Урожай собрать не просто

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Я водила пальцем по стеклу, очерчивая контур печального дерева, растущего за окном. Открывавшаяся взору осенняя пастораль не радовала главным образом потому, что мне приходилось созерцать ее на протяжении всех первых семнадцати лет своей жизни. Любимая среди сельских жителей поговорка «что посеешь, то и пожнешь» как-то очень красочно показала себя в действии. Я еще могла смириться с отцом, который, лелея мечты породниться с королевской семьей, на время смотрин бросил меня во дворце (причем на позиции как можно более близкой к монарху) — против суровости нашей семейной смекалки не попрешь. Но мне сложно свыкнуться с тем, что, после того как король выбрал в невесты принцессу богатого государства, мой же родитель, так стремившийся пропихнуть дитя поближе к трону, поспешил убрать неудачницу-дочь подальше от двора. То есть в деревню. Надеюсь, ему будет отрадно сознавать, что дитя зачахло от скуки, но все же не стало королевской фавориткой.

Увидев меня на пороге дома с сундуками, маменька несказанно обрадовалась. Наивно полагать, что радость была вызвана долгожданной встречей. Расцеловав меня в обе щеки, леди Иветта с удовольствием отметила, как я выросла и повзрослела. И опять же мне в голову не пришло, что причиной похвалы стала вовсе не материнская гордость, переполнявшая сердце родительницы.

На следующее утро, едва продрав глаза, я услышала подозрительный шум внизу, а когда спустилась, все сразу встало на свои места: слуги вытаскивали из дома чемоданы и сундуки, пока матушка, уперев руки в полные бока, зычным голосом отдавала распоряжения. К тому моменту, когда я поняла, что дело принимает дурной оборот, леди Иветта, зажав под мышкой младшего сына Андрия — так, что бедняге не удавалось даже пищать, — уже грузилась вместе со своими вещами в карету:

— Николетта, дочка, я на тебя рассчитываю. Приглядывай за хозяйством и братьями. А я месяц-другой поживу с твоим отцом при дворе. Достала меня эта глушь.

— Но, мама… — Робкая попытка высказать хоть какой-то довод против ее отъезда была пресечена на корню: шустрая родительница хлопнула дверцей кареты прямо перед моим носом так, что с несчастного средства передвижения черной шелухой посыпался лак.

— Трогай! — От звенящего окрика лошади пошли раньше, чем кучер успел притронуться к поводьям. В оконце появилась белая рука в дорожной перчатке и помахала мне на прощанье. — И не хулиганьте шибко!

Я в изнеможении прислонилась к перилам крыльца. Думаю, после такой выходки ни у кого не возникнет вопросов, что нашли друг в друге мои родители и в кого пошла их дочь. Если впоследствии еще выяснится, что тайной причиной отъезда моей матушки была вовсе не деревенская скука, а какая-то изощренная попытка выдать меня замуж — я сбегу из дома. Верьте, вот вам мое слово!

Наверху послышались возмущенные крики и шум. До меня доносились какие-то ругательства, произносимые срывающимся юношеским голосом, среди которых слова «богохульник» и «еретик» практически ласкали слух. Признаюсь, слышала слова и похуже, но разве можно допустить, чтобы так ругались мои младшие братья? Глядишь, и до драки дойдет — раскошеливайся потом на доктора. Я со вздохом оторвалась от созерцания пейзажа за окном и пошла наверх исполнять свой сестринский долг.

В комнате на втором этаже собрались трое из моих братьев, причем компания оказалась весьма причудливой. Ивар — второй по старшинству и первый по количеству тараканов в голове: еще когда мы все боролись за томик сказок Злотоземья, он не расставался со сборником проповедей отцов церкви. С тех пор если что и изменилось, то только в худшую сторону. Следующий по старшинству Ефим — острослов, подлиза, а с недавних пор еще и неугомонный ловелас. Одиннадцатилетний Оська — выдумщик и шутник. Первый и третий яростно препирались из-за каких-то бумаг. Второй весело комментировал.

— Скажи мне зачем? Зачем ты это сделал? — Ивар с трагизмом в голосе тряс перед лицом Оськи исписанными листами. Сей трагизм был вызван, скорее всего, тем, что религиозное смирение не позволяло пострадавшему как следует поколотить брата.

— Я же помочь хотел. — Младшенький сохранял невозмутимость и веру в собственную правоту. — Пишешь-пишешь, букв много, а картинок ни одной. Вот я и проиллюстрировал.

— И что это, по-твоему?! Что? — Ивар не только еще раз взмахнул перед носом Оськи страницами, которые, судя по всему, представляли собой конспекты теологических трактатов, но и не без злорадного удовольствия продемонстрировал их всем присутствующим.

В промежутке между текстом, там, где должна была бы красоваться какая-нибудь совершенно ненужная, но изящная завитушка, втиснулась миниатюра, с усердием нарисованная сорванцом: один человек с размаху опускал камень на голову другому.

— Что ты тут проиллюстрировал?! — еще раз повторил вопрос хозяин конспекта, по-видимому, наслаждаясь недоумением на моем лице. Теперь уже все присутствующие ждали ответа с живейшим интересом.

— Святой Лаврентий венчает голову своего ученика венком из лавра, — объяснил малец, словно перед ним был неуч.

— А это тогда, по-твоему, что? — Брат продемонстрировал следующий лист конспекта, но прежде чем очередь дошла до меня, Ефим подхватился с места и вырвал бумагу у Ивара из рук:

— Ты что, показывать такое незамужней сестре?!

Я удивленно приподняла брови. Иллюстрация с этой страницы моментально приобрела манящий ореол запретного плода. Интрига нарастала.

— А это святой Лаврентий наложением рук исцеляет жену своего соседа, прикованную к постели тяжким недугом, — еще более складно пояснил Оська и, сделав большие невинные глаза, посмотрел на брата, словно ожидая, что тот объяснит ему причину своего гнева.

Ивар опустил руки с конспектом, он был не в силах противостоять наивности этого взгляда. К тому же брату изрядно льстило, что малец (не без его помощи) уже в таком возрасте был знаком с содержанием святых книг. Похоже, что только мы с Ефимом заметили проказливые искры в глазах Оськи. Шутник прекрасно понимал, что и как он нарисовал.

Решив восстановить справедливость, а заодно упрочить положение старшей сестры после столь долгого отсутствия, я подошла к притворщику, схватила его за розовое ухо и вывела в коридор:

— Так, а теперь послушай меня, великий художник. Либо ты сейчас же поможешь брату переписать конспекты, либо письмо с отчетом о твоем поведении отправится к родителям.

Оська притворно заайкал, держась за ухо, а когда я его отпустила, со словами: «И зачем только женщин учат писать?» — скрылся в комнате.

Шалопай! Никакого уважения к старшим и радости от встречи с сестрой!

Хотя надо отметить, что жизнеописание святого Лаврентия в картинках Оськи получилось гораздо более занимательным, нежели в конспектах старшего брата. Но я бы не рискнула показать этот вариант жития нашему скромному церковнику.

