Подарок ко дню рождения

На следующее утро Алёнка проснулась с тяжелой головой. Всю ночь ей снились бородатые мужики, гоняющиеся за ней по улицам ночной Москвы и требующие бросить курить. Наспех накормив домашних завтраком и отправив старших с Василием в школу, Алёнка побежала отводить Сашку в сад. Настроение было на нуле. Голова гудела, на душе скребли кошки. Муж обиделся, он сам не пил и терпеть не мог, когда Алёнка приходила после своих посиделок с девочками сильно под мухой, и демонстративно молчал всё утро, да еще к этой Валентине ехать предстояло. Кто ее за язык тянул вчера с этим расследованием? Сашка как будто понимал состояние мамы и брел в сад притихший и печальный.

— Сань, ты-то чего хандришь? В садике что-то случилось?

— Да нет, мам. Я тут подумал, раз баба Вера умерла, то вы с папой тоже можете?

— Сань, ну когда-нибудь и я, и папа…

— А как же мы? Или нас как Тимоху кто-нибудь из соседей заберет?

— Сашка, ну ты чего? Ни я, ни папа пока не собираемся умирать. Надеюсь, мы доживем до глубокой старости, когда вы уже будете совсем большими.

— Да? Вы уж тогда постарайтесь рано не умирать, дайте нам вырасти, — глубокомысленно изрек заметно повеселевший малыш.

— Обещаю, что будем стараться, — впервые за всё утро улыбнулась Алёнка.

Отведя сына в сад, она решила и с Васькой помириться.

Она набрала номер мужа и как только услышала его голос, защебетала:

— Васенька, ты извини меня, видимо, стресс сказался, я, правда, лишь чуть-чуть, а оказалось вон чего. Я честное-пречестное больше так не буду.

— Да ладно уж, чего там, бывает, — проворчал муж, — но вечером будешь извиняться по полной, маленький алкоголик.

— Ага, извинюсь, еще как извинюсь, — проворковала Алёнка и про себя подумала, что надо сегодня на ужин что-то особенное приготовить.

Домой Алёнка возвращалась уже почти довольная жизнью. Она, как всегда, забежала в магазин и набрала кучу вкусностей для сегодняшнего ужина. У подъезда ее встречала Маринка.

— Ты где ходишь? — с ходу налетела она на подругу. — Я тут уже минут двадцать торчу, а телефон, почему не берешь? Опять не слышишь? И зачем он тебе только нужен?!

— А чего ты так рано приехала? — удивилась Алёнка.

— Как это, мы же на девять договаривались?

— Да? Хоть убей не помню!

— Еще бы, — захохотала Маринка.

— Вот что за несправедливость, пили вместе, а плохо одной мне, ты вон бодрячком, Аська тоже наверняка на все сто выглядит, а я чувствую себя как стоптанные тапки по акции. Ладно, пошли, кофе тебе сварю. Заодно позвоним Валентине Кузьминичне, вдруг она не может сегодня.

Уже дома налив Маринке собственноручно сваренный кофе, Алёнка набрала номер Валентины Кузьминичны.

— Да, Алёна, слушаю! — после первого гудка раздался бодрый голос старушки.

— Доброе утро. Я тут фотографию выбрала, когда к вам можно заехать? — промямлила Алёнка.

В душе она очень надеялась, что старушка не возьмет трубку или не сможет встретиться, почему-то ей ужасно не хотелось ехать, а сидящая на кухне бодрая и свежая Маринка сильно раздражала.

— Да хоть сейчас приезжай! Я всё равно дома целый день, — Валентина Кузьминична разрушила все надежды Алёнки.

— А ничего если я с подругой буду?

— Можешь всех своих подруг притащить. Жду! — И Валентина Кузьминична отключилась.

— Отлично! Давай, в душ, что ли, сходи, похожа черт знает на кого, — скомандовала Маринка, а я пока пакеты твои разберу.

— Раскомандовалась тоже мне, — проворчала Алёнка, но послушно поплелась в душ.

