Сны Великого Моря

Гаитоэранту разбудил шелест дождя. Из открытого окна тянуло холодом. Затянутое хмурыми тучами небо серой тенью висело над миром.

Она сладко потянулась и села на кровати. Должно быть, было еще рано: не слышно легких шагов прислуги, на столе еще не появились традиционные утренние пирожные и фрукты.

В этом благословенном городе всегда все было вовремя и очень здорово. За месяц, проведенный его стенах она научилась ценить и восхищаться самыми обыкновенными вещами — красотой окружавших дворец пейзажей, добротой и ненавязчивостью эльфов, их умением ценить прекрасное. Будучи долгожителями, они оставались смертными и при этом старались жить в согласии со всеми живыми существами. Не то, что люди.

Гаитоэранта в тайне от себя самой восхищалась древним народом калатари. Наверное, именно поэтому она не пренебрегла просьбой мудрейшего из кошачьих «не сушить благорродных серрдец любовной тоской по недосягаемому величию». Гаитоэранта распустила отряд собственных поклонников, вновь став для них лишь любопытной чужестранкой. Ей до всего было дело — до свободно бродящих в окрестных рощах единорогов, до крылатых пегасов, до священных танцев солнца и луны, до быта рядовых калатари, их семейных традиций и печалей. Она днями и ночами пропадала в садах, лесах и городе, все больше удивляясь отсутствию подобного интереса со стороны подруги.

Марина странно замкнулась в себе, ее почти не было видно. К свойственной ей задумчивости прибавилась какая-то обреченность. Кот это видел, но когда Гаитоэранта попыталась поговорить с ним об этом, лишь выразительно фыркнул и принялся заверять, что «все фигня и веррить незачем». Именно по настоянию Марины они решили задержаться в Стейдвидже до конца лета и дождаться следующего каравана для перехода через заповедный каньон. О том, чтобы просто выделить им проводника и речи не шло — по другую сторону гор начинались владения ведьмаков, а владыка Альк ценил жизни своих подданных.

Марина предпочитала бродить в одиночестве, впрочем, как и Кэрсо-Лас. Этот вообще предпочитал не выходить за пределы дворца и священного леса, якобы боялся новых аллергических приступов и тоже заметно закис. Похоже, впервые оказавшись в «шкуре смертного» великий бессмертный господин превратился в ипохондрика и параноика.

Гаитоэранта накинула белоснежный халат из мягчайшей шерсти каракала — здешней разновидности одомашненной лани, неслышно ступая босыми ногами по напитавшемуся солнечным теплом мраморному полу, выскользнула в погруженный в не успевший растаять ночной мрак коридор.

Из-под двери в комнату Марины лился мягкий ровный свет, продолжавших почему-то гореть свечей. Гаитоэранта осторожно постучала, никто не ответил, она собралась уже идти дальше, как вылетевший из ее собственной комнаты сквозняк приоткрыл неплотно захлопнутую дверь. Марины в комнате не оказалось. Горели, оплавляясь свечи, кровать была аккуратно застелена, хозяйка явно ушла еще вечером и не появилась до сих пор.

В первую минуту Гаитоэранта растерялась, но после решила, что беспокоиться особо не из за чего, Марина в состоянии позаботиться о себе самостоятельно.

Она осторожно закрыла дверь и, рассудив, что идти ей никуда не хочется, вернулась обратно к себе и, наверняка, не вспомнила бы никогда об этом эпизоде, если бы за завтраком у Абегаэля из уст самой Марины не услышала о том, как сладко спится, когда за окном идет дождь.

Старый маг часто приглашал их в гости на завтраки, обеды или ужины. Он жил в маленьком домике на самой окраине окружавшего дворец священного леса. Перед домом был разбит ухоженный садик, в котором росли исключительно яблони. Следует отметить, что в Стейдвидже деревья цвели и плодоносили одновременно, все лето и до дня осеннего равноденствия, наиболее почитаемого праздника в календаре калатари.

У Кэрсо-Ласа яблоневый цвет никакой аллергии не вызывал, он с удовольствием принимал эти приглашения, несмотря на невозможность в доме мага выпрямиться в полный рост без риска сшибить головой медную люстру с двадцатью пятью конусообразными свечами.

— И где же тебе так сладко спалось сегодня? — озорно улыбнулась Гаитоэранта, отправляя в рот очередную порцию восхитительного жаркого.

Марина ощутимо вздрогнула и почему-то смутилась.

— Ну… я говорила в принципе, не имея в виду именно сегодняшний день, — голос ничем не выдал ее замешательства и если бы Гаитоэранта не смотрела на нее в упор, то, без сомнения, удовлетворилась таким ответом.

Абегаэль разрезал яблочный пирог, но, перехватив уже более чем заинтересованный взгляд Гаитоэранты, отложил нож и сел.

— Девочка моя, тебе нечего стыдиться. Этот город пронизан магией жизни, ты прекрасна и велика духом, любой представитель моего народа, отмеченный твоим вниманием, будет счастлив. Только не позволяй, пожалуйста, этим увлечениям затягиваться. Ты погубишь его, — он говорил очень мягко, словно объяснял очевидные истины малолетнему ребенку, но в глазах блестел страх.

— Не беспокойтесь, — вздохнула Марина, — я далека от намерений очаровывать представителей твоего народа. Дело вовсе не в этом.

Абегаэль поверил, Гаитоэранта нет.

— Темнит наша скромница, ой, темнит, — хихикнула она в ухо погруженному в собственные думы Кэрсо-Ласу.

От неожиданности тот поперхнулся куском пирога.

— Прости, что? — откашлявшись, переспросил он, запивая пирог, терпким красным вином.

— А, проехали, — махнула на него рукой Гаитоэранта, вновь повернулась к Абегаэлю.

— Позвольте, я расскажу вам кое-что, мне стало трудно жить с этим и признаться, я уже не уверен в правильности когда-то принятых мною решений. Вы мудрее меня, — тень легла на одухотворенное лицо старого эльфа, было видно, что сказанному предшествовали долгие колебания, — Я был моложе и самонадеянней, я состоял в первой сотне воинов Диктоэля, правителя прекрасного Атраэнджа. То был страшный год — ведьмаки проникли в самое сердце города, обманув защитников оборотным заклятием, многие воины погибли, еще больше стали рабами их злой воли. Священный родник Атраэнджа был осквернен, погибли все урожаи в окрестных землях. Гнев заставил мудрого правителя выступить войной против ненавистного племени, — Абегаэль закрыл глаза, будто ужас пережитого вновь предстал его взору, — Столько крови пролилось в тот год, на месте последней битвы пятнадцать лет не росла трава, — он глубоко вздохнул и посмотрел на внимательно слушавших его собеседников, — Я встретил прекрасную ведьмачку в тот год и не выдержал этого испытания. Самое страшное, что она ответила мне взаимностью. Довольно долго нам удавалось обманывать всех и себя заодно. Мы были счастливы, у меня родилась дочь…

— Это та девушка, что прислуживает мне? — понимающе кивнула Марина, — Кайлин, кажется…

Абегаэль посмотрел на нее чуть ли не с ужасом.

— Вы это знали, моя госпожа?! — воскликнул он.

— Скорее догадалась, она просто отличается от всех остальных калатари, — недоуменно возразила Марина, — так я права?