До обеда, не желая и далее встревать в битвы своих братьев, я отправилась наносить визиты вежливости старым друзьям и знакомым. Чем загородная жизнь отличается от городской, так это прямо-таки экзекуторским вниманием к соблюдению приличий. И если вы хотя бы однажды забыли ответить на чью-либо записку или, не дай боги, не посетили званый обед — это вполне может обернуться тем, что ваших внуков будут упрекать в невоспитанности, усугубленной врожденным отсутствием такта. Поэтому на следующий же день после приезда, получив несколько приветственных записок, я была просто обязана обойти всех соседей и если не посидеть у каждого в гостиной несколько минут, восторгаясь изменениями в интерьере, которые произошли за время моего отсутствия, то хотя бы оставить на столике в прихожей свою карточку (на карточки, к слову, ежегодно уходил изрядный запас недешевого картона).

К счастью, соседей у нас не так уж много, поэтому при известной доле хитрости можно было обернуться до обеда. К небольшому городку под странным названием «Кладезь» (даже старожилы не могли объяснить, кладезем чего он являлся) примыкало не более пяти мелких имений (наше среди них) и всего одно крупное, принадлежащее старшему лорду Гордию. К лорду я конечно же идти не собиралась: достаточно оставить у привратника свою карточку, все равно все приветственные записки пишет секретарь, да и на порог-то меня в таких сапогах не пустят…

Я посмотрела вниз: деревенские дороги, как и всякие дороги, оставляли желать лучшего, а осенние дожди и вовсе превращали их в непролазную хлябь. Сельские барышни, не имевшие возможности всякий раз пользоваться экипажами, выходили из сложившегося положения с присущей им практичностью: под юбку надевались прорезиненные сапоги. Не раз можно было увидеть, как та или иная деревенская роза, в нерешительности застыв перед просторами разверзшейся грязи, оглядывалась со сноровкой заправского бандита, стоящего на стреме, а затем задирала юбки едва ли не до колен, демонстрируя черные мужские сапоги, и уверенно преодолевала препятствие вброд. Мои братья порой развлекались тем, что подсматривали или, того хуже, пугали девушек своими внезапными криками, отчего те, утратив благоразумие, опускали подолы своих платьев прямо в грязь.

Была и у меня такая практичная обувь, но в своей изощренной изобретательности я пошла куда дальше и стала влезать в сапоги прямо в легких домашних туфлях и беззастенчиво подкалывать подол повыше. Подобные махинации позволили мне под ошарашенными взглядами прислуги в прихожей первого же посещенного дома невозмутимо «выйти» из сапог, отколоть подол и двинуться прямо в гостиную, не утомляя себя и не смущая других нудной церемонией переодевания.

На выходе из гостиной мне встретился седоватый человек с круглыми глазами цвета незабудок, досадливо мявший в руках букетик поздних цветов — наш церковник.

— Доброе утро, отец Оврамий!

Представитель церкви остановился, похлопал глазами, как бы припоминая, кто я такая:

— А, леди Николетта, вы уже вернулись! Очень рад, не забывайте наведываться в церковь. Ваш брат Ивар, кстати, делает успехи: никогда еще не было у меня такого прилежного ученика.

Еще бы! Я, конечно, не умаляю достоинств своего брата, но, к слову: до Ивара у священнослужителя и вовсе не было учеников.

— Снова неудача? — сочувственно спросила я, бросив взгляд на погибающие в стиснутом кулачке церковника цветы.

— Снова, — подтвердил бедняга на редкость оптимистично. Дело в том, что с тех пор, как моей подруге Алисии минуло шестнадцать, отец Оврамий с периодичностью один раз в четыре месяца делал ей предложение руки и сердца, будто подозревал, что, для того чтобы предложение было принято, нужно лишь счастливое совпадение внешних обстоятельств, а не ответное чувство.

— Ну, может быть, в другой раз: солнце будет ярче, небо голубее, — не удержалась я от того, чтобы не поддеть соседа.

— Да-да, вы правы, наверное, все дело в этой хмурой погоде, — не понял шутки церковник. — Она была не в настроении из-за дождя.

…и неурожая брюквы в этом году. Пришлось прикрыть рукой улыбку. Просто поразительно, насколько ветреными порой считают мужчины своих избранниц.

Мы раскланялись.

Так, домик при церкви можно вычеркнуть из списка мест, которые необходимо посетить, — все складывалось довольно удачно. Я наконец вошла в гостиную.

Вопреки сетованиям незадачливого жениха Алисия была в самом прекрасном расположении духа и, едва я появилась на пороге, бросилась меня обнимать:

— Николетта, как ты выросла и изменилась!

— И похудела, — недовольно заметила ее мать, приветствуя меня кивком головы.

— Я слышала, ты при дворе не скучала, — лукаво сказала подруга, усаживая меня на диван.

— Алисия, никогда не повторяй чужих сплетен! — ласково оборвала ее леди Карин.

— Да, мама. — Плутовка показала мне глазами, что оставляет этот разговор на потом.

— А я смотрю, поток женихов не убывает.

— Да это просто проклятье какое-то! — бросила девушка в сердцах.

Всем бы такие проклятья, как кукольная внешность и десять тысяч ладов приданого — результатом станут предложения связать себя узами брака от каждого второго мужчины округи. Я из приданого могу похвастать только вышитым под руководством няни комплектом постельного белья. В то время матушка не уставала восхищаться, насколько плотоядными выходят розы на нем. Еще бы! Этот комплект стоил мне десяти исколотых пальцев, а няне — седины в голове! На данном эпизоде с подготовкой моего приданого было покончено. Единогласно.

— Надеюсь, никто из моих братьев к тебе еще не сватался?

— Пока нет.

— Меня пугает это «пока».

— Николетта, скажи им, чтобы даже не помышляли, Алисия будет вынуждена отказать, — снова вмешалась леди Карин.

— Думаю, влюбленному юноше мои советы окажутся еще более безразличными, чем всем остальным. — Я решила перепрыгнуть с опасной темы на еще более скользкую и снова обратилась к подруге: — Но чем же тебе не угодили все наши женихи? Каким должен быть твой избранник?

Алисия задумалась, словно ей предложили сложную задачку по арифметике:

— Добрым.

Я улыбнулась. Ее мать откровенно рассмеялась:

— Добрым?! Дочка, побойся богов! Добрые мужчины добры ко всем. И к другим женщинам тоже!

— Ну хорошо. — Алисия, пунцовая от досады, решительно повернулась ко мне: — А что, по-твоему, должно быть в мужчине?

— Ум.

— Вот, дитя: Николетта младше тебя на год, но рассуждает не в пример разумнее. Умный муж не только не промотает свое состояние, но еще и приумножит его. Если бы у господина Клауса был титул хотя бы младшего лорда, я бы с удовольствием позволила ему просить твоей руки.

— Не думаю, что он поспешит воспользоваться этим позволением, мама. Снова ты со своими меркантильными мыслями.

— Ну не могу же я руководствоваться твоими романтическими! Кто-то в этом доме должен сохранять трезвую голову.

Леди Карин, найдя для своей старшей дочери блестящую партию в виде знатного греладского банкира, с оправданной прозорливостью рассчитывала конвертировать красоту младшей как минимум в титул старшего лорда.

