Западный поход

На северо-востоке Брянского княжества, там, где в реку Оку впадает речушка Любуча, расположилось небольшое поселение Любутск. Когда-то оно было частью истинно русского княжества. Но с ростом могущества западного соседа, великого литовского княжества, и ожесточенной междоусобной борьбы северо-восточных соседей, эта территория перешла к западному соседу. Здесь в целях обороны Олгерд построил небольшую крепость, дав ей название Любутск. Сюда литовцы переселили ряд боярских семей из Брянска. В их число попали и Осляби. В Любутск Нестерко и повез Егора, согласившегося жить в семействе бояр Ослябей.

От Москвы до Любутска расстояние меньше, чем оттуда до Брянска, и двести верст вряд ли наберется. А если ехать в Вильно, то… это настоящее путешествие. Поэтому издавна северо-восточные брянские бояре тяготели к Москве. С ростом же могущества Московии литовцы «забыли» о своей собственности на эти земли.

В общем, оба великих княжества втайне ожидали, что найдется князь, способный их объединить. И обе стороны видели в Василии, старшем сыне Симеона, такого объединителя. Все, кто видел мальчика и хорошо знал Гедимина, говорили, что он вылитый дед и по комплекции, и по хватке. Так что Василий уже загодя почти признавался тем объединителем, который не встретит особого сопротивления с обеих сторон. Одна сторона надеялась, что он пойдет по стопам своего великого деда, и Литва от этого только выиграет, другая же надеялась, что поскольку Василий живет в Московии, то и будет ей благоволить. Ну а пока что Москва потихоньку хозяйничала в этих землях.

Хоромы Ослябей на Оке находились в версте от начавшей приходить в упадок крепости. Когда-то это было большое и дружное семейство. Четверо из пяти сыновей были хорошей подмогой отцу. Последний, пятый, Роман, был общим любимцем. Но литовский князь, пополняя войско, забрал двоих старших сыновей. И те сложили свои головы на далекой прусской земле в битве за литовское могущество. Еще двое поплатились своими жизнями в междоусобных битвах. Сражались между собой не только князья, но и бояре. А земли Ослябей притягивали к себе любителей чужого добра, как пчел на мед. Роман, надежда родителей, был физически здоровым, развитым парнем. Было видно, что лихим будет бойцом. А еще отличался он тем, что был добрым, отзывчивым человеком, послушным родителям. Но… не стало и Романа.

Не думали старые Осляби, что переживут это горе. Но… выжили, из последних сил, но выжили. И решили ехать в Москву.

— Ей! — Петр приказал вознице остановиться, завидев какого-то мужика с охапкой дров за спиной.

Услышав крик, тот остановился, спросил:

— Че надоть?

— Да иде ослябские хоромы?

— А вон они! — Мужик махнул свободной рукой в сторону.

Так виднелась покосившаяся ограда, за которой чернели стены хозяйских построек.

— Давай туды! — крикнул Петр вознице.

Старики от радости, что великий князь выполнил обещание и прислал гостя, который привез «сына», не знали, что и делать, куда посадить, чем кормить их. Бывалый Петр хорошо стариков понял и постарался их успокоить. Вроде ему это и удалось. Вот только насчет «сына»…

Приглядевшись к гостю, они говорили:

— Вылитый, вылитый Роман.

Петр подмигнул Егору, заметив:

— Роман, давай сопричисляйся! Вишь, как встречают.

По улыбке, с какой Егор посмотрел на Петра, тот понял, что парень очень доволен приемом.

Отобедав и выпив крепкой пахучей браги, раскрасневшийся, но не забывший о своих обязанностях Петр стал раскланиваться.

— И не переночуешь? — с огорчением спросили хозяева.

— Другой раз, другой раз, ей-богу, — ударяя себя в грудь, ответил он.

Его проводили до ворот, одна створка которых висела на единственной петле, а другая валялась на земле, припорошенная снегом.

Проводив Петра, «Роман» встал одной ногой на валявшуюся створку ворот и обратился к хозяину:

— Батяня…

Это обыденное слово подействовало на старика, словно бальзам на больные души.

–…а хде струмент?

— Да ты, сынок, отдохни-то.

Слово «сынок» вмиг расставило все по местам.

— Ладноть, батяня, отдохнуть еще успеется, — ответил Егор, засучив рукава.