Когда она спустя пятнадцать минут вышла оттуда практически другим человеком, кухня сияла чистотой, продукты были разложены в холодильник, а купленное только что мясо замариновано.

— Я тут чуть-чуть похозяйничала у тебя. Ты же это мясо запечь хотела? Правильно я поняла? Что, Васька опять обиделся из-за вчерашнего?

— Маринка, я тебя обожаю! — промурлыкала Алёнка и повисла у подруги на шее.

— Да ладно тебе, мы же подруги. Беги, давай одевайся, а то неизвестно, сколько мы у старушки просидим, а нам же еще детей из школы забирать. Или ты опять свекровь хочешь попросить?

— Ой, нет! Ты что! Уже бегу. Кстати, там в пакетах должна была быть коробка печенья бельгийского.

— Да я уже ее в отдельный пакет сложила, вместе с бутылкой вина, которую я купила, ты же это старушке решила подарить? Неудобно с пустыми руками ехать, это ты права.

За столько лет дружбы девчонки научились понимать друг друга с полуслова.

Когда они спустя полчаса подъехали к дому Валентины Кузьминичны, настроение у Алёнки было почти отличное. Старушка жила в сталинском доме, который летом наверняка утопал в зелени. Но сейчас, осенью, вокруг были лишь голые деревья, да огромное количество дворовых котов шныряли туда-сюда. Без труда найдя нужный им подъезд, подруги поднялись на четвертый этаж и позвонили в квартиру.

Им открыла тучная женщина в бархатном цветастом халате. Она мало отличалась от фотографии, которую до этого видела Алёнка. Копна рыжих волос была уложена в ту же самую высокую прическу. На шее поблескивала нитка жемчуга, в ушах сверкнули крупные рубины. Она не отличалась тонким вкусом, но производила весьма приятное впечатление.

— И кто из вас Алёнка? — пробасила Валентина Кузьминична.

— Это я, а это моя подруга Маринка, — представилась Алёнка.

— Проходите на кухню, не на пороге же стоять. — И Валентина Кузьминична поковыляла в сторону кухни. — Обувь только снимите, у меня тут паркет, а то взяли моду в уличной обуви шастать.

Девчонки переглянулись и поспешно разулись. Несмотря на свой возраст, собеседница производила впечатление человека, которому мало кто рискнул бы перечить.

Из длинного темного коридора девчонки попали на неожиданно большую и уютную кухню. На окнах висели кокетливые розовые занавесочки, на столе на скатерти с ручной вышивкой красовался самовар! Только мебель была хоть и добротная, дорогая, но совершенно не вяжущаяся с обстановкой и не подходящая самой хозяйке. Белые шкафчики были украшены позолоченными вензелями. Такие же вензеля были и на белом круглом столе с массивными выгнутыми ножками и на стульях обитых почему-то бордовым бархатом. На стенах были светлые обои в мелкую розочку, а на паркетном полу лежал светлый огромных размеров ковер с длинным ворсом, глядя на который Алёнка тут же представила, сколько сил требуется хозяйке квартиры, чтобы содержать его в чистоте. Чувствовалось, что у хозяйки этой квартиры были деньги, но вот со вкусом как-то не сложилось.

Девчонки достали привезенное угощение, и Валентина Кузьминична тут же выставила печенье на стол, где и без того уже стояли хрустальные вазочки с абрикосовым вареньем и с конфетами, тарелка с тонко нарезанным сыром и много чего еще.

— Самовар как раз закипел, сейчас чайку попьем, — безапелляционно заявила хозяйка.

— Откуда у вас такой раритет? — не удержалась Маринка глядя на самовар.

— Что, удивлены? Все удивляются, когда видят, — усмехнулась хозяйка. — Так и не смогла за всю жизнь избавиться от привычки пить чай из самовара. Мы в деревне всю жизнь из него пили, вот я его себе и забрала из родного дома. Сколько ему лет уж и не вспомню. А если еще шишки туда положить… вкуснее чая не найти. Все эти новомодные чайники бездушные, не то всё это. А еще в нем яйца варить можно. Да что мы всё про самовар, вы наверняка девушки занятые, а я к вам со своими старушечьими глупостями пристаю.

