Гостья

Минул год с небольшим…

Время не тянулось, но и не бежало. Оно застопорилось. Бессмысленность бытия. Вечность, в которой первые недели без НЕЁ не было никого и ничего, кроме оболочек в виде людей и светящегося экрана компа в головном офисе…

Нет, я не забухал и не стал наркоманом. Слишком примитивно таким вот макаром разрушать здоровье. Я собирался жить столько, сколько отведено.

Назло самому себе!

Чтобы хоть чем-то наполнить сытое, но такое жалкое существование, я как-то невольно решил превратить себя в бирюка, чертового неотесанного полудикого викинга. В офисе я был на очень-очень хорошем счету, поэтому не стоило больших трудов уговорить добродушного престарелого начальника перевести меня на удаленную работу. Пришлось наврать, что прохожу лечение и мне требуются разные там капельницы и уколы, которые делает медсестра.

Я отрастил окладистую бороду конунга. Завел привычку подбривать виски и зону за ушами, чтобы мой ирокез из довольно длинных волос смотрелся симметрично.

Вечерами я выезжал за город и бесцельно бродил часами по чужим фермерским владениям.

Черные футболки и темные штаны. К черту официальную классическую одежду! Я повыбрасывал все вещи пастельных, светлых тонов. Перестал хоть что-то готовить и ходить по кафе и рестикам. Нет, я не голодал, поскольку должен был прожить столько, сколько отведено…

Без Кошки! Блядь! Без НЕЁ!

Заказанная на дом еда в коробке. Мне было насрать, что запихивать в желудок, поэтому я решил, что это будет дичь. Да-да, весь год я питался одним и тем же блюдом. Финнбиф. Тушеное мясо северного оленя, которым я мечтал как-нибудь травануться…

Увы и ах!

Фрейа, явившаяся в мой мир в обличии кошечки…

Боль! Татуировки. Тату-мастер по имени Эрик быстро озолотился на мне. Он не успевал отрисовывать всё новые и новые эскизы. Прекрасная богиня Фрейа на груди в районе сердца, руны и орнаменты, скандинавское древо¹. Мой торс, шею и руки сплошняком покрывали разные символы, а по ночам в ушах стоял гул монотонного жужжания татуировочной машинки, которая всаживала в мое тело острую иглу, боли от которой я почти не ощущал.

Проклятый свадебный букет. Вереск в руках не моей богини. Колкие иглы на стеблях хвойного кустарника, как потом случайно выяснилось — традиционного символа Норвегии. Символа, впивающегося в нежную кожу Фрейи. Игла с чернилами будущих наколок. Я хотел испытывать то зудящее ощущение на коже постоянно!

В память о ней. Как вечное напоминание о том, что ты, выблядок, наделал!

Древо жизни на спине. Размашистый дуб на моем почти безжизненном, обескровленном теле. И многовековой дуб в фермерском поле на самом горизонте. Дождь ли, снег или ветрище — да пофиг. Мой ежедневный маршрут пролегал к тому дереву.

Место силы человека, бессильного что-либо изменить. Да, каждый божий (адский) день я шел к дубу, растирал холодные ладони докрасна и подпрыгивал, чтобы ухватиться за одну из толстых веток, кора которой со временем стерлась. Я подтягивался на ветви, заменяющей турник, как оголтелый, пока не падал ниц от изнеможения. На первых порах мои ладони саднили от стертой до крови кожи, а мозоли не успевали заживать, то и дело лопаясь тонкими пузырями. Впрочем, это не мешало моим пальцам совершать привычные действия: мерно стучать по клавиатуре.

Довольно скоро ладони превратились в шероховатые лапы викинга, а кора на той ветви, напротив, — стала нежной и гладкой, как кожа моей Фрейи….

Мое тело превратилось в одну сплошную жилу, что была вечно натянута. Само собой, такие видоизменения приметила и распутная Михаэлла, о которой я и думать забыл. Мы встретились случайно на одной из улиц Тронхейма, и, с трудом узнав меня по зеленым глазам, она облизнула губы так, будто лижет мой член.

Похуй!

Полное безразличие к щелям баб. Я даже не мастурбировал. Фантазии о Кошке, которые не имели права рождаться даже вскользь. Отныне никакого права мечтать о ней, вспоминать ту гостевую комнату, ее наряды и ее саму…

И по заслугам! Когда-нибудь ты сдохнешь вовсе не от турника или отравления сырым мясом. Ты помрешь от спермотоксикоза, когда твой член взорвется ночью. Тебя, ублюдок, похоронят без почестей, а на гробовой доске будет надпись: «Тут покоится самый озабоченный и похотливый извращенец, который решил заделаться в монахи-отшельники».

Отшельник в теле викинга. Я был им, стал им физически, но старался не произносить это определение даже про себя.

«Викинг, — стонала Кошка. Викинг», — шептала НЕ моя Фрейа!