— Евдокия! — раздался в открытую дверь сиплый голос старика.

— Чиво те? — Та появилась на пороге.

— Да вота, слышь, Роман-то наш не хотит отдохнуть с дороги.

Старуха всплеснула руками:

— Да я ж те, сынок, уж постелила. Ты не обижай нас, старых.

Егор крякнул и вошел в дом. Ему не хотелось обижать новых родителей. Они оба проводили его до одрины. Это была большая светлая комната. На окнах — тяжелые шторы. Торцом к дальней стене стояла широкая дубовая кровать со взбитой высокой пуховой наволокой во всю кровать. Несколько подголовий стопкой стояли в изголовьи кровати. Откинутая одевка отдавала белизной. У окна стоял столик с двумя ослонами. У входа — платяной поставец. Егор ухмыльнулся. Давно он не наслаждался такой прелестью домашней жизни, хотя у него зачесались руки навести скорее порядок. Но поклонился хозяевам в знак благодарности и стал снимать рубаху. Старики, радостные, поспешили к двери.

Роман, постояв какое-то мгновение, бросился на кровать. Он не заметил, как уснул. Когда проснулся, в комнате было сумрачно. Вечерело. Он соскочил с кровати, оделся и вышел в проход.

Хоромы были большими. В проходе по обе стороны виднелось множество дверей. В конце прохода светился серый четырехугольник. Он пошел к нему и вышел на крылец. Спустившись по кое-где подгнившим ступенькам, парень оказался во дворе. Когда-то его отстроили по-хозяйски. Прошло время и многое требовало ремонта. Он удивился про себя: «Они же бояре, сами не могут делать, так могли бы и нанять. Аль с деньгами плохо?» Как он потом узнал, их у бояр не было с давних пор. Все сбережения повытянули по разным причинам соседи. Они же опустошили и двор, забрав почти всю скотину.

Долго ходил он по двору и удивлялся: даже худой собачонки не было. Была собака, но один из обидчиков, боярин Скертовский, убил ее, когда уводил последнего коня, который якобы летом потравил его посевы. С него Роман и решил наводить порядок.

Узнав, что его хоромы находятся в полуверсте, утром, надев катанки и накинув шубейку, он потопал в сторону боярина-грабителя. Миновав улицу, он увидел десятка с два избенок. Наугад постучался в одну из первых. Ему открыл дедуля в одном валенке, другой был в руке.

— Будь здоров, старина! — И Роман поклонился.

— И ты здрав будь! Че пожаловал? — спросил хозяин, надевая второй валенок.

— Ты мне, старина, не скажешь, хто у боярина оберегал его посадки?

Дед повертел головой, потом спросил:

— А зачем те, мил человек, ето знать?

— Да… князь прислал. Пожаловался хто-то ему, мол, скот Осляби вытоптал у боярина Скертовского все поле.

— Ха! — Дедусь ударил себя по худым ногам. — Ой, и приврал хто-то. Да у етих бояр скота-то было коровка-хромушка да конь. Правда, хорош. Да ихний Тимоха-то стерех хорошо… Зазря старых обидел. Одни остались да стары. Вот их и обижают. Заступы нетути. Был сыночек, а куды делся… — Дед пожал плечами, потом сказал: — Слыхивал, будто помер. А хто говорит, что убег, чтоб литовцам не служить.

— Извиняй, старый, пойду я.

— Иди, иди.

Закрыв за ним дверь, дед открыл ее вскоре.

— Ей! — крикнул он и махнул костлявой рукой.

Роману пришлось вернуться. Дед зашептал ему на ухо:

— Аспид наш боярин Скертовский, прости мня, Господи! — Он перекрестился.

— Благодарствую. — Роман поклонился.

Он вышел на улицу, какое-то время постоял, подумал и, сказав про себя: «Правы мои старики», пошел в сторону скертовских хором.

На боярском дворе кипела утренняя работа. Кто кормил скотину, кто доил коров, кто подметал двор. Роман направился к конюшне. Войдя вовнутрь, он увидел, как какой-то человек отсыпал лошадям овес. Увидев незнакомца, тот поставил мешок на пол и, вглядываясь в него, спросил:

— Ты хто?

Незнакомец усмехнулся:

— Хто? Роман.

— Роман? — Удивление вырвалось у него из груди.

