Нулевой километр

Вообще-то ее отец, как и всякий армянин, мечтал о сыне. И в первый раз, и во второй, и уж, конечно, в третий. Но сначала родилась Каринэ, потом Анаит, а еще через семь лет на свет появилась и Мариам. Своих дочерей Рубен обожал. Лучшего отца невозможно было даже представить. Он гордился ими, водил в парк, учил плавать и кататься на велосипеде. И никогда не показывал им своего разочарования. Но все же… Все же Мариам знала, что вместо нее родители с нетерпением ждали рождения Гургена. Может, она и должна была им стать. Скорей всего так и задумывала природа. Ведь какого-то же черта она ощущала в себе что-то неправильное. В ней будто сидел бес, который подстрекал ее вытворить что-то из ряда вон. Например, врубить пожарную сигнализацию в школе — слава Богу, никто так и не узнал, что это была она, или угнать отцовскую машину. Или сигануть вниз с самой высокой скалы, или ввязаться в спор с королевой школы, в который та кроткая добродушная всепрощающая Мариам, какой ее все знали, никогда бы не посмела вступить. Эту разрушительную скандальную и непривычно дерзкую часть себя Мариам и звала… Гургеном. Почему-то она была свято уверена, что на все эти ужасные вещи ее подбивал именно он. Вот и сейчас Гурген явно вышел из спячки, подстрекая ее оттаскать Ветку за волосы. А та, не зная, как близка к выволочке, все продолжала и продолжала распекать Мариам:

— А это что?

— Пончо.

— Ты его из бабушкиного ковра перешила? То-то, я смотрю, он куда-то делся.

— И ничего я не перешивала, — обиделась Мариам. — По-моему, красивая вещь.

— Да тебе любая цыганка скажет — милая, это перебор. Нет-нет! Твое пончо совершенно никуда не годится, — упрямо покачала головой Ветка и отбросила пончо прямо на пол: — А это что? — снова сунулась в шкаф.

— Юбка, — мучительно покраснела Мариам. Ветка поймала её бегающий взгляд, вытянула перед собой юбку, закрепленную на вешалке на зажимах, придирчиво ту осмотрела и неожиданно похвалила выбор подруги: — Ну, юбка еще ничего. Строгая. Будет стройнить. Только какого хрена ты взяла эмку?

— Думаешь, нужно было все-таки эльку брать? — пролепетала Мариам.

— Да ты даже в икс эль не влезешь! Боже мой…

Вся сила Гургена сосредоточивалась в кулаке. Понимая, что утрачивает над собой контроль, Мариам вздохнула. Ее необъятная грудь поднялась и опустилась. На сердце. Всей своей тяжестью.

— Вообще-то я целый месяц сидела на диете и думала, что похудела, — пробормотала она, чувствуя, как в носу щиплет от подступающих слез и обиды.

— Эй, Мариам, ты чего? Я же не хотела тебя задеть! Я просто… А, дура я. Идиотка. Не обращай на меня внимания. Ты и впрямь похудела. Вот, возьми, с этой блузкой примерь.

Не глядя на Ветку, Мариам забрала из ее рук вешалки и скрылась за ширмой. Переодеваться при ком-то она стеснялась. Даже при лучшей подруге. Быстро стащив с себя домашнее платье, она первым делом надела рубашку и только потом стала натягивать юбку. Процесс этот был нелегкий. Потому что Ветка оказалась права. Юбка была ей мала. И сколько бы Мариам ни втягивала живот, с какой бы силой не тянула вверх язычок молнии, застегнуть ту не получалось.

Мариам глубоко вздохнула и часто-часто заморгала. Плакать было нельзя. Проще делать вид, что ей все равно. И на свой вес. И на то, что Женька Кравец никогда ей не ответит взаимностью. Она неунывающая веселая пышка. Лучший друг всем. Просто с этим нужно смириться. Да-да, так она и сделает, когда справится с зарождающейся истерикой.

«А вот дала бы этой разукрашенной кукле в лоб, как хотела, уж точно стало бы легче», — зазвучал мерзкий голос в её голове. «Заткнись, Гурген», — шепнула вслух Мариам, вытирая таки потекший нос.

— Ты что-то сказала?

— Говорю, дурацкая затея — эта примерка. Я лучше пораньше лягу спать.

— Еще чего! — рявкнула Вета, проходя за ширму к Мариам. — Ты решила получить Женьку, помнишь?! Ну-ка, втяни живот!

— Я уже пробовала… — вяло сопротивлялась Мариам. — Не получилось.

— Значит, сильней втяни! Давай, еще чуть-чуть осталось.

Сделав, как велели, Мариам пошатнулась. Молния жалобно вжикнула.