— Да, — губы старика пересохли, — не губите ее, милая госпожа, она совсем ребенок…

— Да что вы в самом деле, — фыркнула Марина, — зачем мне это делать? Ну подумаешь, девчонка наполовину ведьмачка, на другую половину она калатари…

— Вы не понимаете, если Альк или кто — нибудь еще узнает о том, ее убьют, — Абегаэль облегченно вздохнул, чувствуя, что сей аргумент ровным счетом ничего не значит для его великих гостей.

— Как все запущено, — процедила Гаитоэранта, наливая себе вина, — Так это и есть ваша страшная тайна, милейший?

— А что стало с ее матерью? — перебил ее Кэрсо-Лас.

Абегаэль вновь погрустнел.

— До встречи с Арикардой я был посредственным магом, она тоже обладала кое-какими способностями, но потом… — он отхлебнул вина прямо из графина, — я до сих пор не понимаю, как могло так случиться. Я будто выкачал из нее всю магическую силу, стал непревзойденным магом, а она… Она сошла с ума и в один прекрасный день вонзила нож себе в сердце, — в уголках глаз заблестели слезы, — Кайлин была совсем крошкой, она ничего не помнит.

— Помнит, мой друг, еще как помнит, — безапелляционно заявила Марина, — эти воспоминания отравляют ей жизнь по сей день.

— Но?..

— Она знает, — перебила его Гаитоэранта, — верьте ей.

Марина благодарно улыбнулась.

— Кайлин обладает выраженным магическим потенциалом и отчаянно боится проявить это. А еще, как бы вы это не скрывали, она догадывается, что вы ее отец, — заметив, что Абегаэль приготовился забросать ее новыми вопросами, она добавила, — Я поняла это только теперь, после вашего рассказа, связав воедино все разрозненные детали. Я не умею читать мысли калатари, но я могу воспринять как свои собственные все их чувства и сущность.

Абегаэль рухнул перед ней на колени, Марина поспешно вскочила.

— Я не скажу никому, и никто из здесь присутствующих не скажет, — заверила старика девушка, — встаньте, пожалуйста.

Гаитоэранта и Кэрсо-Лас согласно кивнули.

— Больше всего я боялся признать, что Кайлин прирожденный маг. Такие способности крайне редко передаются по наследству, я так надеялся, что ее минет этот дар…

Кэрсо-Лас помог старику сесть обратно на стул.

— Я правильно сделал, что рассказал вам. Я рассчитывал на ваш совет, но…

— Поймите меня правильно, — вдруг заговорил до сих пор молчавший Кэрсо-Лас, — нам все равно кто вы или ваша дочь, мы сохраним вашу тайну. Но если хотите совет, вот мое мнение — сила без знания опасна, опасна как для нее, так и для ее окружения.

— Но она наполовину ведьмачка, — робко возразил Абегаэль, — ее природа может потянуться к темным искусствам.

— Она в любом случае будет к ним тянуться. Вопрос лишь в том, прорвется ли то, что вы считаете темной ее стороной спонтанно или будет тихо сидеть внутри под контролем сознания, — резюмировала Гаитоэранта.

— Вот, что случается, когда страсть становится сильнее разума, — вздохнул великий калатари, справившись наконец с бурей нахлынувших на него чувств, он вновь казался невозмутимым, исполненным мудрости и величия.

Марина отвела взгляд, Кэрсо-Лас залпам осушил полный бокал вина, Гаитоэранта же не преминула возразить:

— Так бывает, когда головы полны глупых предрассудков, только и всего.

Какое-то время они еще рассуждали на извечные темы — быть или не быть, кто виноват и что следует делать, пока от пирога не осталось ни крошки, а бочонок вина не опустел.

Завтрак продолжался до полудня, дождь успел кончиться и легкий ветерок успел разогнать тяжелые тучи. Когда сытая и довольная троица покидала уютный домик мага, солнце уже заливало искрящийся чистотой мир.

Тропинка вела их через «посадочную поляну», где они впервые приземлились верхом на пегасах. Навстречу им, осторожно пробираясь по все еще мокрой траве вышагивал Маркиз в окружении одетых в белоснежные длинные плащи калатари.

— Не желаете отпрравиться с нами в горрод, скорро на главной площади начнется прраздник виногррада, откррывается сезон вина, — любезно пригласил кот.

— Я с удовольствием, — согласилась Гаитоэранта.

— Нет, я пожалуй, пойду вздремну после сытного завтрака, — усмехнулась Марина.

— Ну ты, конечно, цветов незнакомых боишься? — съязвила Гаитоэранта без особой надежды взглянув на позевывающего Кэрсо-Ласа.

— Угу, — кивнул тот.

— Как знаете, — мурлыкнул Маркиз, — мы и без вас скучать не будем.

Стоило мудрейшему Маркизу и неугомонной Гаитоэранте скрыться из виду как сонливость с Марины и ветра как рукой сняло.

— Мы совсем помешались, — Марины взяла его за руку, — Абегаэль прав, это не дело…

Кэрсо-Лас прижал к губам ее тонкое запястье.

— Я не могу и не хочу обрывать все, — признался он, наклонился и поцеловал ее, — все пройдет само, стоит нам выйти за стены этого города, — запальчиво заговорил он, чувствуя, какая отчаянная борьба идет внутри обнимавшей его девушки.

— Ты сам в это не веришь.

— Я просто не хочу в это верить, — грустно улыбнулся Кэрсо-Лас.

Марина с самого начала знала, что из этого разговора ничего не выйдет. Игривый ветерок подхватил их, кружа протащил вокруг дворца и оставил лишь у дверей его комнаты.

* * *

— Маркиска, а скажи мне, чисто гипотетически может Вода влюбиться в эльфа? — как можно беззаботнее спросила Гаитоэранта, расстегивая традиционный серо-зеленый плащ калатари.

Повседневная одежда, принятая в городе, отличалась исключительным удобством и функциональностью: спасала от зноя и холода, защищала от ветра и дождя. Долгое время прожившие во Внутреннем Поле девушки предпочитали чисто мужской вариант — узкие облегающие штаны и похожие на спецовки для занятий каратэ блузы с прямыми рукавами. Женскому костюму вместо брюк полагался сарафан любого удобного для владелицы кроя.

— Сомневаюсь, — зевнул Маркиз, стряхивая с лап дождевые капли, — увлечься, конечно, может, восхищаться калатарри легко, они чисты, бескоррыстны, галантны…

— Нет, именно влюбиться, — настаивала Гаитоэранта, — я знаю Маринку много лет, и никогда ее прошлые увлечения не ввергали ее в такое уныние. И к тому же она что-то скрывает…

— Ты уверрена?! — кот вдруг резко остановился.

— Почти, — развела руками леди огня.

— УРР! Какая неосторрожность! Я же говоррил, говоррил! — он развернулся на задних лапах, сделал пару шагов, вновь развернулся, — Завтрра, завтрра же уходим! Урр! Какой же я дуррак! — злобно урчал раздраженный кот.

Сопровождавшие их калатари остановились на почтительном расстоянии, с некоторым трепетом наблюдая за метаниями на месте мудрейшего из мудрых.

— Не драматизируй, пожалуйста. Я уверена, что Марина не потянет несчастного своего полюбовника в пучину морскую. Что плохого может случиться? Я ни за что не поверю, что она решит остаться в Стейдвидже из-за какого-то там калатари, а тоска самых высоких из смертных проходит рано или поздно.