— Я вот фотографию Веры Георгиевны нашла, вы просили, — сказала Алёнка и протянула единственную распечатанную фотографию, которая у нее была.

Муж сфотографировал соседку, когда они вместе отмечали прошлый Новый год.

— Хорошая фотография, Верочка на ней настоящая, — прослезилась Валентина Кузьминична. — Расскажи-ка мне, как ее убили? А то по телефону я ничего не поняла.

Алёнка в очередной раз рассказала, что произошло в день убийства, но на этот раз без подробностей.

— Никогда бы не подумала, что она так закончит. Хотя она всегда была очень скрытной. Мы столько лет с ней дружили, а я про нее очень мало знаю.

— А что вы знаете? — подала голос молчавшая всё это время Маринка.

— Да что… познакомились мы с ней, когда она в Министерство культуры пришла. Я уже там работала. Она была по художественной части, отвечала за организацию выставок известных и малоизвестных художников, скульпторов и так далее. К тому моменту она уже была известным на всю Москву искусствоведом, а как она сама рисовала… слов нет. Я всегда ей говорила, мол, что ты всё других выставляешь, устрой свою выставку, все эти бездари тебе в подметки не годятся, но она лишь отмахивалась и смеялась. Сама я была по хозяйственной части, достать, привезти, обеспечить всем необходимым. Ох и тяжелая эта была работенка — найти что-то стоящее в стране, где всё было в дефиците.

Но не об этом сейчас. Вы же понимаете, что мы были абсолютно разные. Она утонченная интеллигентная образованная, а я деревенская девушка, как говорится, только от сохи, но мы сдружились. Добрая она была, беззащитная какая-то, ну а я бойкая боевая. Мне всегда ее защищать хотелось, и пару раз я ей по-настоящему помогла, там, где она молчала и боялась перечить, подключалась я, а голос у меня уже тогда был зычный, бывало, как начну отчитывать кого-то, руководство старалось на глаза не попадаться, не то что мелкие сошки.

А однажды, меня в растрате обвинили, не знаю, как уж так получилось, но выписала я для пошива флагов на первомайские праздники двести метров красного шелка, оплатила, а привезли двадцать. Как уж там с бумагами произошло, кто ошибся, не знаю, может, специально кто-то подставить захотел, место-то у меня хлебное было, многим я мешалась. Вот тут-то ни моя громогласность, ни напор не помогли, светила мне колония строго режима, а уж насколько — одному Богу известно. Прибежала я к Вере вся в слезах, реву, слова сказать не могу. Отправила она меня восвояси тогда, а вечером пришла, принесла эти недостающие шестьсот тридцать рублей. Где она их взяла — ума ни приложу, по тем временам это были огромные деньжищи, месяцев пять работать нужно было и не кушать вовсе! Докупила я на них недостающие метры по три с полтиной, обошлось всё.

— А вы потом никогда не интересовались, откуда у нее столько денег было? — спросила Алёнка.

— Спросила один раз, но она сказала как отрезала, чтобы я больше эту тему никогда не поднимала и не вздумала никому ничего болтать, и впервые в жизни так на меня зыркнула глазищами своими, что я на всю оставшуюся жизнь зареклась еще раз об этом заикаться. Хотела я со временем долг ей отдать, но она не взяла ни копейки. Вот какая она была… — тут старушка не выдержала и заревела.

— Извините, а какая у нее девичья фамилия была? — спросила Маринка.

Валентина Кузьминична как по команде прекратила плакать, выудила из кармана своего пестрого халата носовой платок и громко отсморкалась.

— А я не знаю ее девичью фамилию.

— Как так? — хором удивились девчонки.

— Так она к нам, когда пришла, уже замужем была и фамилия у нее была по мужу Ковалева.

— Странно, а мне она не говорила о первом муже никогда, — в очередной раз удивилась Алёнка.

