Настойчивый

Ложное поклонение.

Шумная компания моей знакомой Рене шатается по комнатам ее дома и намеренно разрушает все, что приобрели ее родители. Я сижу в одном из кресел, пока ребята, собравшиеся около окна по кругу, передают косяк. Сладковатый дым дурманит разум, ужасное решение, о котором они завтра пожалеют. Не лучшее сочетание алкоголя и травки, им кажется, что у них есть дополнительные легкие и мозги. Сидят себе, никакого напряжения, будто они не видят друг друга. Парень подносит мне открытую бутылку пива, позабыв о брезгливости, я приближаю к губам, делаю жадный глоток. Трудно сосредоточиться, когда ты сидишь в сером тумане. Как Алиса в Стране чудес, я плыву по облакам, пока рядом со мной не оказывается толстая гусеница.

— Вин, дай мне, присосалась. — Рене толкает мой локоть, из-за этого моя рука срывается с подлокотника и свободно повисает. Я опускаю взгляд себе под ноги, и все начинает расползаться в разные стороны.

— Что ты положила в бутылку? Ощущение такое, словно моя душа вышла из тела и находится где-то рядом, — меня срубает моментально, открываю лениво глаза, поворачиваю голову к ней и вижу ее улыбку.

— Что-то интересное. Но, блин, ребята знают, что она безопасная. — Я разгоняю дым рукой, но получается очень плохо, у меня явно замедленная реакция. — Помнишь, я рассказывала про кристаллы? От них башка болит, а эта субстанция содержит активные ингредиенты. Прикольно, да?

Трясу головой из стороны в сторону, перед глазами все плывет, моргаю, но ничего не помогает. Поэтому я отдаюсь действию этой синтетической дряни и просто, развалившись, сижу в кресле.

— Вин, ты пила до этого? — слышу голос девушки где-то сверху, руки прикасаются к моей голове, погружаются в волосы и нежно массируют кожу.

— Да, — сипло отвечаю я, — джин, который стоит на кухне. Откуда ты так хорошо знаешь химию? — в дурмане спрашиваю я.

— Ржач, с ней сейчас можно сделать все что угодно. Не тупи, я ее не знаю, я ее курю и пью, — обволакивает громкий противный смех. — Так, подруга, давай-ка облокотись на меня, пойдем в мою комнату. Иначе эти дикари поимеют тебя, завтра будет гадко и мерзко. — Меня подталкивают под локоть, наваливаюсь телом на девушку и еле перебираю ногами.

— И сколько это действует? Мне уже гадко и мерзко, — мямлю я.

— Блин, ну час. Может, два. Я еще сама не знаю, что это за муть. Но давай запрем тебя. — Рене тяжело дышит, я стараюсь ей помочь сделать все проще, но тело до смешного превратилось в вату. Это такая сладкая ерунда на палочке, которая тает, как только мои пальцы прикасаются к ней.

Толчок, и я снова в мягком облаке, поворачиваюсь на бок и подкладываю руки под голову. Слышу собственное дыхание, оно шумом отражается в моей пустой голове. Грудная клетка напряженно хватает воздух, выталкивает мерзость, которую я скопила в себе за этот период. Я повисла на ниточке, покачиваясь на толстых проводах своей совести и нравственности. Где сейчас моя душа? Возможно, она давным-давно покинула мое тело и отказалась от меня, как религия, свидетели, мать и все окружение. Я жду помощи, человека, не позволяющего делать все это со своим телом. Удар судьбы уже был, а как же сладкая пилюля, успокоительное, долбаный бальзам?

Поворачиваюсь на бок, когда к горлу подкатывает рвота, перекидываюсь через край, наверное, кровати и извергаю все, что накопилось. Нос захлебывается в горькой жидкости, выпитой до этого, но непереработанной. Темная вода моей гнилой души. Неверующая, предательница, изгой…

— Винни, ты как? — Мое тело начинает гореть пламенем, одежда душит, начинаю расстегивать джинсовую юбку, мой долбаный протест свидетелям, только юбки на вечеринки, то, чего мне не разрешает делать религия. Стаскиваю ее с себя, следом летит кофта, и я сажусь на кровати. Я как на скоростном поезде: остановки мелькают перед глазами, и он все никак не остановится.

