А та скорбь, которая лилась из трагедии Фриниха, не могла вознести зрителя в «
высший мир», она властно напоминала о горестях и опасностях живой жизни.
Неточные совпадения
«Высочайшая минута» проходит. Возвращается ненавистное время — призрачная, но неотрывно-цепкая форма нашего сознания. Вечность превращается в жалкие пять секунд,
высшая гармония жизни исчезает,
мир снова темнеет и разваливается на хаотические, разъединенные частички. Наступает другая вечность — холодная и унылая «вечность на аршине пространства». И угрюмое время сосредоточенно отмеривает секунды, часы, дни и годы этой летаргической вечности.
Пусть зажжено сознание волею
высшей силы, пусть оно оглянулось на
мир и сказало: «я есмь!» и пусть ему вдруг предписано этою
высшею силою уничтожиться, потому что там так для чего-то, — и даже без объяснения, для чего, — это надо, пусть, я все это допускаю, но опять-таки вечный вопрос: для чего при этом понадобилось смирение мое?
Только по большому недоразумению можно относить Толстого к приверженцам этого «прекрасного зверя». Зверь одинок. Он полон силы жизни, но познавательною интуицией своего инстинкта соприкасается с
миром только для ближайших, практических своих целей.
Высшее, до чего он способен подняться, это — сознание единства со своими детенышами или, — у роевых и стадных животных, — до сознания единства со своей общиной. Живой
мир в целом для животного чужд и нем, он для него — только среда, добыча или опасность.
Старый князь Болконский сообщает дочери известие о гибели Андрея в аустерлицкой битве. «Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что-то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость,
высшая радость, независимая от печалей и радостей этого
мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней».
Из безмерных мук, из отчаяния и слез, из ощущения растерзанной и разъединенной жизни рождается радостное познание бога и его откровений, познание
высшего единства
мира, просветленное примирение с жизнью.
Самое
высшее проявление полноты человеческого здоровья и силы Ницше видел в эллинской трагедии. Но лучше, чем на чем-либо ином, можно видеть именно на трагедии, какой сомнительный, противожизненный характер носила эта полнота жизни, сколько внутреннего бессилия и глубокой душевной надломленности было в этом будто бы героическом «пессимизме силы». Скажем прямо: во всей литературе
мира мы не знаем ничего столь антигероического, столь нездорового и упадочного, как эллинская трагедия.
«Весь животный и растительный
мир не развивается от низшего к
высшему, — утверждает Ницше.
Кити чувствовала, что Анна была совершенно проста и ничего не скрывала, но что в ней был другой какой-то,
высший мир недоступных для нее интересов, сложных и поэтических.
Юлия Михайловна до крайности ценила свои скудные и с таким трудом поддерживаемые связи с «
высшим миром» и, уж конечно, была рада письму важной старушки; но все-таки оставалось тут нечто как бы и особенное.
Я являлся как бы из
высшего мира: всё же отставной штабс-капитан блестящего полка, родовой дворянин, независим и проч., а что касса ссуд, то тетки на это только с уважением могли смотреть, У теток три года была в рабстве, но все-таки где-то экзамен выдержала, — успела выдержать, урвалась выдержать, из-под поденной безжалостной работы, — а это значило же что-нибудь в стремлении к высшему и благородному с ее стороны!
Неточные совпадения
Эти бурсаки составляли совершенно отдельный
мир: в круг
высший, состоявший из польских и русских дворян, они не допускались.
У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный
высший культурный тип, которого нет в целом
мире, — тип всемирного боления за всех.
— Самый превосходный признак, мой друг; самый даже благонадежный, потому что наш русский атеист, если только он вправду атеист и чуть-чуть с умом, — самый лучший человек в целом
мире и всегда наклонен приласкать Бога, потому что непременно добр, а добр потому, что безмерно доволен тем, что он — атеист. Атеисты наши — люди почтенные и в
высшей степени благонадежные, так сказать, опора отечества…
Положим, что я употребил прием легкомысленный, но я это сделал нарочно, в досаде, — и к тому же сущность моего возражения была так же серьезна, как была и с начала
мира: «Если
высшее существо, — говорю ему, — есть, и существует персонально, а не в виде разлитого там духа какого-то по творению, в виде жидкости, что ли (потому что это еще труднее понять), — то где же он живет?» Друг мой, c'etait bête, [Это было глупо (франц.).] без сомнения, но ведь и все возражения на это же сводятся.
Да и
высший класс, кажется, тяготится отчуждением от
мира и своей сонной и бесплодной жизнию.