— Урр, не говорри еррунды! — для пущей выразительности Маркиз припал на передние лапы, — Фрр, какая неосмотррительность! Какой же я крретин!

— Господин, вы изволите продолжить путь? — робко поинтересовался эльф из свиты, — Без вас не начнут…

— Да, да.

Кот встряхнулся от ушей до хвоста, но шерсть на загривке по-прежнему стояла дыбом.

— У меня ощущение, что ты чего-то не договариваешь, — заметила Гаитоэранта, внимательно следя за выражением морды премудрого кота.

— Нас ждут, — недовольно фыркнул тот и сильно ускорил шаг, уже не обращая внимания на хлещущие по лапам, упругие стебли непросохшей травы.

Гаитоэранта разозлилась уже по-настоящему. Благодушие, не покидавшее ее весь последний месяц, сгорело без остатка. Ее держали в неведение, словно первоклассницу по поводу предназначения презервативов. Что за дурацкая игра — отгадай секрет, вроде бы как лучшей подруги. Нет, она непременно выскажет ей все, что думает, сразу же как вернется во дворец. Его мудрейшество пытать не имеет смысла, это дело ее и Марины!

Промелькнувшие в расширившихся зрачках красноватые всполохи пламени ушли под подернутые обманчивой чернотой угли. Всему свое время.

Впереди замаячили строения главной улицы города, заканчивающейся огромной вытянутой площадью тупиком. Именно туда со всех сторон стекались облаченные в белые и серо-зеленые плащи калатари — веселые, довольные жизнью. Кто-то пел, другие аккомпанировали на миниатюрных арфах и флейтах, отовсюду слышался смех и разноголосые трели, скрывающихся в густой листве свободно растущих где им вздумается деревьев птиц. По периметру площади били музыкальные фонтаны. Торговцы несли на плечах корзины с виноградом и кувшины с вином.

«Теперь время отдыхать и развлекаться» — решила про себя Гаитоэранта.

* * *

Марина захлопнула окно, погасила свечи, накинула на плечи удобный эльфийский плащ, собираясь вернуться в комнатку, где действительно жила, а не создавала видимость постоянного присутствия. За ужином у Алька Гаитоэранта не сказала ей и двух слов. Надо было давно с ней поговорить, похоже, она что-то подозревает, хоть и не понимает насколько далека от истины.

Что-то мешало, какая-то безотчетная тревога, или же ей просто нравилась эта атмосфера таинственности. Никто не вмешивается, не напоминает об их безрассудстве, не лезет с советами и вопросами.

Как могло так случиться? Дурацкий вопрос. Кэрсо-Лас был симпатичен ей с самого начала, просто здесь на редкость обостряются все чувства живых. Как жаль, что только здесь. Или нет, наоборот, хорошо, что только здесь.

В дверь постучали, неуверенно и осторожно. Марина вздохнула с облегчением, Гаитоэранта так стучать не могла.

— Войдите! — крикнула девушка, вновь зажигая свечу.

— Госпожа, царрь просил передать, что будет ждать вас у сердца священного леса, если пожелаете, я могу проводить вас, — сообщила остановившаяся на пороге Кайлин.

В свете единственной свечи она казалась удивительно маленькой, натянутой до отказа пружиной. В ней начисто отсутствовало присущее всем калатари радостное умиротворение. Только видимость. За грациозностью, легкой улыбкой, переливчатым голоском скрывалась настоящая тьма отчаяния, одиночества и панического страха казаться не такой как все. Слишком поздно, теперь никакая родительская забота не способна исцелить ее.

— Кайлин, через несколько дней мы покинем дворец, так что если хочешь о чем-либо попросить, тебе лучше поторопиться, — стараясь говорить как можно мягче, предупредила Марина.

Кайлин удивленно вскинула изящно выгнутые брови.

— Веди меня к священному роднику или что у вас там считается сердцем леса, — улыбнулась Марина и, взяв свечу с собой, первая вышла в коридор.

Дворец безмолвствовал, погруженный в глубокий здоровый сон. Давно погасли коридорные светильники, их заменил лунный неверный свет, делавший очертания предметов прозрачно—размытыми. Легкие шаги девушек не разбудили даже вездесущего эха, прочно прописавшегося среди мраморных колонн и барельефов. Они прошли через парадный зал и углубились в лес. Налетевший из ниоткуда ветер погасил крошечный огонек свечи, при этом не потревожил ни единой ветки.

Кайлин вскрикнула, когда прямо перед ней возник высокий чужестранец, которого многие во дворце побаивались, несмотря на многочисленные заверения властьимущих в его миролюбивых намерениях.

— Исчезни, — тихо по-русски сказала Марина.

— Я буду поблизости, — засмеялась пустота на том самом месте, где только что стоял Кэрсо-Лас.

— Идите прямо, госпожа, не сворачивайте и выйдите к священному источнику. Мне дальше нельзя, — прошептала Кайлин, испуганно озираясь по сторонам.

— Не бойся, Ветер останется со мной, иди спокойно, доброй ночи.

Марина вздохнула полной грудью. Вековое неизменное спокойствие наполнило легкие. Все именно так, как должно быть. От одной этой мысли на душе стало легче.

— Похоже, наш хвостатый друг решил прочитать нам проповедь, — кто-то положил ей руки на плечи, и ей не нужно было гадать кто именно, даже учитывая, что этого кого-то не разглядел бы самый остроглазый сокол.

— Похоже, — согласилась Марина, — правильно подобрал антураж, выбрал время… — она тихонько хихикнула, — неужели когда-то я кидалась в него тапками за расцарапанные кресла.

— Ну, я не думаю, что теперь он решил поквитаться с тобой, — его теплое дыхание обожгло ее шею, сладкой негой растекаясь по всему телу.

— Прекрати, пожалуйста, и вообще, появись, а то как-то не по себе, — попросила Марина, переводя дух.

— То исчезни, то появись, — хохотнул Кэрсо-Лас, вновь обретая привычный телесный облик.

Беседуя таким образом, они вышли на абсолютно круглую полянку. Четко посредине бил природный фонтан родника, обложенного правильно конусообразной формы валунами. Около священного источника их уже ждал кот. Лунный свет превратил его серебристо-серую шерсть в белую, окончательно довершив иллюзию неподвижной мраморной статуи сидящего тигра.

— Я хочу поговоррить с вами, — статуя открыла глаза и чуть приподняла голову.

— Мы это поняли, — усмехнулся Кэрсо-Лас

Кот не заметил иронии, окинул их долгим мрачным и в тоже время любящим взглядом.

— Я совсем не прротив земной любви и стррасти. Этот рразговорр не состоялся бы даже если бы вы свели с ума всех калатарри скопом, но вы почему-то вцепились дрруг в дрруга, хотя прринадлежите более чем рразным видам.

Приготовившись к долгой дискуссии, Кэрсо-Лас присел на камень у родника, опустил в ледяную воду руку и тут же отдернул ее, дуя на обожженные холодом пальцы.

— Не суй лапы, куда не следует, — наставительно прокомментировал случившееся кот, на секунду выйдя из образа древнего оракула.

— Через неделю мы пойдем дальше, мы не станем цепляться за этот город, — спокойно проговорила Марина, без церемоний устраиваясь на коленях своего друга, — с нами останутся только воспоминания о днях проведенных здесь. Наверняка, мы будем недоумевать, что заставляло нас совершать те или иные поступки.