Я решила в очередной раз повернуть потекшую по опасному руслу дискуссию:

— А кто такой господин Клаус?

— Господин Клаус — фабрикант. Ах да, он же появился у нас только два года назад, когда ты уехала. Арендовал у города тот ужасный кусок земли со складами около главной дороги и поставил завод. Кажется, производит то ли косметические средства, то ли лекарства. Но я точно не знаю, потому что мы такими товарами никогда не пользуемся. Многие фермеры заключили с ним договоры на поставку мари.

— На поставку чего? — переспросила я.

— Сиреневой мари — трава травой, высокие такие метелки, я не вникала, что это. Но разве твоя матушка не заключила договор на ее выращивание?

— Я ничего не знаю об этом, и потом, мы же обеспечиваем продовольствием казармы третьего полка.

— Вот видишь, мама, ты же сама говорила не повторять чужих сплетен.

— А разве третий полк не стал закупать продукты на севере?

— Не может этого быть, — легко отмахнулась я. — Там одна транспортировка будет стоить больше, чем сам груз. И что же, Алисия, этот фабрикант не проявил к тебе совсем никакого интереса?

— На мой взгляд, он вообще презирает женщин.

— Еще бы, — фыркнула леди Карин, — постоянно имея рядом с собой такие образцы женской натуры, как его сестры.

— Николетта, ты скоро сможешь их увидеть. Через несколько дней в Кладезе будет осенний бал.

— Если только уговорю одного из братьев вывезти меня туда.

Посещение остальных соседей оказалось менее приятным и неизмеримо более нудным. Каждый — от жены предводителя общественного собрания Кладезя, который также не поленился захватить должность мэра города, до старой вдовы, троюродной тетушки моего отца — с неизменным интересом спрашивал, чем я занималась при дворе. Но, не дождавшись сенсаций, все начинали демонстрировать свои нововведения и приобретения за последние два года. Не зная, каким эпитетом наградить очередную мебельную обивку и при этом не повториться, как избавиться от запаха хлева после осмотра отелившейся буренки и проявить должное сочувствие к падению цен на хмель и росту их же на пиво — я была просто счастлива, когда из намеченной на сегодня программы остались только «Дубки», имение лорда Гордия.

Около парадного входа дежурил продрогший лакей. Вокруг его высокой форменной шапки нарезал круги припозднившийся шмель, и слуга попеременно то провожал жужжащего глазами, то чихал, пугая резким звуком.

— Добрый день! Передайте, пожалуйста, леди Раде, что леди Николетта заходила поблагодарить ее за приветствие. — Я протянула карточку с краткой запиской на оборотной стороне.

— Что вам здесь надо, милочка? — раздался скрипучий голос за моей спиной.

Я медленно обернулась и попыталась ответить как можно более вежливо, несмотря на то, что противное слово «милочка» застряло в ушах:

— Доброе утро, леди Рада. Я хотела нанести вам визит в благодарность за любезную приветственную записку.

Передо мной стояла крепкая пожилая дама лет шестидесяти с вытянутым, как у гончей, лицом под тщательно уложенными буклями парика. Ее облик можно было бы назвать благородным, если бы на этом лице не отражалось вечное недовольство. Угораздило же меня столкнуться с ней прямо перед домом.

— Все толкуют о каких-то визитах, но я в своем доме еще не видела ни одного посетителя. Думаете, мне интересно читать ваши карточки? Да будет вам известно, я не терплю титулопоклонства! — Рот женщины скривился, и мне показалось, что кончики губ вот-вот коснутся выпирающего подбородка. — Проходите в дом. Выпейте со мной чаю.

Это была не просьба, это был приказ. Нет, зря леди Рада думала, что гости к ней не ходят из-за слишком высокого титула, зря. Покорная своей судьбе, я вошла в дом и под изумленными взглядами лакея и хозяйки сняла в холле сапоги.

— Не думала, что при дворе тоже страдают этой вульгарной модой, — не преминула заметить леди Рада.

— При дворе нет, но, заранее прошу прощения за грубость, мы сейчас не при дворе. Так что лучше вульгарно снять сапоги у входа, чем не менее вульгарно тащить грязь в вашу гостиную, — ответила я, балансируя на грани дозволенного.

На первый раз шутка сошла с рук, что немного меня приободрило.

Дом и снаружи казался немаленьким, а внутри так и вовсе подавлял высотой голых стен. В дальнем конце холла даже высились две или три колонны. С правой стороны висели портреты родовитых предков, выписанные с такими подробностями и достоверностью, что казалось, одна из дам на картине вот-вот положит свой пышный воротник вам на плечи, а грустный мужчина с трубкой обернется и не менее грустно попросит стереть пыль с его усов, которые из-за нее кажутся седыми. Я улыбнулась.

— Вы находите моего деда смешным? — тут же последовал угрожающий вопрос хозяйки дома. Казалось, даже сам дед на портрете вздрогнул от ее тона.

— Мне просто пришло в голову, что ему не понравились бы седые от пыли усы.

— Леди Николетта, если вы отвечали за уборку пыли при дворе, это не значит, что у вас есть право делать замечания в других домах.

Вот так вот, сказала не подумав — получай. Мысленно я отправила свое красноречие в дальний угол и на всякий случай придавила парой-тройкой правил приличия, после чего решила давать только односложные вежливые ответы.

— Простите, я не имела в виду ничего плохого.

— Еще бы. Боги при рождении дали мне слишком много доброты, и все этим пользуются.

Следуя за леди Радой, я даже прикрыла рот ладонью, чтобы из него не зачирикала какая-нибудь новая неуместная мысль.

Мы вошли в одну из малых гостиных — малыми в этом доме они называлась несмотря на то, что по площади соответствовали половине нашего скромного жилища.

— Садитесь, леди Николетта. Нет, не сюда, вот на это кресло. Не трогайте подушку: ее вышила моя сестра, и она дорога мне как память. И не смотрите на этот фикус: он чахнет от слишком пристального внимания. Не расправляйте юбки так сильно: у меня новая служанка, она может на них наступить.

Я замерла на краешке кресла в неестественной позе, боясь пошевелиться. Вдруг наступлю на любимую плитку двоюродного деда хозяйки или, не дай боги, чихну на фамильного паука.

— Расслабьтесь, милочка, расслабьтесь. Мы люди хоть и титулованные, но простые в обращении. Чувствуйте себя как дома. — Хозяйка с прямой как палка спиной села в кресло напротив.

Я поскорее отвела глаза, понимая, что сейчас в них отражается все, что угодно, только не любезность и хорошие манеры. Как назло, тут же наткнулась взглядом на мнительный фикус, который не упустил случая уронить на пол пожелтевший лист.

Слуги принесли чайный сервиз и очень скромный набор закусок.

— Чем же вы, милочка, занимались при дворе, если о вас по округе сейчас ходит столько нелицеприятных слухов?

Началось!

— Уверяю вас, ничем таким, что могло бы дать для них почву. Что же обо мне говорят? — Я откусила печенье так, чтобы хруст выразил все мое неудовольствие. Это очень тонкое искусство — с неудовольствием откусывать вкусное печенье.