— Роман, — подтвердил тот и стал спокойно осматривать одну из лошадей.

Мужик стоял в какой-то растерянности, потом неуверенно произнес:

— Уж не Ослябя ли?

— Ослябя, Ослябя, — не обращая на него внимания, в тон ему ответил он.

— Так… он… помер.

— Ето я нарошно, чтоб ближе соседей узнать.

— Аа-а! — Мужик чешет свою головешку. — А щас че делашь?

— Ищу свойво коняку, котору забрал твой хозяин.

— Без его не дам!

Мужик, оттолкнув непрошеного гостя, встал между ним и лошадью. Гость, недолго думая, схватил его за грудки, поднял и швырнул в ясли. Неторопливо подошел к нему. Тот от испуга забивался в угол. Роман наклонился над ним и тихим, но угрожающим голосом произнес:

— Скажишь свойму боярину, че я обиду своих родителей ему не прощу.

Потом брезгливо посмотрел на мужика, спокойно снял со стены две недоузки и, выбрав коней, взнуздал их. Мужик, еле выбравшись из яслей, заорал вслед:

— Он у тя забрал одну коняку!

Роман повернулся и бросил:

— А вторую за собаку.

Когда Роман был уже на середине двора, мужик выскочил из конюшни и заорал во всю глотку:

— Ратуйте, добрые люди! Грабют!

Его крик услышали. На крылец выскочил сам хозяин, высокий, узкоплечий, с плешиной и свисающими длинными волосами.

— Стой! — заорал он. — Эй! Ко мне!

На его крик прибежало несколько мужиков.

— Хватайте его! — орал боярин, топая ногами и показывая на Романа.

Те гурьбой ринулись на него. Удар в грудь здоровяку, первым подскочившим к нему, был настолько силен, что тот, отлетая назад, сбил чуть не всю ораву. Больше никто получить такого удара не пожелал, и они стали разбегаться по сторонам.

— Стой, трусы трекляты! — орет боярин.

Работники остановились. Поняв, что руками парня не взять, они вооружились дубьем. Почувствовав свою силу, стеной двинулись на похитителя. Роман вдруг перемахнул через коня и стал оглядываться. Заметив телегу, мгновенно оказался около нее, с хрустом выворотил оглоблю и угрожающе двинулся на толпу. Та попятилась назад. И опять рев боярина погнал их вперед. Жаль мужиков, но что делать! Он разметал их, как котят. Немногие могли подняться.

Видя такое дело, боярин метнулся в хоромы и выскочил с мечом в руке, встав на дороге. Незнакомец улыбался, медленно надвигаясь на боярина и поигрывая в руках оглоблей. Боярин взревел и, вскинув кверху меч, бросился на Романа. Но опустить его не успел. Получив увесистый удар в лоб, сел на задницу и, вытаращив глазищи, смотрел на ударившего каким-то шальным взглядом. Потом схватился за кровивший лоб и свалился на землю.

Роман вернулся и зашел в коровник. Доярка, видевшая всю эту драму своими глазами, попятилась от него в страхе. Он подошел к ней:

— Не бойсь, — сказал парень, — скажи: твой барин забирал коров у… Ослябей?

Та в ответ закивала головой:

— Да, да.

— Тогда и я возьму парочку!

Скертовский, отвалявшись несколько дней в постели после «боевой» схватки и поняв, что одному ему не справиться с незнакомцем, поехал к соседу, боярину Федьке Долгогляду. И тот немало содрал с бедных Ослябей. Сосед встретил Скертовского с высоко поднятыми бровями.

— Неуж ты, Скертовский, чертов сын!

— Я, я, — с раздражением на такую встречу ответил гость.

— Но… прошу.

— Суды, — показывая на дверь справа, произнес хозяин. Они вошли в полутемную горницу. — Раздевайся, — кивая на платяной поставец, сказал хозяин, подходя к столу, вокруг которого, как обычно, были расставлены ослоны.

Горница выглядела бедновато. Простой обшарпанный стол, такие же ослоны, старый почерневший свечной тройник на столе с одной свечой да оленья голова с ветвистыми рогами на стене — все украшение комнаты. Гость, пробежав быстрым взглядом по горнице, скривил губы. Но тотчас спрятал свое презрительное отношение. Не хватало еще ссоры, когда он хочет просить у соседа помощи. Он с этого и начал.