— И вы готовы с этим согласиться? — быстро спросил Маркиз, обмахиваясь хвостом.

— У нас нет выбора, — вздохнул Кэрсо-Лас.

— За кого ты нас принимаешь? — улыбнулась Марина, привалившись к плечу Кэрсо-Ласа, — Ты забываешь, что мы не принадлежим живой природе, если бы попробовали забить на сей незначительный факт, это было бы насилием над нашей истинной сутью.

Маркиз вновь впал в задумчивость, но, судя по всему, немного успокоился и расслабился.

— Да, пожалуй, я кое-чего упустил, — спустя несколько минут признался он, — но смею вас уверрить, вы тоже кое-что игноррирруете, вы не прросто увлеклись новыми для вас чувствами и ощущениями, вы увлеклись дрруг дрругом. Понимаете? Прравда, если вы не лелеете коваррных планов перреселиться в центрр силы живой прирроды, то я скажу пррямо — любезные господа, у вас прроблема, но это только ваша прроблема, за что спасибо вам огррромное.

— Не понял, — нахмурился Кэрсо-Лас.

— Он считает, что мы заигрались настолько, что и после того как покинем этот город, в наших отношениях ничего не измениться.

— Вам будет тррудно с этим сосуществовать, — пообещал Маркиз, окончательно избавившись от торжественной драматичности в голосе.

— И что делать?

— Есть один способ, — довольно мурлыкнул кот, — вы выпиваете по глотку из этого рродника, на вас снисходит забвение и все. Вы никогда не вспомните о том, что прроисходило в стенах этого горрода.

Воцарилось напряженное молчание. Марина почувствовала, как по спине сползает стайка мелких мурашек. Просто взять и забыть — как впервые влюбилась, как была счастлива, забыть тепло его рук, забыть как он ей дорог, забыть, что ее любили такую какая она есть, позабыв обо всех «но»?! Однако это пресловутое «но» существует и если не решить все сейчас, пусть даже таким радикально—садистским путем, то будет только хуже. Холод заглянул ей в глаза со дна бездны. Все иллюзия, все проходит, вечны лишь безмятежная синева и покой.

«Я хочу помнить» — услышала она далекий, ставший бесконечно родным голос.

Она не сможет, она должна, она знает, абсолютно точно знает как следует поступить, но поступит иначе. Марина открыла глаза, по щекам катились слезы.

— Нет, Маркиз, пусть все останется как есть, — с трудом разлепив пересохшие губы, выговорила она.

Кэрсо-Лас облегченно вздохнул, еще крепче прижав ее к себе. В его пальцах отчаянно пульсировала кровь.

— Как знаете, может вы и прравы, жизнь долгая штука, а ваша вообще бесконечна… Ничего не происходит случайно…

И тут до Марины дошло самое главное — она знает, что ее настоящее место в этом мире, а не во Внутреннем Поле. Она всегда это знала, не представляя толком откуда и почему именно так.

На поляну вылетели два Вальехари — два призрачных духа леса, две серебристые в свете луны тени, их лица трудно было различить, неясные черты казались размытыми, лишь глаза горели ледяным потусторонним голубоватым огнем. Тени поклонились Маркизу и, не удостоив вниманием его собеседников, поплыли дальше через поляну в лес, будто беззвучно беседуя между собой.

Где-то совсем близко ухнул филин, будто подал некий таинственный знак всем прочим лесным обитателям. Зашуршали ветки под тяжелыми копытами остророгих единорогов и изящными копытцами каракалов и пувеллов — карликовых длинношерстных оленей, завозились в высокой траве ежи и зайцы, вышел на охоту лис, захлопали крыльями, вылетевшие на промысел совы. Тысячи звуков наполнили пробудившийся лес, чье «сердце» вдруг стало биться тише — фонтан превратился в пульсирующий родничок.

— Час сокола прробил, скорро луна уйдет с небосклона, — замурлыкал Маркиз, потянувшись. Мягкие подушечки лап вооружились кинжалоподобными, острыми как бритва когтями, — Идите поспите или еще чем займитесь, мне хочется порразмяться, — с этими словами кот скрылся в лесу.

— Почему мне так плохо? Голова как чугунная, — Марина зажала ладонями виски.

Еще чуть-чуть и она вспомнила бы что-то бесконечно важное, но это что-то вновь ускользнуло, разворошив и развеяв все прочие мысли и воспоминания.

Неуловимый, ласковый поток воздуха поднял ее над самыми высокими деревьями, промелькнули перед глазами каскады звезд, облитые молочно—белым сиянием потолочные фрески, и в следующее мгновение она оказалась лежащей на широкой, застеленной синим шелком кровати.

— Мне тоже не по себе, — сказал материализовавшийся рядом Кэрсо-Лас, — я начинаю чего-то бояться, хуже всего, что не представляю чего именно, — он растянулся рядом, бесцельно уставился в потолок.

— Этот источник совсем не вода, — пробормотала Марина, вложив свою руку в его ладонь, — сила жизни в чистом виде, но она же несет смерть живым, а нам принесло бы забвение.

— Смерть? — зевнул он.

— Смерть — естественная часть жизни, — Марина чувствовала, что засыпает, глаза закрывались сами собой, — мы, бессмертные не должны вмешиваться в естественные законы жизни, но здесь мы почти живые, а значит пристрастные…

Кэрсо-Лас что-то пробормотал сквозь сон. Она хотела объяснить ему, почему Маркиз испугался, что они захотят остаться в Стейдвидже навсегда, но не нашла нужных слов. К тому же ее собеседник нахально заснул. Губы вывели всего три, самых главных слова:

— Я люблю тебя…

* * *

Яростно рокотал неистовый прибой, выбрасывая на прибрежную гальку хлопья белоснежной пены. Океан звал, умолял вернуться и все ее существо страстно стремилось к этому. Что способно помешать ей?! Ничто и никто. Так легко забыть навсегда живой мир, отдаться бесконечности и слиться с ней воедино. Как легко, как просто… — не знать боли, печали, сомнений, страха, быть свободной и всемогущей…

На берегу вечности стояла хрупкая девушка, огромные океанские валы льнули к ее босым ногам, не смея намочить подола длинного шелкового платья.

— СОЛЕА! — единым порывом выдохнул океан.

Марина резко села на кровати, ее трясло. Кто-то обнимал ее, отчаянно пытаясь согреть.

— Что случилось? Что с тобой? — сквозь медленно затихающий шум прибоя она наконец-то расслышала встревоженный голос Кэрсо-Ласа.

— Мы сделали большую глупость, — стуча зубами, пробормотала девушка, буквально вжавшись в него, — не теперь, многим раньше, я не знаю, не могу вспомнить! Ничего не могу вспомнить, — сбивчиво бормотала она, будто в горячечном бреду, — Я Солеа, я то, что я есть — Солеа…

— Я давно понял, что ты изначальна, успокойся. Мы не определяем реальности, мы ее суть, тихо, тихо… тшш…

Марина понемногу согревалась, мысли собирались вместе, отделяя сон от яви.

— Что будет, если я уступлю своей изначальности?

— Ничего особенного, просто ты вернешься домой, — вздохнул Кэрсо-Лас.

— Тогда что меня удерживает?