— Ну, вот! А ты говорила, — довольно отряхнула ладони Вета. — Вроде бы ничего. Но в следующий раз одежду бери по размеру. Маленькие вещи только подчеркивают… э-э-э несовершенства фигуры.

Мариам кивнула, соглашаясь с подругой. Юбка и впрямь передавливала, из-за чего ее жир вываливался из-под пояса, как подошедшее тесто из кадки. И, в общем-то, нетрудно было предположить, что так и будет, но Мариам прочитала в Лизе, что при желании похудеть вещи нужно брать на размер меньше. Вроде так появится дополнительный стимул сделать это быстрее. Теперь же она заподозрила, что этот глупый совет давал тот, кому худеть в принципе не доводилось.

— Девочки, ну-ка, за стол! Ужинать пора, что вы спрятались? — в комнату к дочери заглянула Лали.

— Я не хочу, мам… — возмутилась Мариам.

— Давай-давай. Отец в кои веки пришел пораньше с работы. Соберемся по-семейному.

— Ладно. Только есть я не буду.

— От одного свежего хачапури ничего не будет, — ласково улыбнулась Лали и ушла.

— Вот как тут похудеешь?

— Исключительно на силе воли. Хочешь, я из солидарности с тобой не буду есть? — вызвалась Ветка. Мариам закусила губу. Вот почему она любила эту дурочку. При всей своей вредности, категоричности и неуступчивости Сандалова все ж была настоящим другом.

— Нет, Вет. Не нужно. Тебе-то зачем мучиться?

В ответ Ветка фыркнула, а когда они вышли к столу, к еде все равно не притронулась. Так и просидела, облизывая голодным взглядом исходящие паром хачапури, тонко нарезанную ветчину, и долму, оставшуюся с обеда.

–… в общем, мы падумали, что вам с Рафиком нужно сходыть в кыно.

Мариам моргнула. Засмотревшись и себе на еду, она прослушала, о чем говорил отец, и потому на всякий случай уточнила, все ли поняла правильно:

— Мне? С Рафиком? А зачем?

— Как зачем? Как зачем? — всплеснул руками Рубен. — Скоро школа закончится, так? Взрослая жизнь начнется. Рафик — хароший парэнь.

— Он мне не нравится, — Мариам поерзала и в поисках поддержки повернулась к Вете.

— Это еще пачиму?

— Потому что он… он волосатый! Весь… Как горилла!

— Паслюшай, да через год с тобой он посэдэет и станет лисым! Подумаешь, волосатый! Вай…

Ветка захохотала, отчего чай, который она прихлебнула, пошел у нее носом. А Мариам было не смешно. Обычно откровенная с матерью, она не могла той признаться, что уже любит. Ведь родители ей ясно дали понять — влюбиться ей лучше в кого-нибудь из своих. Без вариантов. К счастью, и Карине, и Анаит повезло найти среди них свое счастье. И только Мариам по уши втрескалась не в того.

— Не обязательно устраивать свидание прямо сейчас, — примирительно улыбнулась Лали и, как ребенка, потрепала дочь по головке.

— Ну, я, пожалуй, пойду. Завтра в такую рань подниматься, а я уже отвыкла совсем, — зевнула Вета.

Мариам выбралась из-за стола, чтобы выпроводить подругу.

— Не так быстро. Ты кое-что забыла. — Ветка поиграла бровями и ткнула указательным пальцем едва ли ей не в лицо. У Мариам заныло в животе. Она-то думала, что Ветка откажется от задуманной экзекуции.

— Может, не надо, а?

— Надо, Вася, надо! Да ты не очкуй. Это же быстро. Раз — и все.

— Навсегда?

— Почти. До следующего раза…

Сандалова открыла свою сумочку, нетерпеливо её встряхнула и таки достала восковые полоски для депиляции. Закусив губу от усердия, вырезала полоску нужной длины, зажала ту между большим и указательным пальцами и, приблизившись к Мариам вплотную, спросила:

— Готова?

— Нет. Я ужасно боюсь.

— Представь, что тебя целует Кравец.

Мариам зажмурилась, воскрешая в голове улыбчивое лицо Женьки. Она так часто о нем мечтала, что сделать это было совсем несложно. Мариам видела его, как вживую. Так отчетливо — кривую улыбку, только-только начавшую появляться щетину, его музыкальные пальцы, обветренные губы… Как они приближаются, приближаются, замирают в миллиметре от её губ, так что их дыхание смешивается. И от этого у нее в животе оживают бабочки.

— Представила? — ворвался в мечту звонкий голос подруги.

— Да! — выдохнула Мариам.

— И тут он видит твои усы!