Либо хозяйка сейчас будет вынуждена пересказать мне все слухи (кстати, я заодно узнаю об их содержании), либо ей придется закрыть неприятную тему в нашем разговоре.

— Не думаю, что прилично повторять их в этой гостиной. — Леди Рада тоже откусила от печенья, давая понять, что и она не дилетант в искусстве недовольного поглощения выпечки.

— Тогда давайте не будем вести неприличных для хорошего общества разговоров. — Я довольно решительно поставила точку в этом обмене любезностями.

— А вы смелая девица, леди… э…

— Николетта, — пришлось подсказать со вздохом.

В этот момент распахнулась дверь, и в гостиную вошел молодой человек в темном сюртуке доктора с новехоньким саквояжем в руках. Леди Рада тут же поднялась с места:

— Ну как он?

— Никакой угрозы для жизни нет, — жизнерадостно ответил вошедший, — разве что небольшая меланхолия.

— Но ведь меланхолия — это опасно?

Врач оглядел хозяйку и комнату сверкающим счастьем взглядом и подтвердил:

— В вашем положении — крайне опасно.

— Что же делать, доктор?

— Могу прописать только физические нагрузки, долгие моционы и обязательно — хорошее разнообразное общество.

— Нет-нет, нагрузки категорически исключены. — Леди Рада вдруг вернулась к своему властному тону. — У моего сына хрупкое сложение. И долгие прогулки ему тоже противопоказаны: сейчас же осень, он обязательно схватит простуду.

— Тогда он так и останется хрупким до конца жизни, — осторожно заметил врач.

— Нет, сэр Мэверин, я решительно вам заявляю, что хорошего общества моему сыну будет достаточно. Вы ведь считаете меня хорошим обществом? — И, не дав собеседнику даже шанса ответить на скользкий вопрос, эта поразительная женщина скомандовала: — Присядьте. Выпейте с нами чаю.

— Извините, но я не имею чести быть представленным вашей гостье, — повернулся ко мне врач.

— Это леди… эм… душечка, напомните мне…

— Николетта, — обреченно сказала я.

— Да, правильно, Николетта — дочь сэра Эдварда, владельца «Желтых полей». А это сэр Мэверин — наш новый доктор.

— Кажется, две недели назад я зашивал боевые раны одному из ваших братьев. — Сэр Мэверин поклонился мне и только после этого сел.

Бьюсь об заклад, что это был Ефим, опять что-то не поделивший с деревенскими.

— Я постоянно напоминала леди Иветте, что она должна лучше смотреть за своими детьми. Берите пример с меня: я всегда знаю, где мой сын и чем он занят.

— Возможно, будь у вас их восемь, вы бы не были столь уверены, — не удержалась я, крайне раздраженная подобными разговорами о моей семье.

— Но, скорее всего, это сказывается разница в положении и воспитании, — похоже, мой комментарий полностью проигнорировали. — Милочка, положите назад печенье: это уже второе, а девицы в вашем возрасте должны сохранять стройность талии. Доктор, не правда ли, ямочки на щеках просто неприличны для дочери младшего лорда, и моей гостье стоит следить за своим питанием?

Сэр Мэверин стремительно дожевал свое печенье:

— Думаю, что леди Николетта не властна над своими ямочками, и их появление не является следствием употребления печенья.

— Нет, но все же ей следует быть осторожной. Сегодня ямочки, а завтра что? У нее появится родинка над губой? Ни одна девушка такого не переживет — это слишком вульгарно.

После такой тирады растерялся даже доктор. Ну все, довольно фарса! Иначе весь запас иронии, отпущенный мне до конца жизни, останется в этой гостиной — ибо без иронии переносить светскую беседу милой соседки оказалось совершенно невозможно. Я решительно поставила свою чашку на столик:

— Леди Рада, как бы ни было хорошо у вас в гостях, но, думаю, мне пора. Время близится к обеду, а поучительная беседа с вами напомнила мне о долге перед младшими братьями.

Фух! Мне удалось похоронить свой сарказм под пластами вежливых оборотов, и хозяйка, не обладающая даже малой долей такта, ничего не заметит.

— Ну что ж, идите, вы и впрямь засиделись. Но с этого момента, движимая состраданием и добротой, которые велит проявлять церковь и о которых, к сожалению, так часто забывают люди низшего происхождения, я буду живо интересоваться вашей судьбой. И вы не слишком погрешите, если в каком-нибудь разговоре упомянете меня как свою покровительницу. — Леди Рада торжественно закончила свою речь и сложила сухие жилистые руки на животе, ожидая благодарности.

Но благодарность никак не желала изливаться из моего рта — я опешила. Мир сошел с ума! По крайней мере, в этой конкретной гостиной точно витал нездоровый дух. Я покосилась на доктора, но тот умело прикрывал свою полуулыбку чашкой чая.

Так, Николетта, еще немного, возьми себя в руки всего на пять минут, и ты сможешь уйти отсюда без скандала.

— Благодарю вас, — выдавила я и тут же захлопнула рот, чтобы остановить все те слова, которые желали вылететь вслед за короткой фразой.

За пределами поместья лорда Гордия воздух показался каким-то особенно свежим и сладким. Я прошла через витые ворота и, убедившись, что за мной не наблюдает привратник, с удовольствием потянулась, выполнила несколько наклонов в стороны, при виде которых несказанно обрадовался бы физкультурник сельской школы, зато леди Рада до конца жизни заклеймила бы меня позором.

— Правильно, леди Николетта, мышцам спины необходима небольшая растяжка после долгого сидения в мрачных гостиных. — Голос, прозвучавший за спиной, заставил меня едва ли не выпрыгнуть из своих практичных сапог.

Я испуганно обернулась и увидела на дороге доктора. Видимо, и ему посчастливилось вырваться из цепких лап хозяйки.

— Не волнуйтесь, я никому об этом не расскажу, — он тоже вытянул руки вверх, чему очень мешал саквояж, и в точности повторил мои движения. — Как же я устал!

— Должно быть, тяжело работать доктором с такими пациентами, — улыбнулась я.

— Не поверите, но пациенты везде одинаковы. Просто я очень ленив. Ленив настолько, что мне даже лень вам об этом рассказывать.

Кажется, он гордился своей ленью настолько, что с готовностью делал ее предметом занимательных шуток.

— Я думаю, если бы вы были так ленивы, как об этом говорите, то никогда не стали бы доктором. — Мы вместе пошли по дороге от Дубков.

— Как раз наоборот: именно поэтому я и стал доктором, а не адвокатом, к примеру. Адвокату приходится сначала бегать искать себе клиентов, потом бегать за этими клиентами и угождать им. Пациенты же находят меня сами. — Сэр Мэверин откинул светлые волосы со лба, немножечко красуясь, но, пожалуй, молодому человеку с такой приятной внешностью это было простительно.

— Но изучить медицину не в пример сложнее, — радуясь новому занимательному знакомому, я ответила комплиментом.

— С чего вы взяли? Поверьте мне: в своих болезнях люди гораздо менее изобретательны, чем в судебных исках. К тому же пациент намного спокойнее воспринимает весть о том, что после долгого лечения не удалось победить тот или иной недуг, чем сообщение о проигранной тяжбе по ценному имуществу, поступившее от адвоката. Никто и никогда еще не требовал, чтобы я вернул деньги за лечение.