— Наверное, прежде ты должна что-то сделать, понять или вспомнить. Пришло время «собирать камни», как говорили мудрые смертные, — усмехнулся он, укутывая ее собственным плащом, — я не могу сказать тебе, что это был просто сон, наши сны всегда значимы.

Тени в комнате расползлись по углам. В затянутое по бокам плющом распахнутое настежь окно заглядывал мутно-серый рассвет. Должно быть, прошло не так много времени с тех пор, как они уснули.

Шум в ушах окончательно стих и Марина поняла, что остаточный шелест — всего лишь звук накрапывающего летнего дождя. Тянуло промозглой зеленой свежестью, откуда-то снизу доносились голоса дворцовых слуг, споривших, чья очередь рыхлить продроминовый сальцепак — целебное, но жутко вредное, кусачее растение кустарник в четыре метра высоты, бутоны цветов которого открывались зубастыми пастями.

— Тебе имя Солеа о чем-нибудь говорит? — глубоко вздохнув, Марина наконец-то избавилась от судорожной дрожи в голосе.

Несколько секунд он размышлял соврать или не договорить. Впрочем, осознав что его колебания уже стали очевидны, только улыбнулся. Марина смотрела на него в упор, почему-то страшась услышать ответ на свой вопрос.

— Солеа — одно из знаменитейших имен, — он отвел взгляд, — У вас все иначе, чем во владениях воздуха. У ветров нет иерархии, у всех собственные пределы, уходящие в эфирное ничего, — поймав непонимающий взгляд девушки, он пояснил, — миры перетекают друг в друга, как именно никто не знает, но эфир соединяет, связывает и одновременно разграничивает и разделяет их, он бесконечен, но кончается в один миг. Так вот, ветры независимы друг от друга, а насколько я знаю, с водой немного не так. Вода, вернее владения Куатафа тоже имеют выход в эфир, они сами по себе уже часть эфира, я только слышал об этом, не больше, я могу ошибаться, — пожал плечами Кэрсо-Лас.

— А что насчет Солеа?

— Ну, — легкая улыбка тронула его губы, — собственно все прочее пространство — это изначальные владения Солеа. И честно говоря, сомневаюсь, чтобы кто-то из смертных или бессмертных когда-либо лично встречался с Солеа, это вообще великая загадка. Армадомараэ говорил мне как-то, что Солеа слишком велик, чтобы хоть однажды обрести подобие плоти и удостоить кого-либо своим вниманием.

— О да! — сердце Марины ухнуло вниз, холодным комом застыв в районе желудка, — Вот обрадовал! А что за Армадомараэ такой? Имя знакомое…

— Он помогал нам в поисках Гаитоэранта, — усмехнулся Кэрсо-Лас, — все опять сводиться в одну точку. Но, собственно, это был единственный случай, когда обстоятельства вынудили представителей разных сил встречаться или беседовать.

— Еще замечательней, — упавшим голосом пробормотала Марина

В висках вновь запульсировала боль. Что-то ускользнуло, в который раз. Что-то бесконечно важное…

— Я конечно догадывался. Что ты не простой представитель своей силы, — вдруг продолжил Кэрсо-Лас, грея в своих руках ее заледеневшие ладони.

— Почему? — удивилась Марина.

— Далеко не каждый способен так вольготно пользоваться собственным могуществом в самом сердце иной стихии. Гаитоэранта подожгла лишь мою материальную оболочку, причем для того, ей потребовалось вспыхнуть самой в чистом кислороде, ты же попросту затопила всю мою сущность целиком, толком не разобрав что именно сделала, оставшись во плоти…

— Ты не сопротивлялся, — неуверенно возразила Марина, — если бы…

— Я не был готов, я и предположить не мог, что такое возможно, — улыбнулся Кэрсо-Лас, — К тому же, твоя сила близка моей собственной, вреда бы не нанесло никому, мне незачем было сопротивляться, но нас окружала чистая сила Воздуха, тебя же это обстоятельство нисколько не притормозило. Гаитоэранта потеряла сознание, выключилась, так сказать…

— А у меня случилась истерика, — засмеялась Марина, чувствуя, что окончательно согрелась.

— Ровно после того, как я вновь стал собой, слабо вырубить ветер во владениях воздуха! А истерика, как ты ее называешь, всего лишь результат отката, — он сморщился как от зубной боли, — нет, положительно людской язык бесконечно несовершенен.

— Состояния, когда не знаешь, что делать с высвобожденной энергией, не имея намерений дальше ее использовать, — помогла ему девушка.

— Ну, в общем и в целом… да, — кивнул он, — все равно предположить, что ты и есть легендарный Солеа, я не мог…

— ЛегендарнЫЙ? — лукаво улыбнулась Марина, — кто решил, что именно НЫЙ, если никто никогда не видел меня во плоти?

— Хочешь сказать, что помнишь себя в изначальном облике? — искренне удивился Кэрсо-Лас

— Это единственное, что я вообще помню из своего изначального бытия, — Марина сняла с себя плащ, — Само имя Солеа на языке моря, если есть такой язык… впрочем, неважно. Скажем так, в моем восприятии это тождественно символу власти как данности, как единственной реальности, этому должно соответствовать противовес. Хотя бы номинальная физическая немощность, иначе не миновать экспансивного настроя. Это способ сдерживания самое себя, не больше, не меньше.

— То есть, хочешь сказать, женское начало предостерегает от стремления к власти? — недоверчиво хмыкнул Кэрсо-Лас.

— Зачем стремиться к власти тому, кто сам олицетворяет собой власть, дело не в женском или мужском начале, ты когда-нибудь думал о себе как о мужчине?

— Я вообще никогда не задавался подобными вопросами, — пожал плечами Кэрсо-Лас.

— То-то и оно… Просто для меня важен баланс, сила воды в восприятии всего существующего вокруг, основная сила сосредоточена в глубине, что-то сродни воронке наоборот… — Марина беспомощно развела руками, точь в точь как незадолго до этого Кэрсо-Лас, когда подбирал нужные слова, — чем глубже, тем больше понимания, больше силы, проникновения в суть всего сущего, а физическая, самая поверхностная оболочка обязана быть максимально восприимчивой, она не имеет права обладать еще и физической силой… Теперь понимаешь? — она с надеждой посмотрела на своего собеседника.

Тот задумчиво тер подбородок.

— Кажется, да, — в темной стали его глаз засветились озорные лучики улыбки, — тогда почему тебя никто не видел в воплощении?

— Не знаю, — вздохнула Марина, вновь вытягиваясь на кровати, — я уверенна лишь в том, что я Солеа и именно та, о которой ты говоришь.

— Угораздило же меня! — хохотнул Кэрсо-Лас, наотмашь падая на спину раскинув в стороны руки, чуть было не заехал ей в бок локтем.

— Ты про что?

Он развернулся к ней лицом, ответил совсем серьезно, без тени иронии или беспечного озорства:

— Про то, что Маркиз прав и когда мы покинем этот город, в моем отношении к тебе ничего не изменится и физическая оболочка тут ни при чем…

Она убрала с его лба волосы, провела тыльной стороной ладони по седому виску, нежно поцеловала.

— Это началось еще до того как мы вступили в этот город и, думаю, даже раньше, чем мы оказались в этом, так сказать, Изначальном мире, я и Гаитоэранта, но я не могу ничего вспомнить.

