Инферно. Роман-пасквиль

— Ну, хватит из угла в угол ходить! Слышишь? — говорила старуха Злата Аркадьевна. — Хватит! Иди уроки учить!

— Ну да, иди сама уроки учить! Мы уже же не учимся. А я буду телевизор смотреть.

— Учиться всегда надо. Не будешь телевизор смотреть.

— Вот сама и учись! — огрызнулась ещё внучка Маринка, шестиклассница. — А я буду!

— Ты почему так со мной разговариваешь?

— А вот потому! Бабка старая! Бабка глупая!

— Мать с работы придёт, всё расскажу, — мстительно пообещала старуха.

— Я сама ей всё про тебя расскажу!

— Что ты про меня расскажешь? Про меня рассказать нечего. Что про меня рассказать можно?

— Что ты ко мне придираешься, расскажу! Что ты сумасшедшая! Что ты телевизор не даёшь смотреть! Что ты ведьма! Ясно?! Всё расскажу!

— Что за непослушная девчонка!

— Меня мама любит. А ты только храпишь! Ты чавкаешь! Ты глупая! Ты ходишь еле-еле! Ты когда ходишь, на тебя даже все мухи садятся! Все мухи вот так — ж-ж-ж!.. и на тебя садятся!

— Я же уже старенькая, Мариночка!

— А я маленькая. Ты помрёшь, а я жить буду и к тебе на могилку ходить не стану.

— А вот станешь! А вот станешь!

— Не стану! Ни за что не стану! За миллион рублей не стану!

— За миллион станешь.

— Не стану! И за миллион долларов не стану!

— И на могилку ходить станешь, я говорю, и цветочки принесёшь! Ясно тебе?

— А вот не принесу! И даже те, что вокруг расти будут, посрываю и в помойку выброшу!

— Значит, бабушку не любишь?

— Не люблю, не люблю! — пританцовывала девочка. — Злую бабку не люблю!

— И я тебя любить не буду.

— Ой-ой-ой, напугала! Да мне на это наплевать с самой высокой башни. На самую высокую башню залезу и плевать, плевать буду! — скалилась довольная внучка.

— Никуда ты не залезешь! — шипела Злата Аркадьевна и тянулась сухими своими ручонками к внучке. Та выбежала из комнаты, старуха хотела брести за нею, но тут зазвонил телефон. Маринка метнулась обратно в комнату, к телефону.

— Меня! Меня! — крикнула она, но старуха уже взяла трубку.

— Алло! — дребезжащим голосом сказала Злата Аркадьевна, тяжело усевшись на стул возле аппарата.

— Это меня! — приплясывала рядом внучка. Старуха отстранила её рукою.

— Златочка! — слышался из трубки звучный глубокий голос. Будто ночью беззвёздной, безлунной потянуло из трубки и из того голоса. Будто ветер пробежал по отделам, окраинам и околоткам души старушечьей, тёмной. — Злата! Надеюсь, ты про меня не забыла?

— Ты! Ты! — шептала старуха. — Это ты, господин? Ты здесь? Ты с нами? Ты к нам вернулся?

— Да, — подтвердил голос. — У меня было много дел. Но вот я, наконец, выбрал время, чтобы снова посетить вас.

— Мы так ждали тебя! Мы уже заждались.

— А не надо было меня ждать, — как будто слегка нахмурился голос. — Надо было действовать! И надо было меня призывать!

— Мы действовали! — залепетала старуха. — Мы, как могли, действовали. Но нам так тебя не хватало!

— Знаю! Знаю, что действовали! Но мало! Мало действовали! Поэтому я снова с вами.

— Ты с нами! — прошептала старуха.

— Я с вами!

— Как хорошо-то! Как хорошо! — слезы потекли по сухой старушечьей коже. — Ты такой же красивый, как и всегда? Ведь так?

— О-о! — насмешливо согласился голос в трубке. — На сей раз я выбрал нечто экстравагантное. Тебе, несомненно, понравится.

— Я так хочу поскорее увидеть тебя! — прошептала старуха сквозь слёзы.

— Всему своё время, Злата Аркадьевна! — был голос.

— А когда? Когда?

— Скоро!

Щелчок, и — гудки. Конец разговора.

Он всегда бывал таким решительным, неожиданным, вездесущим, благородным. Впрочем, это всё не те слова; никто не знает, каким он бывал всегда. Главное, он был и есть, и этого отрицать невозможно. Если он рядом, его всегда много. Если он в отдалении, то его как будто нет вовсе. Но удалённость его всегда обманчива, она не бывает иной. Он всегда подстерегает и никогда не отпускает на волю, он всегда щедр, но щедрость его из рода ловушек. Он сильнее всего сущего, и оттого сущее о нём забывает. Он в заговоре с самим собой против всего действительного или возможного, и пусть трепещет всё действительное или возможное — чужое, неумолимое его присутствие всегда рядом…

Внучка Маринка рядом топталась в недоумении.

— Кто это звонил? — деспотически говорила она. — Кто звонил, я спрашиваю?!

— О, это такой… такой… — с трудом сказала Злата Аркадьевна. — Он самый лучший и самый сильный!

— Ты что, ведьма? Ведьма?! Ты же ведьма! — крикнула девчонка.

— А ты? — сказала старуха.

Маринка была совсем близко, Маринка стояла совсем рядом. Злата Аркадьевна потянулась рукою, чтобы погладить внучку. Та не стала отстраняться. Бабушка приобняла внучку, погладила по волосам, по щеке, по шее, потом взяла рукою за горло, сдавила неожиданно. Девочка захрипела, застонала, завопила, стала вырываться, глаза её вылезли из орбит. Откуда вдруг взялось столько силы в дряхлой старухе Злате Аркадьевне? Одною рукою она крепко держала извивавшуюся и вопящую девчонку, а другою душила. Девчонка была тоже их породы, дерзкой и живучей, целая минута потребовалась бабушке, чтобы сладить с внучкой, но, когда, наконец, бездыханное тело Маринки соскользнуло на пол, лицо Златы Аркадьевны светилось тихим торжеством. Оставался ещё порох в пороховнице.