Врачебный юмор доктора был слегка циничен, но не настолько, чтобы прерывать беседу. Тем более что пока наши дороги по счастливой случайности совпадали.

— И что же, ни один пациент в округе не доставляет вам хлопот?

— Ну если исключить матушку лорда Гордия, — подмигнул мне спутник, — то у вас есть совершенно замечательный мясник по имени Миш, обладающий интригующими познаниями о законах общества.

Меня удивила такая характеристика, хотя заговорила я совершенно о другом:

— Насколько я помню, господин Миш всегда славился отменным здоровьем.

— Не сомневаюсь. Зато его дочери не повезло схватить простуду. Извините, что говорю вам об этом, но, кажется, еще никто и никогда не делал из простуды врачебной тайны. Так вот, я как врач должен был прослушать ее легкие, чтобы убедиться, что нет более серьезной опасности, а эта процедура, сами понимаете, всегда ставит дам в несколько щекотливое положение. Каково же было мое удивление, когда на выходе из комнаты больной я нос к носу столкнулся с господином Мишем и его рабочим тесаком! Оба потребовали от меня жениться на пациентке после такого осмотра!

— Прямо-таки оба? — засмеялась я.

— Вы себе и представить не можете, насколько требовательным может быть тесак, приставленный к носу! — с притворной обидой воскликнул мой собеседник, но ему явно понравилось, что я нашла его рассказ забавным.

— И как же вы спаслись?

— Бегством. По счастью, мясника отвлек клиент. — Сэр Мэверин посмотрел на меня с такой бравадой, словно рассказывал о том, как обезвредил противника, а затем без какого-либо перехода воскликнул: — О боги, какая тут грязь! Позвольте помочь вам перебраться через это море.

— Не стоит. — Я приподняла подол и, продемонстрировав ему сапоги, спокойно перешла на другой «берег».

— Леди Николетта, вы даже не догадываетесь, с какой жестокостью практичные девушки лишают джентльменов простых житейских радостей. — Доктор весело прыгал за мной через лужу, поднимая настоящие фонтаны брызг.

— Ну нельзя же быть уверенной, что около каждой лужи будет стоять по джентльмену, — со смехом ответила я.

Преодолев водное препятствие, мой спутник остановился и с любопытством поглядел из-под тонких стеклышек очков:

— К сожалению, здесь наши дороги расходятся: меня ждет очередной пациент.

— И кто же это, если не секрет?

— Дочь того самого мясника. Не могу же я оставить больную. — Доктор лукаво мне улыбнулся.

— Как же вы собираетесь объясняться с ее отцом?

— Скажу, что если бы после каждого осмотра был вынужден жениться, то сейчас уже собрал бы изрядный гарем — а это запрещено законом, даже для докторов. Вот ведь странно: лечение, простите, геморроя — занятие более интимное, но еще ни один пациент из-за него не строил на меня матримониальных планов. — Он сделал шаг в сторону города и жизнерадостно махнул мне рукой. — До свиданья, леди Николетта! Если не увидите меня на осеннем балу — знайте, что моя жизнь принесена в жертву на благо мадицины!

Дома я сразу же, в передней, столкнулась с Ефимом — братец шибко торопился.

— Ты куда это собрался такой напомаженный?

— Значит, тебе можно ходить по соседям, а мне нет? — радостно откликнулся он на ходу, словно ничто на свете не могло его остановить.

И ведь дома тоже не запрешь. Надо было бы отдать его в какую-нибудь академию, но, к сожалению, туда брали только с восемнадцати лет, да и Ефим рвением к учебе не отличался. Чуяло мое сердце, что однажды на пороге нашего дома окажется разгневанный отец какой-нибудь селянки или еще хуже — сама эта селянка с пищащим свертком на руках. Надо будет подумать на досуге, чем занять нашего ценителя женского пола.

Я поднялась в свою комнату с наивной надеждой отдохнуть перед обедом, но, как оказалось, пока я ходила по гостям, ко мне тоже нагрянул неожиданный визитер: окно было открыто, занавеска виновато трепетала на ветру, а на подушках кровати важно восседала пестрая несушка. Не зная, как реагировать на такое вторжение, я вошла в комнату, пытаясь оценить масштабы бедствия. Бардак, который постоянно царил у меня на туалетном столике, переместился на пол, где клубком катались куриные перья. Несушке явно не понравился один из не до конца распакованных чемоданов, о чем она оставила весьма недвусмысленное сообщение на его крышке. Но в целом все оказалось не так ужасно, как могло бы быть.

Осторожно, на цыпочках, я подошла к кровати, делая вид, что не замышляю ничего серьезного, а когда до цели осталось всего несколько шагов, резко прыгнула, пытаясь схватить незваную гостью. Судя по результатам, действие изначально было ошибочным. То ли мне не хватало резвости, то ли курица специально дожидалась нужного момента, но птица выпорхнула из рук буквально за секунду до того, как сжались пальцы. От неожиданности я повалилась на кровать и почувствовала, как подо мной с хрустом ломается нечто хрупкое, а затем какая-то липкая гадость заливается за корсаж. Несушка! Чтоб домовым сегодня икалось!

Ничего, спокойно, яичные маски очень полезны для кожи. Будем считать, что для зоны декольте они полезны вдвойне, особенно со скорлупой. Завтра в разговоре с Алисией небрежно брошу фразу о том, какое это чудо — желтковая маска и как жаль, что многие леди ленятся следить за своей красотой.

Подняв голову от покрывала, первым делом я увидела пернатую грудку и желтый клюв. Тихо… Левая-то рука у меня свободна, а цель так беспечна и близка. Но стоило дернуться, как курица с возмущенным кудахтаньем взлетела вверх, запуталась в газовой ткани полога, и вскоре оттуда на меня посыпались перья вместе с самим пологом, креплением от него (которое, по счастью, состояло из легких реек) и пластами штукатурки с потолка. Должна признаться, что до этого момента значительно недооценивала всех прелестей сельской жизни.

Через пять минут благодаря упорству и несгибаемой силе духа (моей, конечно же моей!) птица все же оказалась у меня в руках, хотя гордость и радость несколько померкли, когда я увидела свое отражение в зеркале, а заодно и отражение всей комнаты. Пещерный человек, обряженный в современное платье, наверное, выглядел бы краше и уж наверняка интеллигентнее, а комната даже во время ремонта смотрелась бы гораздо более прибранной. Мне не терпелось вытащить из волос все перья, но я боялась даже пошевелить руками, в которых притихла курица. Сначала требовалось выгнать хулиганку.

Я подошла к открытому окну и выглянула на улицу. Второй этаж — это вам не шутки. Никто не убедит меня, что эта толстушка летает не хуже орла. Поэтому после секундного размышления пришлось отказаться от мысли выбросить курицу прямо из окна — если разобьется, муки совести потом не дадут мне заснуть.

Позвать служанку?

Дверь в комнату оказалась закрыта, а для того, чтобы ее открыть, нужна была как минимум одна рука.

