одну женщину
не замахивался даже… хотя, может, следовало бы и ударить.
— Что-с, подложили свинью вам, марксистам, народники, ага! Теперь-с, будьте уверены, — молодежь пойдет
за ними, да-а! Суть акта
не в том, что министр, — завтра же другого сделают, как мордва идола, суть в том, что молодежь с теми будет,
кто не разговаривает, а действует, да-с!
— Он — здесь, — сказала Варвара, но Самгин уже спрятался
за чью-то широкую спину; ему
не хотелось говорить с этими людями, да и ни с
кем не хотелось, в нем все пышнее расцветали свои, необыкновенно торжественные, звучные слова.
Затем он подумал, что неправильно относится к Дуняше, недооценивает ее простоту. Плохо, что и с женщиной он
не может забыться, утратить способность наблюдать
за нею и
за собой. Кто-то из французских писателей горько жаловался на избыток профессионального анализа…
Кто? И,
не вспомнив имя писателя, Самгин уснул.
Самгин задумался: на
кого Марина похожа? И среди героинь романов, прочитанных им,
не нашел ни одной женщины, похожей на эту. Скрипнули
за спиной ступени, это пришел усатый солдат Петр. Он бесцеремонно сел в кресло и, срезая ножом кожу с ореховой палки, спросил негромко, но строго...
— Я
не спрашиваю —
кто, я спрашиваю —
за что? И я надеюсь, Борис, что ты
не знаешь, что такое революционеры, социалисты и
кому они служат. Возьми еще брусники, Матвей!
«Нужен дважды гениальный Босх, чтоб превратить вот такую действительность в кошмарный гротеск», — подумал Самгин, споря с кем-то,
кто еще
не успел сказать ничего, что требовало бы возражения. Грусть, которую он пытался преодолеть, становилась острее, вдруг почему-то вспомнились женщины, которых он знал. «
За эти связи
не поблагодаришь судьбу… И в общем надо сказать, что моя жизнь…»
Но я знаю, хорошо знаю, что купец живет
за счет умных людей и силен
не сам своей силой, а теми,
кто ему служит.
Протирая очки платком, Самгин
не торопился ответить. Слово о мести выскочило так неожиданно и так резко вне связи со всем, что говорил Дронов, что явились вопросы:
кто мстит,
кому,
за что?
«
За внешней грубостью — добрая, мягкая душа. Тип Тани Куликовой, Любаши Сомовой, Анфимьевны. Тип человека, который чувствует себя созданным для того, чтоб служить, — определял он, поспешно шагая и невольно оглядываясь: провожает его какой-нибудь субъект? — Служить — все равно
кому. Митрофанов тоже человек этой категории.
Не изжито древнее, рабское, христианское. Исааки, как говорил отец…»
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно. У каждой нации есть царь, король, своя земля, отечество… Ты в солдатах служил? присягу знаешь? А я — служил. С японцами воевать ездил, — опоздал, на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все люди евреи были, у
кого нет земли-отечества, тогда — другое дело. Люди, милый человек, по земле ходят, она их
за ноги держит, от своей земли
не уйдешь.
— Да, знаю, как же! Степан сказал. Так и
не известно —
кто,
за что?
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого!
за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну,
не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж
за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку
не доберусь.
Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть
за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — //
Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?..
Не до шуток им. // Гнусь-человек! —
Не бить его, // Так уж
кого и бить? //
Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
В воротах с ними встретился // Лакей, какой-то буркою // Прикрытый: «Вам
кого? // Помещик
за границею, // А управитель при смерти!..» — // И спину показал. // Крестьяне наши прыснули: // По всей спине дворового // Был нарисован лев. // «Ну, штука!» Долго спорили, // Что
за наряд диковинный, // Пока Пахом догадливый // Загадки
не решил: // «Холуй хитер: стащит ковер, // В ковре дыру проделает, // В дыру просунет голову // Да и гуляет так!..»
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, //
За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя
за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К
кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