— Сегодня, когда наш котяра предложил забыть все, у меня мелькнуло такое же ощущение…

* * *

— Здорово, господа! Выше всяких похвал! — раздался громовой голос со стороны двери, — Только зачем из меня идиотку делать! — ввалившаяся без стука Гаитоэранта единым порывом выпалив гневную тираду, поспешила захлопнуть дверь.

— Она что, что-то услышала? — непонимающе оглянулся по сторонам Кэрсо-Лас.

— Увидела, — тяжело вздохнула Марина, нехотя соскребая себя с кровати, — вошла и увидела нас с тобой, мирно беседующих лежа в постели и, учитывая все прежние подозрения, сделала вполне логичные выводы.

Она подошла к окну. Внизу разгоралась нешуточная баталия, жаркий спор перерастал в потасовку, молодые эльфы размахивали руками, перебрасывая друг другу причудливую мотыгу с длинными спирально закрученными зубцами.

— Ты расскажешь ей? — спросил подкравшийся сзади Кэрсо-Лас, — Чего это с ними? — удивленно глядя вниз, спросил он.

— Давно пора было рассказать ей, но знаешь, сейчас мне не хочется с ней ругаться.

— Почему обязательно ругаться? Это наше частное, если я правильно понял, дело…

— Да, да, все это так… Чтобы это понять, нужно побыть людьми несколько тысяч лет, — она приподнялась на цыпочки и поцеловала его.

Внизу стихли голоса, судя по всему, калатари дружно таращились на них снизу вверх.

— Пойду, поговорю с ней, — улыбнулась Марина.

Кэрсо-Лас отступил на шаг, увлекая девушку за собой, подальше от окна, не переставая, однако целовать ее. В результате разговор с Гаитоэрантой отложился еще на пару часов.

Ко времени утренней трапезы о романе «опасных чужестранцев» знали все во дворце, от Абегаэля и Алька до Кайлин и прочих молодых калатари, прислуживавших Великим.

Об этом судачили в садах и на кухне, гадая когда и почему так случилось, большинство восприняло это как неизбежное влияние магии города, некоторые спорили быть или не быть свадьбе и грандиозному празднику по такому случаю. Альк, поначалу усмотрел в этом проблему, но, переговорив с Маркизом, расслабился и не стал мешать своим подданным делиться впечатлениями. Абегаэль почти не удивился, вне себя была только Гаитоэранта

Злилась, прежде всего, на себя, совершенно не понимая, почему сие, по сути, тривиальное обстоятельство так ее задевает. Ну, спит ее подруга с ветром, что же в этом такого уж особенного. Она могла предположить, почему Марина не спешила поделиться такой новостью — поди, сама от себя не ожидала. Стейдвидж — город силы жизни, Кэрсо-Лас не эльф, бояться покалечить короткую жизнь не надо, расслабься и отдыхай… Однако Гаитоэранта злилась, ярость кипела в ней подобно огненной лаве в жерле проснувшегося вулкана, и рассудок не в состоянии был усмирить ее.

Она неподвижно лежала у себя в комнате на давно застеленной постели, уставившись в крошечную точку на потолке. В широко открытых глазах бушевали языки пламени, которые теперь мог запросто увидеть любой смертный. Она ничего не знала, кот знал, а она нет — эта мысль вращалась по кругу, выводя из себя своей неотступной навязчивостью.

— Можно? — в проеме двери показалась тигровая лапа.

— Уйди от греха, — пробурчала Гаитоэранта, — не ровен час подпалю шкурку…

— Как гррубо, — ласково мурлыкнул Маркиз вальяжно растягиваясь на ковре рядом с кроватью, — Кого рревнуешь, ее или его?

— Что за глупости! — фыркнула Гаитоэранта, поневоле отвлекаясь от мрачных мыслей, — Ты, между прочим, засранец, каких поискать…

— Я им обещал…

— Даже так, — Гаитоэранта резко села, — и чего же было такую секретность разводить? Я бы в третьи лишние не набивалась, им это хорошо известно.

— Бррось мне зубы заговарривать, — перебил ее кот, — ты могла догадаться сама, но ты же в упорр ничего видеть не желала, почему ты злишься на самом деле?!

От такого напора Гаитоэранта застыла на долю секунды.

— По-твоему я не заслуживаю элементарного доверия? — с вызовом и горечью спросила она, — Между прочим, я могла бы считать его своим врагом, то есть я имею на это право. А теперь что я должна делать?! Простить, забыть и благословить или потерять единственного друга?! — ее прорвало, к горлу подступил скользкий комок, злость уступило место обыкновенной детской обиде, — Зачем Мари о том подумать, ей вообще на меня наплевать!

— Не наплевать, — Маркиз прошелся по комнате, — она боялась тебе сказать именно потому, что знала, как ты это воспрримешь, — он сел рядом, сложив голову на ее колени, — Она даже теперрь боится…

— Чего? — всхлипнула Гаитоэранта, зарываясь лицом в мягкую кошачью шерсть на загривке тигра.

— Боится потеррять тебя, боится за него…

— У них так все серьезно?

Кот прищурился и по-человечески тяжело вздохнул.

— Более чем я мог себе прредставить. Нам еще долго быть вместе, вам необходимо помирриться, отложи свои коваррные намеррения до конца пути.

Гаитоэранта чмокнула его в холодный, мокрый кожаный нос.

— Пока у меня вообще нет никаких планов. Ладно, пойдем завтракать.

По коридорам дворца пронесся протяжный перелив хрустального колокола, возвестившего о готовности завтрака.

Гаитоэранта вытерла рукавом слезы, потрепала кота за ухом и, ни слова более не говоря, направилась к двери. Маркиз задумчиво посмотрел ей вслед.

— Ой, не веррю, — тихо заключил он, зрачки сузились в едва различимые щелочки, — не будь я калахаррским котом…

На ведущей в летнюю столовую веранду лестнице Гаитоэранта столкнулась с глотающей слезы Кайлин, которая, очевидно, не была настроена делиться своими огорчениями, так как тотчас радужно улыбнулась и поспешила вниз.

— Кайлин, подождите, пожалуйста, — окликнула ее Гаитоэранта.

Кайлин замерла как вкопанная, медленно, словно ожидая удара, обернулась.

— Вы случайно, не знаете, мои спутники собрались?

— Они в трапезной, ваше сиятельство, — облегченно вздохнула девушка. Она уже спустилась на пару ступенек, как вдруг вновь обернулась и подчеркнуто не заинтересованно спросила, — позвольте, вы не знаете, госпожа Марина зайдет после завтрака к себе в комнату?

— Не ручаюсь, но думаю, зайдет, — отмахнулась Гаитоэранта, несколько удивленная вопросом.

Кайлин кивнула и побежала вниз, Гаитоэранта моментально забыла о ее существовании.

В высокие стрельчатые окна трапезной лился яркий солнечный свет, играя на золотых приборах и тонком хрустале. Во главе стола как всегда исполненный величия восседал Альк, по правую руку сидел убеленный сединой Абегаэль, по левую Марина и Кэрсо-Лас, далее место пустовало. На противоположном конце стола завтракала придворная знать, лучшие виноделы, воины, лекари, конезаводчики, а также насколько новых, незнакомых лиц.

— Приветствую, — коротко поздоровалась Гаитоэранта, усаживаясь на единственный пустой стул.