— Господи боже…

— Вот именно. Давай уже их выдерем, а?

Мариам еще раз боязливо покосилась на орудие пытки в Веткиных руках.

— Давай! — решительно кивнула. Ветка быстро прилепила полоску у нее над губой. Разгладила пальцем, чтобы воск расплавился и взялся, как следует. А потом, без предупреждения, дернула.

— А-а-а!

— Ну, вот и все. Почти. Осталось пропущенные выдрать…

— Ты садистка! Кажется, я знаю, в какой сфере ты добьешься успеха.

— А в какой же? — Вета сощурилась, вновь придвигаясь вплотную к Мариам.

— В любой, где можно безнаказанно издеваться над людьми. Думаю, из тебя выйдет отличный стоматолог.

— Еще один? — возмутилась Вета. — Нам тебя хватит.

— Я не хочу идти в медицинский. Это совсем не мое, — тоскливо вздохнула Мариам, пожалуй, впервые вот так смело признавшись в том, что ее тревожит. В ответ на, может быть, самое важное признание в ее жизни Сандалова ничего не сказала, разгладила полоску и дернула еще раз. Мариам ойкнула, но уже не так громко, как вначале, потому что боль была гораздо менее сильной.

— Ну, у тебя впереди еще год, чтобы определиться.

— Папа и слушать меня не станет. Медицинский — его идея фикс.

— Ну, а ты чего хочешь?

Мариам тяжело сглотнула. Она много об этом думала. Считай, все лето. Последний школьный год подкрался так незаметно, что застал ее буквально врасплох. Вопрос выбора, который еще недавно, казалось бы, был делом отдаленного будущего, теперь встал перед ней во весь рост. И это было так страшно… Выбирать. Ведь от этого выбора напрямую зависела вся ее жизнь. Вся дальнейшая жизнь. Ой, мамочки!

— Я бы хотела пойти учиться ресторанному делу.

— Серьезно? Я думала, тебе это надоело.

— Почему?

— Ну, не знаю. Все эти курортники, хамство, пьяный угар…

В принципе, в словах Ветки содержалась немалая доля правды. Но дело в том, что в своих мечтах Мариам заходила намного дальше. В этих грёзах она была владелицей элитного ресторана. Со скатертями на столах под хрустальными люстрами, дорогущим фарфором и своим винным погребом. Как и у всякого нормального человека, застывшего на пороге взрослой жизни, буквально в каком-то шаге от нее, мечты Мариам были необычайно дерзкими. Потом так свободно никогда… никогда не мечталось. Лишь осознание того, что все действительно впереди, давало ей смелость заходить в своих мечтаниях так далеко.

— Ну, что? Ты закончила? — сменила тему Мариам.

— Да. Не забудь обеззаразить.

— Ладно.

— Тогда пойдем, закроешься за мной.

Обеззаразить место повреждения Мариам решила чистым спиртом, который нашла в аптечке. Смочила ватку, осторожно растерла место эпиляции и чуть не взвыла. Было больно. Но еще хуже стало потом. Когда она, проснувшись утром, увидела себя в зеркале. Кожа над губой жутко воспалилась и пошла отвратительными пупырышками.

— Мариам, ку-у-ушать! Линейка уже через полтора часа… Боже мой! Это что?

Реакция Лали была такой говорящей, что Мариам всхлипнула, а после и вовсе заревела в голос. Ей было очень стыдно признаться матери, что она решилась сделать это с собой. Лали потребовалось несколько минут, чтобы понять из надрывных слов Мариам, что же с той случилось на самом деле.

— Моя хорошая, моя красавица… — мать утешала плачущую Мариам, ласково водя пальцами по ее густым тяжелым волосам.

— Никакая я не красавица! Я — жирная уродка. И к тому же с уса-а-а-ами.

— Это просто гормоны… Так бывает, Мариам. Это нормально, — всполошилась Лали, никогда не видевшая свою дочь в таком подавленном состоянии. — Хочешь, тебе это любой врач подтвердит. Скоро ты перерастешь это все! И превратишься в такую красавицу, что все обзавидуются… Ты уже, уже красавица, слышишь?

— П-правда?

— Ну конечно. Давай, вытирай нос и умывайся. Не то действительно опоздаешь.

— А можно я не пойду?

— Можно. Если ты именно этого хочешь. Но решая, подумай о том, что это последний первый звонок в твоей жизни…

В конце концов, после нескольких минут раздумий, Мариам решила пойти на линейку. Хотя от слез раздражение на лице стало только ярче. Она торопливо оделась. Почти без труда застегнула ту самую юбку, наверное, на нервах, несколько похудев, и, больше не задерживаясь, пошла к школе. Знала бы она, чем это закончится…