— Да, она за него замуж выскочила еще до прихода к нам. Уж не знаю зачем, любить-то она его никогда не любила. А потом этот Курочкин нарисовался. Тогда-то беда и разразилась.

Девчонки оживились и затаили дыхание, боясь пропустить что-то важное.

— Помню, когда она его первый раз увидела, даже преобразилась вся. Никогда за ней раньше такого не замечала. В его присутствии глаза ее еще больше блестели, на щеках румянец появлялся. Да что говорить, хорош он был. Высокий, волосы черные как смоль, подбородок волевой. По нему девки с ума сходили, да и он еще тот ходок был, ни одной юбки не пропускал.

Поняла я тогда, что хорошим это не кончится. Она замужем, а в то время к разводам и связям на стороне — не то что сейчас — строго относились. Выгнали бы из партии, и крест на карьере, считай, ставить можно было. Да как я ни отговаривала ее, как ни убеждала: и гулящий он, и бедный как церковная мышь, ничего не помогало. Забеременела она, пришла ко мне, говорит, уйду от мужа, не могу с ним жить и обманывать его не могу, ребенок-то от Андрея. До сих пор себе простить не могу, что тогда вмешалась.

Но разлучила я их, не буду рассказывать как, но я искренне считала, что доброе дело делаю, Верочку спасаю. Но верно говорят, что благими намерениями дорога в ад вымощена. В итоге ни у кого жизнь не сложилась. Верочка тогда аборт сделала, да так больше никогда детей иметь и не смогла. Андрейка, видимо, сильно ее всё-таки любил, ошиблась я на его счет, не смог ни с кем жить по-человечески. Был один раз женат да неудачно, так всю жизнь бобылем и прокуковал. От мужа Вера всё равно потом ушла, а со мной общаться перестала на долгие годы. Вот только пару лет назад увидела ее в интернете этом, да написала ей, покаялась. Она хоть и говорила, что давно меня простила, но чувствовала я, что держит еще на меня обиду.

— А можете рассказать, что же вы сделали такого? Как разлучили их? — полюбопытствовала Маринка.

— Ой, девочки, не пытайте даже, стыдно мне, крест этот до конца дней нести буду и в могилу с собой унесу. Противно и вспоминать… молодая я была, дурная. Знала бы наперед, как всё обернется…

Валентина Кузьминична опять горько заплакала. Девчонки сидели растерянные и не знали, как ее успокоить.

— Извините, что вспомнить вас всё это заставили, — пролепетала Алёнка.

— Да ладно, чего уж там.

— Вы, говорите, ни у кого жизнь не сложилась удачно, а у вас? — пытаясь отвлечь старушку от грустных воспоминаний, спросила Маринка.

— У меня? Вот у меня как раз неплохо сложилась. После того, как мы с Верочкой общаться-то перестали, я замуж вышла. Года три, наверное, с нашей ссоры прошло. Встретила ее как-то в министерстве, я уже беременная была прилично, а всё равно носилась, крутилась. Она меня увидела, как будто ее водой ледяной окатили. Подошла, поздоровалась, спросила разрешения живот погладить. Тут-то она мне на эмоциях и рассказала, что по глупости аборт тогда сделала. Упала я перед ней на колени, прощения просила. Да сделанного не вернешь. А я потом родила прекрасную дочку, с работы ушла, муж хорошо нас обеспечивал. Вот пару лет назад только похоронила его. Дочь умница, красавица, внуков двое. Хотите фотографии покажу?

— Конечно, — тактично закивали подруги, чтобы как-то подбодрить того и гляди готовую снова заплакать женщину.

Валентина Кузьминична торопливо поднялась со стула и выудила из верхнего шкафчика объемный фотоальбом. Девчонки заметно приуныли, предвкушая долгое любование чужой жизнью, но старушка, видимо, поняв их настроение, достала одну фотографию, с которой на девушек смотрели мальчик одиннадцати лет и девчушка пяти-шести. Оба смугленькие черноглазые, с улыбками от уха до уха.