Беседа за столом на секунду прекратилась, незнакомые калатари возмущенно переглянулись, но не встретив поддержки со стороны, принялись расспрашивать рядом сидящих о статусе новоприбывшей, позволившей себе опоздать на прием, усесться рядом с правителем и не соблюсти регламента приличествующих церемоний.

— Что за прием, предупредили бы, я может, приготовилась бы? — как ни в чем не бывало шепнула она Кэрсо-Ласу.

— Прибыл караван, на пятый день мы покинем Стейдвидж и продолжим наш путь, — также шепотом ответил Кэрсо-Лас.

Альк поднял бокал, голоса стихли.

— Я прошу минутку вашего внимания, — улыбнулся он собравшимся, — с этой минуты я объявляю начало ежегодного турнира воинов и магов, который завершится на третий день грандиозным пиршеством в честь наших уважаемых гостей, столь скоро собравшихся нас покинуть.

Грянуло дружное «Слава!», зазвенели кубки, Альк поднялся и стоя осушил свой бокал.

— Правитель, развейте мои сомнения, — поднялся со своего места высокий незнакомый калатари, чье лицо пересекал белый шрам, — в турнире будут участвовать все желающие?

— Безусловно, Тинтониэль, любой мужчина или женщина могут помериться силами в искусстве стрельбы из лука, рукопашном бою, бою на мечах или магии.

— Все ли? — насторожено остановил его Абегаэль, бросив косой взгляд через стол на погруженных завтраком гостей.

Альк на секунду задумался.

— Правила неизменны, но они же позволяют не принимать вызова, если нет достаточной уверенности в своих силах.

— О, не беспокойтесь, дорогой Альк, мы не станем участвовать, — оторвавшись от восхитительного кролика под кисло-сладким соусом, проговорила Марина.

Не успела она этого сказать, как Тинтониэль вновь поднялся.

— Я был чемпионом в боях на мечах последние пять лет, я приехал специально и уверен в своих силах, а также в том, что среди знакомых мне воинов не найдется того, кто мог бы оспорить мое звание чемпиона и потому я бросаю вызов… — он снял с манжеты золотую ленточку, обошел стол и положил ее перед Кэрсо-Ласом невозмутимо намазывающем булку джемом

Воцарилось напряженное молчание, Кэрсо-Лас и не подумал прервать свое занятие. Марина со стоном закатила глаза, Гаитоэранта засмеялась, Абегаэль смотрел на безрассудного эльфа со смесью раздражения и жалости, Альк нахмурился.

Кэрсо-Лас, не переставая жевать, покрутил ленточку.

— Спасибо, великодушно, но я понятия не имею, что с этим делать, — он несколько небрежно отложил знак вызова и допил оставшееся в кубке вино.

Тинтониэль побледнел, Марина притянула к себе Кэрсо-Ласа, принялась объяснять смысл произошедшего. Тот удивленно вскинул брови, впервые взглянув на смельчака.

— Я не нуждаюсь в снисхождении, ваше сиятельство, — гневно заговорил калатари, меряя будущего противника грозным взглядом, — если вы не примите вызова, я буду считать вас трусом.

Альк примирительно вскинул руки.

— Сядь, Тинтониэль. Наши гости не знают правил турнира…

— Да зачем нам их знать, любезный Альк, это турнир воинов калатари, мы не станем участвовать, это же будет чистое избиение младенцев, — слишком громко прошептал Кэрсо-Лас.

Марина больно ткнула его в бок.

Тинтониэль аж подпрыгнул от такого оскорбления. Гаитоэранта от смеха почти что залезла под стол, те, калатари, кто имел представление о возможностях чужестранцев, смотрели на Тинтониэля с искренним сочувствием, другие, прибывшие с караваном — с восхищением.

— Заклинаю тебя звездой Идеэра, прими мой вызов или мой позор навек останется с тобой моим проклятием, — белыми дрожащими от негодования губами пролепетал воин.

— Не смей! — загремел Альк, отшвырнув от себя кубок.

Стало очень тихо, было слышно, как шипит в графинах пенный квас.

— Что он сейчас сказал? — осторожно переспросил Кэрсо-Лас.

— Пообещал покончить с собой, если ты не свернешь ему шею, — великодушно пояснила Гаитоэранта.

— Не обязательно, — тихо возразил Альк, — воины не погибают на турнирах, для этого есть настоящие битвы. Обычно бой кончается незначительными повреждениями, впрочем, при тяжелых ранениях наши лекари используют воду целебного источника.

— Соглашайся, что уж делать, — вздохнула Марина, переходя на русский язык, — треснешь его клинком плашмя по глупой башке и пусть внукам рассказывает, что дрался на дуэли с Ветром.

Кэрсо-Лас улыбнулся.

— Ладно, согласен, — сказал он на языке калатари.

Половина стола ахнула от ужаса, вторая от восторга.

— Повяжите ленту на рукав, — вновь заговорил Альк и когда все было готово, добавил так громко, чтобы все за столом это слышали, — Чтобы не произошло теперь, пусть это будет уроком всем прочим, гордость порой лишает разума самых доблестных из нас и еще, — он выдержал эффектную паузу, — Я запрещаю настаивать на принятии вызова, отныне и на века — никто не смеет угрожать чем бы то ни было, просить и умолять отклонившего вызов!

— Это не справедливо! — раздался одинокий голос.

— И еще! — повысил голос Альк, — Если вдруг кто-то найдет иной способ вызвать наших гостей на поединок и, тем более, на магический, я прошу кого-то из них прямо сейчас явить свои таланты, чтобы охота такая отпала у каждого гордеца. Я прошу вас.

Кэрсо-Лас, Марина и Гаитоэранта поднялись со своих мест, прекрасно понимая, что если подобный Тинтониэлю вызвал бы кого-то из них на магический поединок, всей целебной воды города не хватило бы, чтобы спасти бедолагу.

Кэрсо-Лас исчез и вновь возник в воздухе под самым потолком, послав вниз слепящую вспышку, из которой материализовались вооруженные серебристыми клинками безголовые, крылатые воины, которые развернули между собой короткий, жестокий поединок. Мечи со свистом рассекали воздух, один по неосторожности опустился на спинку стула Марины и стул разлетелся на мелкие осколки. Калатари чуть не открыв рот, наблюдали за происходящим. Воины в миг рассеялись в воздухе, а Кэрсо-Лас неподвижно завис в невидимом кресле.

Гаитоэранта выбросила вперед руку, поймала в пустоте пылающий кнут, обернула его вокруг себя, вспыхнув словно свечка. Послышались вопли ужаса, когда, разлетевшиеся от горящей руки брызги подожгли все свечи люстр и боковых светильников, ошметки ревущего пламени оставляли черные выгоревшие следы на мраморном полу. Марина пошла ей навстречу, с каждым шагом все меньше напоминая человека из-за окруживших ее силуэт волн. Пламя зашипело и остановилось, волна разбилась о ближайшую стену, с ног до головы окатив всех замерших в немом восторге и ужасе калатари прохладной соленой водой. Марина вновь обрела привычный облик, оставшись совершенно сухой, Гаитоэранта и Кэрсо-Лас также вернулись к столу, безусловно, довольные представлением и произведенным эффектом.

На Тинтониэля было страшно смотреть: мокрый, бледный, в глазах первобытный страх, руки дрожат. Марина взмахнула рукой и вода исчезла, смыв сажу с пола и стен.