Я высунулась из окна по пояс и огляделась в поисках кого-нибудь из домашних. Селянин, увидевший эту картину с дороги, споткнулся и поспешно сотворил охранный круг. Знаю, в такие моменты мое очарование не знает границ. Пусть. Кто же подумает, что это хозяйская дочка?

Завидев молоденькую служанку, я откашлялась и крикнула:

— Лика!!

От окрика девушка вздрогнула, затем подняла на меня глаза и вздрогнула еще раз.

— Поднимись ко мне в комнату, пожалуйста, — очень вежливо, с достоинством, попросила я. А что? Мне же по титулу положено оставаться леди в любой ситуации.

Обстановка за обедом напоминала сцену из тех плохеньких детективов, которые никогда не задерживаются в домашних библиотеках. В отсутствие родителей я заняла место во главе стола, чтобы иметь возможность надзирать за братьями, ну и еще, конечно, потому что мне до сих пор мерещился легкий куриный аромат. Если запах не мнимый — насмешек не оберешься. Не осталось никаких сомнений в том, что курица попала ко мне в комнату не случайно. Да и убийца, тьфу, виновный находился в этой столовой, господа!

И я почти была уверена, что знаю, кто это. Но получить доказательства все же считала не лишним.

Итак, начнем по порядку. Николас — старший среди братьев. Все зовут его Ласом. Дело в том, что в дни своей молодости наши родители наивно мечтали ограничиться всего двумя детьми. Поэтому имена Николетта и Николас представлялись им верхом изобретательности. Со временем, когда семья росла и не думала останавливаться, такие имена старших детей стали казаться как минимум странными. Звать меня Леттой у родителей не вышло, потому что к тому моменту я уже проявляла твердость (если не сказать упертость) характера, зато Лас безропотно сносил такое сокращенное обращение. Эта его безропотность порой выводила меня из себя. Он делал то, что ему говорили, но никогда ничего не предлагал сам. Так что кандидатура старшего из братьев не подходила даже на место сообщника злосчастной курицы, не то что на роль злоумышленника-организатора.

С Иваром вы уже познакомились — этот скорее будет проповедовать куриным яйцам, чем нарушит заповеди церкви ради шутки над сестрой.

Ефим, как ни странно, тоже появился на обеде, причем с самым мрачным видом. Наверное, зазноба прогнала: сейчас время уборки урожая, и даже у самой кокетливой дочки земледельца нет ни одной свободной секунды, чтобы миловаться с праздным хозяйским сынком. Проделки с курицей ему определенно были под силу и по характеру. Не хватало только мотива.

Следующий по возрасту Михей — вечный человек-поиск. Что он искал? Ну не знаю, наверное, смысл жизни или призвание, во всяком случае, что-то масштабное. А пока он этого масштабного не нашел, с какой-то маниакальностью копировал с других их увлечения и характеры. Один день он мог корпеть над святыми книгами с Иваром, на следующий под уговоры Ефима бежал в село прыгать с селянками через костер, а потом зависал в кабинете приказчика, решив попробовать себя в сельском хозяйстве. Михеем были испробованы десятки профессий, но все они, от самых распространенных до крайне экзотических для сына младшего лорда (вроде трубочиста) — в результате оказались отвергнуты. В общем, Михей мог запустить ко мне курицу только в том случае, если его науськал кто-то другой.

Оська — мой фаворит в этой гонке. Я с подозрением глядела, как он орудовал ложкой, но на лице сорванца не проскочило ни одной эмоции, способной оправдать мои подозрения. Держать себя в руках — первый признак высококлассного хулигана. Уж поверьте мне — я в проказах знаю толк.

Предпоследнего из моих братьев и самого младшего из присутствующих сейчас за столом назвали в честь древнего поэта и барда Еремом, и, вероятно, в качестве протеста против такого имени или в насмешку над ним мальчишка отказывался разговаривать со своей семьей. Нет, мы знали, что в свои шесть лет он умел говорить и даже читать, а уж числа в уме складывал с такой быстротой, что ставил в тупик нанятого учителя, но вот общаться с нами гений не желал — полагал, что это ниже его достоинства. Правда иногда, в особенно напряженные или абсурдные моменты, ронял короткие фразы, но такие, что лучше бы и дальше молчал. Старшие братья утверждали, будто этот ребенок просто считает родственников недостаточно развитыми для того, чтобы с нами разговаривать.

Ерем поймал на себе мой изучающий взгляд и впервые за несколько дней удостоил домашних своим словом:

— Ешь — остынет.

Я смущенно закашлялась и принялась за еду. Похоже, теряю позиции старшинства.

Все шестеро молчали, как будто и не догадывались о происшествии перед обедом. Стучали ложки. Оська так хлюпал, поглощая свой суп, словно его до этого не кормили как минимум месяц. Ивар бормотал себе что-то под нос в перерывах между пережевыванием пищи. Старая нянька вообще задремала в своем углу. Тишина стояла такая, что слышно было, как урчит в животе у слуги. Неужели им нечего мне рассказать и нечего спросить после такой долгой разлуки? Будем долбить этот лед отчуждения:

— Лас, ты отвезешь меня на осенний бал?

— Я думал, ты и носа из дома не высунешь, — вклинился Ефим, поборовший наконец свою хмурость.

— Это еще почему?

— Ты же прошлась по соседям, теперь знаешь, что за слухи о тебе ходят в округе.

— Да что за слухи-то?! — Я опустила ложку на стол с такой силой, что все шестеро подпрыгнули.

— Ефим, не потворствуй злу в этом мире, — затянул Ивар. — Репутация женщины так хрупка, что каждое неосторожное слово…

— Занудство тоже зло, — уже второй раз за день буркнул Ерем и снова углубился в свой суп. Проснулась старая нянька и заботливо вытерла малышу испачканную в сметане щеку.

Ивар замолк.

— Кто-нибудь расскажет наконец, что за сплетни распускают обо мне в округе?

Ответом было еще более выразительное молчание, чем то, с которым я решила бороться до начала разговора. Не удивлюсь, если скоро при встрече со мной соседи начнут переходить на другую сторону дороги.

— Я с удовольствием отвез бы тебя на осенний бал, но теперь, после отъезда матушки, у нас нет экипажа, — сказал добродушный Лас, видимо почувствовав, что обстановка становится для меня крайне неуютной.

— Мы же недавно купили еще один экипаж, — оживленно откликнулся Оська.

— Он не покрашен.

— А зачем его красить, он и так в хорошем состоянии? — Оптимизм и энтузиазм хулигана были крайне и крайне подозрительными.

И поскольку на эту его фразу старшие братья ответили молчанием, я уже по выработавшейся привычке сразу после обеда пошла в сарай — проверить, как на самом деле обстоят дела.

Начнем с хороших новостей. Экипаж там действительно стоял — этот факт уже сам по себе оказался достаточно отрадным. Более того, карета была на четырех колесах, не разваливалась от времени и даже (о ужас!) вполне прилично выглядела. Не знаю, с чего Лас вдруг решил, что тут нужна покраска. Черный лак даже по углам еще не успел облупиться.

