Когда я стану молодым. Новый русский эпос

Огромное общежитие в начале июля стояло пустым.

Горластые студенты разъехались по стройотрядам,

в длинных мрачных коридорах разгуливало эхо,

везде царил разгром, в туалетах шумели водопады.

«Девочка сегодня в баре!» — звучало окрест,

то был самый настоящий хит сезона этого года.

Страной правил очередной полумёртвый генсек,

к похоронах вождей привыкли и посмеивались.

Днём в общежитие работала строительная бригада,

"бойцы"её что-то красили, где-то приколачивали.

Внешнего облика здания это никак не меняло,

внутреннего, впрочем, тоже не особенно.

Неприметная девушка восемнадцати полных лет,

имени и фамилии которой история не сохранила,

отработав в стройбригаде две недели маляром,

как-то решила завернуть по пути домой в сортир.

Темнело, дорога оказалась на удивление длинной,

девице предстояло пройти по коридору до конца,

лампочки в общежитии повсеместно отсутствовали.

Словом, маленькая малярша сильно поспешала.

И надо же так случиться, что за одной из дверей

почудился юной прелестнице какой-то шорох,

потом стук, чей-то невнятный голос или стон —

замирая от ужаса, любопытная распахнула дверь…

Здесь пора наконец объясниться с читателем.

Летом того самого года, о котором идёт речь,

студент Степанов поехал со товарищи строить дома,

этакие «бунгало» блочного типа на две семьи.

Село стояло километров за сто от Хабаровска.

Типичная глухомань с коровниками и тракторами,

жили в строительных вагончиках, питались сами,

наслаждались дикой природой и тупели от жары.

Их невеликий стройотряд состоял из двух бригад.

Юноши укладывали привозной бетон в опалубку,

девушки трудились штукатурами-малярами.

По вечерам пили вино и обжимались под магнитофон.

Две девицы лёгкого поведения скрасили суровый быт,

с визгом пошли по рукам — но стало совсем весело,

когда вдруг началась в отряде повальная «чесотка».

Смех смехом, но болезнь привезли те самые девицы,

пришлось их отселять, потом вывозить на лечение.

Вместе с"заразами"в город поехали их жертвы,

одной из которых оказался"развратник"Степанов.

Между тем накрыло мальчишек не по-детски,

тело зудело до остервенения, да ещё в жару,

меж пальцев то и дело лопались мерзкие пузырьки.

Ах, чёртова Роза, весёлая татарочка, вот натворила!

С великим трудом нашли на окраине больничку,

но поскольку в городе давно бушевала"чесотка",

то запасы серной мази иссякли, кое-как отыскали,

теперь нужно было найти место для натираний.

Хорошо, что родное общежитие стояло пустым,

Степанов с дружком облюбовали по комнате,

раздевались догола, мазали расчёсанные тела,

делали всё, как научили тётки в инфекционке.

А однажды под вечер, когда Степанов голышом

разгуливал по комнате, любуясь отражением заката,

дверь отворилась, и опешившая деваха завизжала:

— А-а-а! Маньяк! Помогите, мамочки, убивают!

Степанов засуетился, путаясь в штанинах джинсов,

выскочил в коридор — девчонки и след простыл.

Зато из беззвучно приоткрывшейся напротив двери

хрюкал от изнеможения голый дружок Володенька:

— Ах-ха! Маньячина! Ой, не могу… Ты! Маньячок!

Так и покатилось за Степановым с тех пор прозвище,

этимологическая причина которого с годами забылась.

Вышло всё, как в старом анекдоте про пальто,

то ли он украл, то ли у него украли —

вот и Степанов привык, благодушно отмахиваясь.

А вот девчонка та, где она, всё ли обошлось с ней?

А то, может, так и осталась от страха старой девой?

Живёт себе Степанов в чьих-то эротических фантазиях,

да ведать о том совсем не ведает. А зря…