Альк поежился, очевидно, он также не представлял истинного могущества своих гостей.

— Вы не произносите заклинаний, — с трудом выговорил Абегаэль. Его слова нарушили могильную тишину, дав знать, что жизнь продолжается.

Калатари зашевелились, зашептались, задвигались стулья, в кубках вновь заплескалось терпкое вино.

— Нам это не требуется, — с видимым удовольствием пояснила Гаитоэранта.

— Впрочем, можно для пущей красочности, — поддержал ее Кэрсо-Лас и тут же выдал, — ПАТАНАРА!

Осколки стула соединились, правда, парочка из них все-таки сгорели, так что на спинке отныне не хватало резных украшений.

— Он подо мной не развалится? — наивно полюбопытствовала Марина, осторожно усаживаясь на свое место.

Завтрак продолжался, легкий нрав калатари позволил им быстро справиться с потрясением, спустя несколько минут за столом вновь слышались тосты и смех. Убедившись, что никто никому не намерен угрожать, калатари засыпали чужестранцев вопросами, особенно старались ученики магических школ, съехавшиеся на ежегодный турнир. Внятных ответов им не удалось получить, но это никого не расстроило. В свою очередь Кэрсо-Лас подробно расспросил о предстоящем турнире и традициях с ним связанных.

В мире калатари существовало восемь земель, объединенных и возглавляемых городом столицей Атраэндж. Пять провинций находились на южной стороне Великих гор, были мирными и процветающими, в них жили в основном ремесленники, земледельцы и лесные хранители: таковы были земли Калахара — земля неувядающих лесов; Урколаэна — земля песчаных дюн и целебных родников и Сантона — земля лугов, садов и виноградников. Атраэндж был столицей, туда стекалась вся мудрость народа калатари и Стейдвидж — пограничная земля, земля воинов. Далеко на севере, за Великими горами, у границы вечных льдов, дальше которых было лишь безбрежное холодное Черное море, лежал город пророков Палан, а на северо-западе, посреди враждебных ведьмацких земель на берегу моря Забвения нерушимой крепостью стоял город последней зари Ламорада — порт, вырубленный в цельной скале, далеко выступающей в море. И последним владением калатари считался секретный город, спрятанный в горах. Город миражей и призраков Эдера, в незапамятные времена принадлежащий ведьмакам, отвоеванный в кровопролитнейшем сражении, но так и не нашедший достойного применения в короне земель калатари. Его называли городом изгнанников и отшельников, но там же жили самые искусные ювелиры и изготовители талисманов.

Естественно, в каждом регионе была собственная магическая школа. Каждый год в Стейдвидже проходил турнир воинов, лучников, рыцарей и боевых магов. Магия Стейдвиджа была полностью ориентирована на боевые и защитные заклятия. Ученики и маги низших рангов, желавшие обучаться именно в школе Абегаэля, должны были заявить о своих способностях на турнире, после которого лучшие принимались в его школу «Красного Щита». Действующие боевые маги использовали турнир для обмена опытом.

Примерно тот же принцип действовал и в отношении состязаний лучников и воинов. Турнир служил для обмена знаниями, подведения итогов, установления и поддержания дружеских взаимосвязей калатари из разных земель.

По традиции открывали состязания лучники, далее следовали поединки между лучшими воинами, апофеозом являлись магические состязания, плавно переходящие в массовые состязания наездников.

Альк с удовольствием рассказывал об обычаях и традициях своего народа. Его подданные без стеснения обсуждали взаимоотношения чужестранцев, гадая, что ждет Тинтониэля. Последний вскоре не выдержал соболезнующих взглядов и ушел. Однако прочие расходиться не торопились.

Завтрак затянулся.

— Кстати, меня на лестнице поймала Кайлин, — вспомнила Гаитоэранта, — спрашивала, когда ты зайдешь к себе в комнату. Или ты решила окончательно переехать на второй этаж? — не без ехидства добавила она.

— Наверное, перееду, все равно только ленивый не знает, — оскалилась в улыбке Марина.

— О, никак ты злишься? — теперь сарказм звучал в полный голос, — Зря, по-моему. Я не слова никому не сказала, сами где-то прокололись.

— Я знаю, — примирительно ответила Марина.

— Так бывает, когда обычное дело превращается в тайну за семью печатями, — фыркнула Гаитоэранта, — ты мне ответь на один единственный вопрос, — она внимательно посмотрела в глаза подруге и еще больше понизила голос, хотя все окружающие были поглощены обсуждением правил турнира, — На фига?

Марине не нужно было уточнять, что именно имеется в виду, и ответ у нее был, простой и очевидный, вот только что-то мешало его озвучить. А сказать что-нибудь было необходимо и откровенная ложь здесь не годилась.

— Я изначальна, также как ты и Кэрсо-Лас, это я поняла здесь, но ничего кроме этого не смогла понять. Он просто оказался рядом.

Реакция оказалась сравнительно предсказуемой.

— Это твое личное дело, но чтобы в него лишний раз не лезли можно просто откровенно попросить об этом, — уже значительно мягче ответила Гаитоэранта.

Марина подавила вздох облегчения, ограничившись едва заметной грустной усмешкой, которая ровным счетом ни о чем не говорила.

* * *

Кайлин с порога сшибла ее новой заботой.

— Я хочу уйти с вами! — выпалила она, стремительно вскакивая со стула.

— Куда?

— Куда угодно, в Эдеру, к ведьмакам в рабство. Это не жизнь, мне не с кем поговорить, вчера во сне я наколдовала двух скелетов, просыпаюсь, а они сторожат меня! А если бы это кто увидел! Я черный маг, мое место глубоко под землей, где я никому не смогу причинить вреда! — она разрыдалась, закрыв лицо руками.

— Ты уверена? — на всякий случай спросила Марина.

— Уверена, уверена как никогда. Вы ведь не выдадите меня, правда? — с надеждой и болью смотрела девушка на ту, для которой и то и другое перестало существовать.

— Хорошо, — кивнула Марина, — мы уйдем с караваном, нам нужен проводник на другую сторону гор, а дальше мы пойдем на северо-запад. Ты вольна будешь покинуть нас тогда, когда посчитаешь нужным, — буднично сообщила она.

— Спасибо! — Кайлин, не помня себя от счастья, бросилась ей на шею.

Марине стало не по себе, она вдруг вспомнила, что имеет дело со смертной, совсем юной девушкой. Как опрометчиво вверять собственную судьбу в руки тех, кто может лишь указать путь, но не поможет его преодолеть. Как доверчива и наивна она, как много разочарований ждет ее впереди.

— Кайлин, я хочу, чтобы ты знала — никто, ни под каким предлогом не смеет вынуждать тебя делать тот или иной выбор, — она приветливо улыбнулась, но холодная синева глаз осталась недвижимой, — Только ты можешь решать как тебе жить и что делать, никто не проживет твою жизнь за тебя. Я не спаситель, я лишь средство осуществить задуманное.

Кайлин вытерла слезы, в глазах сияли радость и смятение.

— Я все давно решила, я хочу уйти.

— На рассвете пятого дня, — улыбнулась Марина, окончательно смирившись с тем, что ее подлинное имя Солеа, — будь готова. Кстати, если ты все равно здесь, помоги мне перенести мои вещи в комнату господина Кэрсо-Ласа…