— На, выпей колу, все нормально. Кофеин поможет.

Я делаю, как предлагает Рене, и снова ложусь на кровать. Мягкое тело, лежащее рядом со мной, придвигается ближе и обнимает меня своей прохладной рукой поперек голого живота.

— Я так хочу от тебя особенный подарок. — Не размыкая глаз, чувствую ласковые движения ее рук на моем теле. Легкий запах ее крема для тела, удушливая сладость, смешанная с весенними цветами. По телу прокатывается волна негодования.

— Я не могу дарить подарки, — хриплю я надорванным горлом. — День рождения — это ложное поклонение. Я даже отмечать не могу.

— Даже так? А если я поздравлю себя сама? — Нежные женские губы касаются моей щеки, я приоткрываю рот и хватаю воздух.

Ласковый поцелуй в мои губы, мягкий язычок проникает в мой рот, и я отвечаю, как если бы на ее месте был мужчина. Из горла Рене вырывается стон, и мы прижимаемся друг к другу. Я облизываю ее, как сладкую конфету, задерживаю дыхание, чтобы глотнуть воздух и снова пуститься во все тяжкие. Мозг орет все то, что мне вбивали, он сводит меня с ума, бесконечно повторяя одно и то же.

— Языческий обычай, поедание крови, загрязнение разума, самообожествление, предотвращение зачатия, грех, пустая трата времени, злоупотребление телом, сатанинское дело, неуважение и соблазны, — громко повторяю я все то, что кричит мне мой разум, не позволяя опуститься на самое дно.

Отталкиваю девушку и встаю от прилива адреналина, все немного проясняется. Я практически голая около темной лужи, вылившейся из меня, лежу на грязном матрасе непонятно где. Сквозь виднеющийся свет, проталкивающийся из комнат, я могу хоть что-то рассмотреть. Поднимаю с пола вещи и быстро натягиваю на себя.

— Ты больная, Вин. Тебе лечиться надо, психованная идиотка! — кричит Рене.

— Да пошла ты, дура. Я не просила меня лапать, пока нахожусь в отключке. — Покачнувшись, больно ударяюсь об открывшуюся дверь. В нее вваливается парочка, видимо они такие же накачанные алкоголем, как и я некоторое время назад. Не знаю, сколько я провалялась, как кусок мяса, но как только низвергла из себя выпитое и глотнула колы, мне явно стало немного лучше. А может, это адреналин так влияет…

Не оглядываясь, шатающейся походкой я направляюсь к выходу. По пути меня толкают собравшиеся в честь дня рождения люди. Может, был прав Нокс, ведь компания действительно не самая лучшая и в спиртное легко подмешать всякую дрянь.

Пока иду по темным улицам города, вспоминаю нашу первую встречу с Рене, произошедшую на парковке, когда еще Уиллоу была здесь и началась против нее провокация. Тогда мне показалось очень странным, что девчонка, одетая как гот, вылезла из своей супершикарной машины и смотрела в нашу с Уиллоу сторону. Мне было интересно, как к ней отнесутся другие ученики, но в какой-то момент она пропала из вида. Встретившись с ней в следующий раз, я первая пошла на контакт. Была настолько доверчивой и жутко хотела отделаться от Терренса Кинга. Идиотка в обоих случаях. Рене должна быть под запретом, как и все Кинги, которые встречаются на вашем пути. Огромная табличка с кирпичом «Туда проезд закрыт».

Усмехаюсь, Терренс Кинг умеет вскружить голову. Мы с ним провели вместе около года, периодически ругаясь, пока я не устала от собственной ревности и его предположительных измен. Он был со мной и не моим. Казалось, то, что у него в трусах, думает за него и он никак не может удержать его в штанах. Эти тихие встречи украдкой и постоянное напущенное отрицание того, что мы делаем во всех укромных местах. Он пытался всем показать, что спит со мной, я же не хотела позориться. И все было бы иначе, если бы он не обжимался с каждой встречной, а я не была дочерью прихожанки.

