Неточные совпадения
Едва ли нужно говорить о том, что в ружейном стволе
не должно быть: расстрела, выпуклостей, внутренних раковин, еще менее трещин и что казенный щуруп
должен привинчиваться всеми цельными винтами так плотно, чтоб дух
не проходил.
Первый, то есть винтовочный, лучше всех и предпочтительно употребляется охотниками: он
должен быть мелок,
не очень сер и
не слишком черен; он
должен не марать рук, вспыхивать мгновенно и
не оставлять после себя угольной копоти или сажи.
Неопытный стрелок, начинающий охотиться за дичью,
должен непременно давать много пуделей уже потому, что
не получил еще охотничьего глазомера и часто будет стрелять
не в меру, то есть слишком далеко. Но смущаться этим
не должно. Глазомер придет со временем, а покуда его нет, надо стрелять на всяком расстоянии,
не считая зарядов. Одним словом: если прицелился, то спускай курок непременно.
В заключение я
должен отчасти повторить сказанное мною в предисловии к «Запискам об уженье»: книжка моя
не трактат о ружейной охоте,
не натуральная история всех родов дичи.
[Печатая мою третьим изданием, я
должен с благодарностью сказать, что
не обманулся в надежде на сочувствие охотников и вообще всех образованных людей.
Я
должен признаться, что никогда
не любил охоты большим обществом и предпочитал охоту в одиночку, вдвоем или много втроем, ибо как скоро будет охотников и собак много, то трудно соблюсти те условия, при которых охота может быть удачна и весела.
Впрочем, эти перышки нисколько
не похожи на волосы, и скорее их назвать косичками, но другого имени гаршнеп у нас
не имеет, а потому
должен остаться при своей немецкой кличке,
не вовсе удачной, но всем известной.
Хотя мне и жаль, но я
должен разрушить положительность этого мнения: вальдшнеп, дупельшнеп, бекас и гаршнеп питаются
не одними корешками, особенно два первых вида, которые
не всегда постоянно живут в мокрых болотах и
не могут свободно доставать себе в пищу корешков в достаточном количестве; они кушают червячков, разных козявок, мух и мушек или мошек.
Я этого
не оспариваю, но
должен сказать, что и самые маленькие гусята очень бойки и вороваты и часто уходили у меня из глаз в таких местах, что поистине надобно иметь много силы, чтоб втискаться и даже бегать в густой чаще высокой травы и молодых кустов.
Если же это случится
не на широкой реке и нырку придется нырять вниз по течению, то он производит с таким проворством свое подводное плаванье, что стрелок, если захочет догнать его,
должен бежать, как говорится, во все лопатки.
Я
должен упомянуть, что знал одного охотника, который уверял меня, что перепелки
не улетают, а уходят и что ему случилось заметить, как они пропадали в одном месте и показывались во множестве, но
не стаей, в другом, где их прежде было очень мало, и что направление этого похода, совершаемого днем, а
не ночью, по ею замечаниям, производилось прямо на юг.
К токующему глухому косачу ранней весною подходить
не только из-за дерева, но даже по чистому месту, наблюдая ту осторожность, чтоб идти только в то время, когда он токует, и вдруг останавливаться, когда он замолчит; весь промежуток времени, пока косач
не токует, охотник
должен стоять неподвижно, как статуя; забормочет косач — идти смело вперед, пока подойдет в меру.
Эта охота продолжается до половины лета с тою разницею, что с весны рябчики самцы
не только откликаются на искусственный голос самки, но и летят на него с большою горячностью, так что садятся по деревьям весьма близко от охотника, и бить их в это время очень легко; со второй половины мая до половины июля они откликаются охотно, но идут тупо; потом перестают совсем приближаться на голос самки, а только откликаются, и потому охотник
должен отыскивать их уже с собакой.
И с искренним сочувствием повторяла эти стихи публика… но время это прошло, и я, к сожалению,
должен сказать сухую правду, что повесть трогательного самоубийства
не имеет никакого основания; я держал горлинок в клетках; они выводили детей, случалось, что один из пары умирал, а оставшийся в живых очень скоро понимался с новым другом и вместе с ним завивал новое гнездо.
Казалось бы, вальдшнепу неловко бегать и особенно летать в лесу; он, кажется,
должен цепляться за сучья и ветви длинным носом и ногами, но на деле выходит
не то: он так проворно шныряет по земле и по воздуху в густом, высоком и мелком лесу, что это даже изумительно.
Я
не оспориваю удовольствия этой осенней стрельбы, но у всякого свой вкус: я
не люблю охоты, где надобно содействие посторонних людей, иногда вовсе
не охотников, и
должен признаться, что
не люблю ни гончих, ни борзых собак и, следовательно,
не люблю псовой охоты.
Пешком эта охота слишком тяжела, и потому для отысканья русачьих маликов надобно ездить верхом, а всего лучше в легких санях; разбирать путаницы всех жировок, или жиров, и ходов
не должно, а надобно объезжать их кругом и считать входы и выходы: если нет лишнего выхода — русак лежит тут, в жирах, что, впрочем, бывает довольно редко; отыскав же выход и увидя, наконец, что заяц начал метать петли, охотник
должен уже пешком, с ружьем наготове и с взведенными курками, идти по малику: логово где-нибудь недалеко, и надобно
не зевать и
не слишком заглядываться на свежесть следов, а смотреть, нет ли сметки вбок и
не лежит ли русак где-нибудь в стороне.
— Ты сказал, чтобы всё было, как было. Я понимаю, что это значит. Но послушай: мы ровесники, может быть, ты больше числом знал женщин, чем я. — Улыбка и жесты Серпуховского говорили, что Вронский
не должен бояться, что он нежно и осторожно дотронется до больного места. — Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою жену (как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я
должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты
должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут
не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда
не услышишь.
Хлестаков. Нет, я
не хочу! Вот еще! мне какое дело? Оттого, что у вас жена и дети, я
должен идти в тюрьму, вот прекрасно!
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я
должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а
не чаем. За что ж я… Вот новость!
Стародум. И
не дивлюся: он
должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек
не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.