— Вот, гордость моя. Живут недалеко, часто приезжают, не бросают бабушку. После смерти мужа дочка хотела к себе забрать, у них дом огромный, но я не могу. Там я себя лишней чувствую, а тут я сама себе хозяйка, знакомые опять-таки все. Пока могу сама передвигаться и сама себя обслуживать — отсюда ни ногой, а там видно будет.

— А фотографий с Верой Георгиевной у вас случайно нет? — зачем-то спросила Алёнка.

— Были когда-то, но в 1992 году у нас в квартире пожар случился, все и сгорели. Ничего не осталось. Ой, что-то девчат заболтала я вас, а самое-то главное не сказала. Организовала я похороны и поминки. Хоронить будем послезавтра в десять утра на Новодевичьем кладбище, там же, как я узнала, и муж ее похоронен. А поминки будем там недалеко отмечать. В ресторане «Цыцыла». Народу немного будет, человек семьдесят-восемьдесят.

— Ничего себе размах. Это же дорого очень! Да и на Новодевичьем же не хоронят уже давно, если не ошибаюсь, — опешила Алёнка.

Она никак не ожидала, что похороны одинокой старушки будут проходить с таким размахом.

— Ты за деньги не переживай. Ей как заслуженному деятелю искусств от министерства полагается. Да и муж у нее не последний человек был. Их очень многие до сих пор там помнят и теплым словом вспоминают. На поминках заслушаешься, что про нее говорить будут.

— Кстати, про ее знакомых… вы случайно не знаете некоего Семёна Лаптева? Дело в том, что я знаю, что они дружили, хотела его предупредить… Но у меня нет его телефона, а в контору ему звоню, он почему-то не перезванивает.

— Ты не волнуйся, я ему первому позвонила, как новости такие узнала…

— Тогда до воскресенья, — сказала Алёнка, посмотрев на часы. — Вы извините, действительно мы у вас засиделись, а нам еще детей из школы забирать. Побежали мы. Спасибо за всё большое.

— Да и вам спасибо, что выслушали.

Уже на пороге Алёнка спросила:

— Валентина Кузьминична, а вы не помните, у Веры Георгиевны мундштук был, когда вы работали вместе?

— А как же, запоминающаяся вещица, она с ним не расставалась никогда. Красивый такой, изящный, как она сама. Я ее долго пытала, где она такую редкость достать умудрилась. Сказала только, что очень дорогой ей человек его сделал на память. А что за человек, она никогда не уточняла.

— Да уж, загадочная она была всё-таки, — подвела итог Маринка.

Выйдя на улицу, Алёнка с облегчением закурила.

— Фу, когда же ты эту дрянь бросишь?! — как всегда, начала поучать подругу Маринка. — Это же вредно, а у тебя трое детей. Какой ты им пример подаешь? Да и для цвета кожи тоже ничего хорошего. В нашем возрасте и так сложно выглядеть по-человечески, а ты еще сама себе вредишь.

— Марин, ну чего ты завелась-то опять? И вообще, нервничать вреднее, а если я не курю, то я ужас какая нервная и вредная, я, можно сказать, об окружающих пекусь, берегу их нервную систему, так сказать. Ты мне лучше знаешь что скажи, вот что мы узнали? Мне кажется, мы еще больше запутались после всех этих рассказов. Первый муж, скульптор, аборт этот. А к разгадке ни на миллиметр не приблизились.

— Да уж, — вздохнула Маринка, — может Аська чего нарыла? Давай ей наберем и всё расскажем, только пошли в машину, а то я вся продрогла тут с тобой на ветру стоять. И брось ты эту гадость, в своей машине курить не дам, так и знай.

Сев в машину, девчонки позвонили Аське и рассказали всё, что удалось узнать.

— Прямо скажем, не густо. Толку-то от вашей поездки, — подвела итог подруга.

— А сама-то узнала чего? — обиделись девчонки.

— Ага, адвоката нашла тебе. Сейчас скину координаты. Скажешь, что от меня. Он в курсе. А еще знакомкой в МФЦ позвонила. Она пробила по базе и то же самое мне сказала, что до того, как стать Асадчей она состояла в браке с Ковалевым Романом Викторовичем, который умер в 1990 году. А вот кем она была до первого брака науке неизвестно, так как все более ранние данные хранятся в архивах в бумажном виде. Но фиг нас кто туда пустит.