В каком-то смысле я сама виновата. Зная обо всех его воздыхательницах, закрывала на это глаза. Но его животный магнетизм, улыбка и ненавистная кепка сводили мое тело с ума. Стоило ему вытащить меня с урока и зажать в школьном туалете, я готова была умереть от счастья, что он выбрал меня.

Останавливаюсь около одного из магазинов, мне нужна минутка отдышаться. Мои босые ноги уже должны источать кровь, ведь я, не разбирая дороги, неслась не пойми куда, забыв в том дурацком притоне обувь.

Терренс Кинг… Вот о чем я говорю, моя прошлая жизнь такая же странная, как и мои связи, я настолько во всем этом потерялась, что трудно разобрать, где настоящее.

К горлу снова подступает ком, и я сгибаюсь пополам. Слышу разъяренный голос моей матери, какая я греховная. Из меня выливается зло, которым я пропиталась. Захлебываюсь своей рвотой и хватаю жадно воздух, издавая при этом стоны отчаяния. Боже, я больше не стану пить, только бы прийти в себя.

Мимо проезжают машины, освещая меня огнями, и я понимаю, что с собой у меня нет документов и денег, если полиция загребет меня в каталажку, то вытаскивать приедет мать. А это не самая хорошая идея. На моем лице только исчезли следы ее ногтей после последних побоев, как и синяки. Я не хочу ее видеть, не могу больше испытывать боль каждый раз, когда она меня избивает всем, что попадается под руку. Следы от скакалки, которые рассекли мою спину, все еще резко отзываются в подкорках.

Отталкиваюсь от стены и иду в узкий промежуток между зданиями до того времени, пока не оказываюсь в тупике между двумя огромными мусорными баками. Усаживаюсь на пол и глаза сами собой закрываются, но я чувствую себя намного легче.

Пару дней я смогла скитаться на деньги, которые взяла у Нокса. Чертовы дни с грязными постелями и сухими перекусами. Мой желудок ненавидит меня, мои ноги, тело, разум. Я ненавижу себя всю. Именно это и обещала мне моя мать, что однажды я сама залезу в петлю, когда наконец пойму, что я — отродье Сатаны, ничтожество, неспособное выжить в человеческих условиях. Бактерия, попадающая в воздух, разорванная его силой.

Я попыталась устроиться на работу. Сначала это было кафе, потом заправка, и везде необходимы мои документы. Все пинали меня, пока я снова не попросила о помощи Рене. Она помогла, предоставив комнату в подвале за последние отданные мной деньги и обещание, что, когда ее предков нет дома, я могу пожить за определенную плату. И что в итоге произошло? Как страшный сон, ставший явью. Интересно, проснувшись, я окажусь в чудесном месте или умру, как девочка в том рассказе про спички?

А ведь вполне могу закончить как все те, кто осмелился.

Я помню Люси, девушку из нашей церкви, ее выгнали, и она спрыгнула с моста. Она была так же одинока, как и я, после лишения общения у свидетелей, а все ее родственники, оставшиеся в секте, отвернулись. «На одну погубленную жизнь существуют множество других, когда люди живут с болью длительное время и ежедневно». Сама природа психологического давления и избегания неугодных лидерам людей приводит к таким последствиям. Свидетели приравнивают нас к животным, где тактика выживания распространена среди стайных пород. Меня передергивает. Прикончить себя и оставить ее радоваться жизни, тому, что она выжила меня? Это точно не про меня.

Что бы на это сказал мой отец, увидев, во что я превратилась и где сейчас нахожусь? Я очень надеюсь, что придет время и все, через что я прошла, вернется к моему мучителю. И больше никогда меня не станут обижать так, как делала это она.

Спина все еще болит, но я пытаюсь устроиться так, чтобы не прикасаться теперь уже синюшными кровоподтеками к баку. Для опоры ставлю прямо ноги, надеюсь, никто не станет заглядывать сюда. Иначе они увидят пьяную девчонку, которая расположилась не в самой красивой позе. Последнее, о чем я думаю, — это вонь еды. Я и два мусорных контейнера. Мусор к мусору. Да, мама? Ведь именно так ты считаешь?