Я начала обходить имущество по кругу и, достигнув правой дверцы, наконец столкнулась с суровой реальностью. С этой стороны на черном боку красовались яркие золотые буквы «Тимофей и сыновья. Бюро ритуальных услуг», а ниже, помельче, серебряные «Легкий путь на небо». Вот вам яркий пример беспринципной изворотливости моей маменьки: данный экипаж наверняка куплен по до смешного низкой цене.

Значит, не нужно перекрашивать, да? В страшном сне не могло привидеться, чтобы приехать в такой карете на бал да даже просто проехаться по окрестностям.

Около входа кто-то захихикал. Я обернулась и конечно же увидела брызжущие радостью глаза Оськи.

— Доиграешься! Вместе поедем на этом чудном экипаже — будешь знать, — пригрозила я.

— А что тебе не нравится? Вещь в хорошем состоянии. — Мальчишка приблизился ко мне. — Мама так и сказала, когда Ефим вздумал ей возражать.

Насмешник повернулся ко мне спиной, чтобы продемонстрировать, что дверцы экипажа открываются без скрипа. Тут-то я и заметила маленькое пестрое куриное перышко, которое застряло у него в волосах на затылке.

Эх, Оська, Оська, не с той связался. Ты маленький и конечно же не помнишь, кто десять лет назад слыл главным возмутителем спокойствия в округе, а проказы этого возмутителя были иногда настолько великолепны, что обсуждались потом в каждой гостиной. Дамы посмеивались и говорили: «Какой прелестный ребенок, такая сообразительность». Нет, сама я лично никогда ничего подобного не слышала. Но надеюсь, они говорили именно так, а не сочувствовали моей матушке, вздыхая, что ей приходится воспитывать ужасную егозу. Ладно, не буду отвлекаться, а то еще не успею.

Я порылась в одном из нераспакованных чемоданов и извлекла изящную бутылочку с длинным горлышком, обернутую для сохранности в несколько слоев бумаги. Откупорила и тут же перелила половину содержимого в вазочку для цветов на прикроватном столике. Да простит меня столичный парфюмер.

Так, теперь экспедиция на кухню: надеюсь, там окажется то, что мне надо. Я долго стояла перед открытым сервантом, мучимая нелегким выбором между вареньем из жимолости и смородиновым сиропом. Потом все же решила, что ягоды будут выглядеть подозрительно, и выбрала сироп. Открыла банку и с помощью воронки перелила больше трети ее содержимого в свою бутыль, а затем хорошенько взболтала, чтобы жидкости внутри перемешались. Понюхала — сойдет. Вареньем, конечно, отдает, но не так чтобы слишком.

Последний решающий этап: прокрасться в общую ванну и поставить бутылек на видное место. Никогда еще так не радовалась тому, что размер комнат в нашем доме не позволяет каждому принимать водные процедуры у себя и поэтому для них отвели отдельный чуланчик. Но хоть раз это неудобство должно было сослужить мне службу.

На пороге я неожиданно столкнулась с Оськой, но вовремя собралась с мыслями.

— Смотри у меня, — погрозила пальцем. — Не вздумай лить мою пену от столичного парфюмера в свою ванну, я, между прочим, отдала за нее целый лад.

Оська сделал большие невинные глаза и проскользнул мимо меня внутрь.

И ведь нальет. И немало нальет, потому что разбавленная вдвое пена будет плохо пениться. Я села на подоконник в коридоре и стала ждать окончания его купания. Ждать придется долго: Оська у нас как лягушонок, силком из воды не вытащишь, но ради такого торжества я подожду.

Через полчаса за дверью послышались возмущенные восклицания, и я поняла, что мои труды увенчались успехом. Еще через пять минут наружу выскочил наспех одетый Оська и, увидев меня, сразу закричал:

— Как ты могла?! Это нечестно! — Он указывал на меня пальцем в сине-сиреневых разводах и смешно корчил такую же сине-сиреневую мордочку. — Даже больше тебе скажу, это… это… это подло! Вот!

Эх, не думала, что он в воду вместе с лицом погружаться будет. Но, судя по всему, смородина у нас уродилась на славу.

— А запустить курицу ко мне в комнату — это, значит, милый комплимент сестре? — спокойно спросила я.

— Какую еще курицу? С чего ты взяла, что это я?

— От перьев надо было лучше почиститься.

Он на секунду замолк, затем поморщился и снова осмотрел свою приобретшую новый оттенок кожу:

— Как же я на улицу выйду?

— У меня есть мыло, которое сможет это отмыть. — Придворные дамы «шутили» над своими соперницами так, что мне с моим сиропом впору быть канонизированной, но, к счастью, в ближайшей к дворцу дешевой лавке бакалейщика продавалось ядреное мыло, способное справиться не только с ягодным соком, но и с синькой.

Оська с надеждой поднял на меня свои невыносимо выразительные глаза.

— Я тебе его дам, если ты мне пообещаешь слушаться…

— Обещаю! — поспешно крикнул он.

–…и в наказание за курицу закрасишь надпись на дверце нового экипажа, — продолжила я.

— Угу, угу, где мыло-то? — Мальчишка в нетерпении подергал меня за рукав.

Вы бы поверили? Я — нет, но мыло все же отдала. Прилагательное «ядреное» использовалось к нему не для красного словца — этот химический брусочек драл кожу так, что умываться им можно было только в очень сложных обстоятельствах и под беспрестанное оханье. Откуда я это знала? Ой и не спрашивайте.

Я уже собиралась потушить свечу и лечь в постель, когда из коридора послышались подозрительные шорохи и звуки. Если это снова чудит кто-то из братьев — выставлю из дома! Ночь, проведенная на конюшне, заставит хулигана ценить тепло, а заодно меблированность и приятный запах родного жилища. Я осторожно приоткрыла дверь: на другой стороне коридора так же неожиданно приоткрылась противоположная дверь, и в проеме показалось пятнистое лицо, подсвеченное снизу пламенем свечи. От неожиданности мне примерещилось невесть что, и я отпрыгнула от двери, прижимая свободную руку к позорно колотящемуся сердцу. К счастью, разум тут же оценил ситуацию и взял бразды правления:

— Оська, ты чего не спишь? Опять очередную пакость затеял? Ты бы краску для начала с лица как следует свел, а то нянька завтра по утру увидит, начнет рыбьим жиром отпаивать.

Пятнистая физиономия перекосилась в гримасе отвращения:

— Да не пакощу я, больно надо. Пока отмывался, Ерем куда-то пропал.

Вот это уже нехорошо: каким бы смышленым ни был младшенький, никто еще не отменял нашего долга приглядывать за ним.

— Пойдем внизу посмотрим, может, он на кухню залез, — предположила я.

— В отличие от некоторых Ерем не имеет привычки уничтожать запасы колбасы по ночам.

— Так, может, как некоторые, хомячит варенье прямо из банки.

Несколько секунд мы поперебрасывались призывающими к дальнейшей словесной дуэли взглядами, но потом как-то вместе решили, что в данной ситуации это глупо, и, скрипя половицами, двинулись вниз.

Ерем обнаружился на первом этаже, причем в непосредственной близости от кухни.

— Эй, малыш, ты почему не в постели? — попробовала я окликнуть его, но ребенок даже не повернулся, а продолжал двигаться через коридор.