— Федор, — заговорил он, выдвигая себе ослон. Усевшись, забросив ногу на ногу, он продолжил: — У наших соседей…

— У нас их много, — произнес Федор, заходя с другой стороны стола, чтобы самому сесть напротив гостя.

— Да я про Ослябей. — В голосе улавливались нотки раздражения.

— Че, оба померли? — не выдержал Федор.

— Да нет. Наоборот. Ожил, — тем же раздраженным голосом ответил Скертовский.

— Хто ожил? — не понял Федор.

— Да… как сказать… сын, Роман, объявился.

От такого сообщения Долгогляд налег на стол, приблизившись к Скертовскому:

— Я слыхивал, че его схоронили.

— Я тожить слыхивал, — ответил гость, — но вот несколько ден назад к нам пожаловал. — При этих словах Скертовский потрогал лоб. Долгогляд напряженно ждал продолжения. И тот выпалил: — Как сказывал мне конюх, он спросил: не сын ли Ослябей? И тот ответил, че да.

Конюх мне передал, че он всех, кто обижал его родных, не простит. И вот он у мня забрал два коня и две коровы.

Хозяин внезапно рассмеялся:

— У тя из двора увел! А де ж твои людишки?

Скертовский резко поднялся.

— Людишки… ты правильно сказал: людишки. Ен один разогнал их, как… как… тьфу.

— А етот «фонарь» у тя на лбу… его отметина? — похохатывая, спросил Федор.

— Вот появится у тя Роман, я погляжу, как ты будешь смеяться. Ну… я поеду.

— Подождь, милый гость. Я так тя не отпущу. Вот щас перекусим и договоримси, че будем делать.

И не дождавшись ответа Скертовского, хозяин крикнул:

— Ей, хто есть?

Как было заведено в боярских домах, в случае появления гостя какой-нибудь холоп обязательно стоял у дверей, дожидаясь приказа боярина.

— Я слухаю. — В дверях показался подросток лет четырнадцати.

Боярин строго на него посмотрел и сказал:

— Стрелой на поварню, пущай несут выпить да закусить.

После двух-трех кубков бражки душа подобрела, а языки заработали с удвоенной энергией, появилась куда-то девшаяся храбрость.

— Да мы с тобой етого Романа… — Федька вертит кулачищи. — Со… сообща со своими людишками… и… каюк етому Роману… Больше не воскреснет.

— Когда пойдем? — допытывался Скертовский, у которого, несмотря на выпитое, злость на Романа не проходила. Лоб, наверное, в этом виноват.

— Вот я съезжу в Брянск, князь зоветь. И… пойдем, покажим етим О… А Ромку… я брошу к се в… яму. Пущай сидит. Выпьем, дорогой гость.

Наутро проснувшийся Скертовский, лежа с тяжелой головой, вспоминал вчерашнюю поездку. Вспомнив почти все, остался поездкой недоволен. И решил назавтра ехать еще к одному боярину, который жил верстах в двадцати от Скертовского, слыл сильным хозяином, и его побаивалась вся округа. Как оказалось, и его зачем-то вызвал брянский князь. Вернувшись к себе, Скертовский решил ехать в Брянск, а после возвращения расправиться с Ослябями.

Утром следующего дня старый Ослябя, выйдя во двор, не узнал его. Две коровки мирно пережевывали лежавшую перед ними охапку сена, а кони подлизывали со снега упавший овес.

— Что за чудо? Откуда? — удивился старый и кинулся в дом позвать дорогую женушку полюбоваться давно забытой картиной.

Они долго не верили тому, что видели. Ходили, гладили, наконец, убедившись в реальности увиденного, пошли в хоромы.

На цыпочках вошли они в опочивальню «сыночка». Тихонько поднесли к кровати ослоны и сели напротив, любуясь спящим богатырем. Первым пришел в себя старик и зашептал на ухо женушке, чтобы она шла в поварню что-то готовить сыну. Та с виноватым видом ушла. По такому случаю она достала остатки муки и решила испечь блины. Не пожалела и хранившегося до особого случая топленого масла.

Блины удались на славу. Роман ел, как и работал, здорово. А они, счастливые до слез, сидели и любовались, как быстро таяла блинная стопка. Вдруг он остановился, не донеся блина до рта:

Конец ознакомительного фрагмента.