— М-да, дело ясное, что дело тёмное, — вздохнула Алёнка.

— Да ладно, не вешай нос. Ты же на похороны пойдешь? — спросила Аська.

— Пойду, но я лишь на кладбище и домой.

— А вот это ты зря. Иди на поминки и пообщайся там с народом. Может, кто чего вспомнит или проболтается. Да и с Семёном неплохо было бы поговорить. Ты ему не звонила?

— Звонила пару раз, нарвалась на секретаря, просила передать, чтобы перезвонил, но… тишина. Но Валентина Кузьминична сказала, что она его уже предупредила, так что одной проблемой меньше. И знаешь, вот так всегда, все нормальные люди на поминки ходят усопшему дань уважения отдать, а у меня вечно всё через одно место.

— Всё, хорош хандрить. Всем пока, у меня тут совещание, вообще-то, а я с вами болтаю, — с этим словами Аська отключилась.

Маринка довезла Алёнку до школы, где они забрали двойняшек и все дружно порулили в сторону Алёнкиного дома.

— Марин, может, зайдешь, я тебя хоть обедом накормлю, — предложила Алёнка, — да переписку вместе почитаем, я никак не могу себя заставить покопаться в ней, сразу реветь хочется.

— Нет, ты меня извини, но я и так полдня где-то шатаюсь, дома своя банда сидит, на маму брошенная, а у младшего опять сопли с кашлем, не мать, а кукушка, честное слово. Так что давай сама.

Алёнка с детьми вошли в квартиру, где их встретил недовольный зверинец. Плюха ходила и злобно мяукала, хозяйка опять забыла положить ей ее любимый корм с утра, а Тимоха восторженно лаял и кидался в ноги. Раньше он практически никогда не оставался один, и новое положение дел его, мягко сказать, не устраивало.

— Ну что ты, мой маленький, не погуляли с тобой с утра, да? Сейчас я тебе вкусняшку дам, и горшок поменяю, — начала сюсюкать со шпицем Маруська.

— Мам, вот скажи мне, какой толк от такой собаки? — глубокомысленно изрек Данька, — охранник из нее никакой, защитник тоже так себе, только воздух сотрясает.

— Дань, не обязательно от всех толк должен быть, мы же можем кого-то любить не за то, что он пользу приносит, а просто так. Ты посмотри, как он нас любит, как в нас нуждается.

— Нет, мам, все должны пользу приносить. Вот у меня будет овчарка, когда-нибудь обязательно, она будет дом охранять и нас всех защищать. А эта козявка не смогла хозяйку защитить, — грустно подвел итог своим рассуждениям сын.

Алёнка не успела ничего возразить, как из коридора донесся удивленный вскрик Маруськи.

— Ой, мама, что это?

Алёнка подбежала к дочери и увидела в собачьем лотке среди наполнителя пропавший мундштук соседки.

— Марусенька, это откуда? — пролепетала Алёнка.

— Да я стала наполнитель Тимохе менять, он из пакета и выпал. Мам, это же… бабушки Веры… да? Как он сюда попал?

— Не знаю, Машка, ой не знаю.

Вечером, когда дети уже спали, Алёнка решила всё рассказать мужу.

— Странные вещи у нас творятся, — глубокомысленно изрек Василий, — надо, наверное, это в полицию отнести.

— Спиркину? Да ни за что, он же тут же меня в кутузку и посадит.

— А если он обыск устроит? И найдет у нас дома пропавшую вещь? Не посадит?

— Вась, ну какой обыск? Ты чего?

— Какой? Такой! Ты сама говорила, что ты у них на подозрении… мало ли что ему в башку втемяшится, — не унимался муж.

— Ну ладно, я завтра с Аськиным адвокатом проконсультируюсь.

— Обещаешь?

— Честно-честно!

— Хорошо. А теперь давай-ка спать.