Оська обогнал меня, схватил брата за плечо, а затем с удивлением произнес:

— Да он спит! Мой брат — лунатик!

Действительно, глаза Ерема оказались закрыты, но он все еще пытался куда-то идти, игнорируя тот факт, что его держали за плечи.

— Ты чему-то удивляешься после церковника и бабника?

— И командира в юбке… — Прежде чем мальчишка успел добавить еще что-то, я исхитрилась зажать его щеки между указательным и большим пальцем, превратив лицо острослова в «уточку». Губы тут же возмущенно задвигались, но звуки были невнятными, так что, если он и сказал нечто обидное, на его счастье, я не разобрала.

— Сначала дело — оттачивать приемы пикировки будем потом. Твой лунатик уже успел от нас уйти.

— Он и твой тоже, — освобожденный от моего захвата Оська возмущенно вытер губы.

Нет, все же в виде «уточки» он не только смотрелся милее, но и «на слух» оказался приятнее.

В три шага я догнала Ерема, уже почти добравшегося до кухни, и перехватила поперек туловища. Ноги мальчишки все так же продолжали двигаться, словно и не отрывались от земли. Тяжелый-то какой, даром что маленький! Я хоть девушка крепкая, но одной рукой не доволоку. Мне пришлось передать свою свечу Оське и, обхватив брата-лунатика двумя руками, с трудом подниматься по лестнице.

— Может, проще было его разбудить?

— Лунатиков нельзя будить. Это может нанести психологическую травму.

— Тогда надо позвать Ласа или Ивара.

— Наконец-то в тебе проснулся джентльмен.

— Просто если ты упадешь — это нанесет Ерему не только психологическую, но и физическую травму.

— Если будешь продолжать в том же духе, я сама нанесу тебе и психологическую, и физическую травмы.

Первая от лестницы дверь открылась, и из-за створки показалась заспанная голова Ивара в старомодном отцовском колпаке с кисточкой:

— Что у вас…

— Ивар, иди сюда, — перебила я. — Мне тяжело.

Не успела с радостью спихнуть ему на руки все еще шевелящего ногами Ерема, как раздался громкий стук во входную дверь:

— Эй, хозяева, открывайте!

Мы втроем переглянулись. Кого это принесло в такой поздний час?

Дверь снова затряслась от ударов:

— Открывайте! Я вашего сынка (стой смирно, паразит ты этакий!) привел!

Ну, как всегда: чем ближе полночь, тем пьянее гномы! Я оглядела присутствующих. Итак: трое братьев у меня на виду, осталось еще трое. Ставлю лад на то, что привели Ефима.

Пришлось спускаться вниз: слуги уже разошлись по домам, а няня спит — дверь открывать мне. Я оглядела свой наряд и поплотнее запахнула пеньюар — никто же не рассчитывал застать меня в парадном платье в двенадцать ночи, ведь нет?

Стоило немного приоткрыть дверь, как створка тут же распахнулась во всю ширь: на пороге стоял дюжий детина, на груди которого едва сходилась фермерская куртка. Одной рукой гигант держал за шиворот притихшего Ефима. Надо было все же с кем-нибудь поспорить, с тем же Оськой.

— Доброй ночи, сестрица, — задорно махнул мне рукой братец, за что тут же был вздернут так, что край сюртука впился ему под подбородок.

— Что здесь происходит? — грозно спросила я фермера, хотя и понимала, что, скорее всего, прохвост заслужил такое обращение.

Мужик оглядел меня, не признал и хмуро сказал:

— Мне бы леди Иветту.

— Ее здесь нет. Я за нее. Почему вы так обращаетесь с моим братом?

— Ваш брат — вор, леди… э-э…

— Николетта. Что заставляет вас так думать?

— Я поймал его, когда он пытался перелезть через забор на мое картофельное поле, — кажется, для фермера это был железный аргумент.

Ефим — поклонник корнеплодов, ой ли? Меня подмывало спросить, нет ли у громилы взрослых дочерей, но пришлось вовремя прикусить язык: кто знает, если бы мужик догадался, что Ефим покушается отнюдь не на его картошку, то, скорее всего, казнил бы любвеобильного идиота еще на поле.

— Ефим? — грозно спросила я и скопированным с матери жестом уперла кулаки в бока.

— Да я только посмотреть хотел! — со всей возможной искренностью воскликнул поганец.

— На что? — очень слаженно спросили мы с фермером.

— На картошку, — невозмутимо пояснил сказочник, — как растет, чем удобрена, как окучена. А то у нас мелочь одна, да и та наполовину гнилая.

Зря он на нашу картошку наговаривал. Фермер недовольно пожевал губами. Видно, ему сказка тоже не понравилась: ни тебе интриги, ни счастливого конца — поэтому я решила завершить историю по-своему.

— Знаете что, вам же сейчас как раз эту картошку убирать, лишние руки всегда пригодятся. Так что забирайте этого лоботряса, и пока то самое поле не выкопает, можете не возвращать.

Фермер замер, а затем посмотрел на меня как на полоумную. Сын младшего лорда будет копать на поле картошку?! Да к нему в дом гости теперь станут ходить в два раза чаще, только чтобы посмотреть на такую невидаль!

В этот момент из-за моей спины появился Оська с двумя свечами в руках — ситуация моментально подогрелась, только не свечами, а все еще пятнистым лицом мальчишки. Глядя на эту любопытную мордочку в жизнерадостных синих разводах, фермер открыл рот и выпустил из рук воротник Ефима — нашкодивший подросток сразу же поспешил отползти в сторону. Все бы ничего, синее лицо, ну с кем не бывает — но вслед за Оськой появился Ерем, сбежавший каким-то образом от Ивара. Под удивленными взглядами присутствующих ребенок с закрытыми глазами подошел к двери, обнял ручонками толстенную ногу фермера и с каким-то невнятным бормотанием продолжил свой сладкий сон. Мужик боялся пошевелиться и уже сто раз пожалел, что вообще сюда пришел, когда объявился Ивар в своем дурацком ночном колпаке со священным кругом на шее и стал аккуратно освобождать ногу фермера от захвата Ерема.

— Ну так как? — Я деликатно откашлялась, старательно делая вид, что ничего необычного не происходит.

— О боги, делайте, как знаете! — истерически воскликнул громила и, как только Ивар освободил его от нашего младшенького, в ту же секунду скрылся в темноте ночи, так что никто не успел даже глазом моргнуть.

М-да, теперь наша семья станет еще более популярной в округе. Мало кто другой дает столько поводов для сплетен.

— Спасибо, сестренка! — Ефим чмокнул меня в щеку и заскакал вверх по лестнице, так что я даже не успела придумать, что ответить, а Ивар начать свои нравоучения.

Стоп!

Что?! Спасибо?!

Где была моя голова? Неудивительно, если братья пойдут вразнос с такой сестрой-ротозейкой. Я же только что собственноручно нашла для Ефима повод находиться на вожделенной ферме!

Оставалось надеяться, что на этот раз «любовь» не так сильна и ему станет лень копать картошку.

Но все мои надежды пошли прахом, когда на следующее утро я увидела брата, выходящего с нашего двора с лопатой наперевес.