Коронный дознатчик. Агент

Холмова мы в управлении не застали. Пришлось ждать его возвращения с очередного служебного выезда. Но время не пропало даром — я успел пообщаться с Роговым.

Вениамин Архипович очень удивился, когда я продемонстрировал ему пистолет, таким невероятным способом вновь у меня оказавшийся. Никому Рогов оружие не передавал и был абсолютно уверен, что «Макаров» по-прежнему лежит у него в шкафу. Даже сбегал проверил, погромыхав нервно выдвигаемыми ящиками, и вернулся ко мне, сокрушённо качая головой:

— Это как же я не уследил? Кто ж посмел-то? И ведь прямо из-под носа…

Деду я поверил. Не сумел бы он столь правдоподобно сыграть крайнюю степень обескураженности и недоумения. Ведь это даже не просто актёром нужно быть, а суперталантливым актёрищем.

Рогов так расстроился, что даже не стал ворчать, когда я попросил его выдать мне новый жилет с кольчужным подкладом взамен повреждённого. Только и сказал:

— Вы уж, молодой человек, как-нибудь поосторожнее, что ли. Я ведь уже со счёта сбился, защиту вам меняючи. Удача — она ведь не бесконечно вашей беспечности потворствовать будет, может и закончиться внезапно.

Пообещал поберечься. Так-то это в моих же интересах, в первую очередь.

Инспектор Холмов добрался до управления уже после визита посыльного, что привёз мне аж четыре полных магазина к пистолету. А прежде мы с орком ещё успели отправить депешу старику Флипке, предупреждая о своём срочном отъезде на неопределённый срок. Так что домой можно было и не заезжать.

Тем более у Тимона весь боезапас оказался уже при себе — как выяснилось, этот ушлый верзила где-то сумел раздобыть широченный поясной ремень со множеством ячеек под патроны к своему «Громобою». И ещё с присобаченной сбоку кобурой, едва скрываемой полами неизменной кожаной куртки.

Вид теперь орк имел ещё более внушительный, чем раньше, но лично я побоялся бы таскать набитый патронами пояс на себе. Вдруг кто-нибудь выстрелит и попадёт в одну из прозрачных гильз. Хоть Рогов и утверждал, что эльфийский стеклографит очень прочный, но чёрт его знает. Рванёт пирогидрит, сдетонировав, и собирай потом по округе оставшиеся от орка сапоги.

Холмов вооружился взятыми у меня укоротами. Пусть и не воевать мы в Миассово ехали, а всего лишь убийство расследовать, но памятуя о моей невероятной способности встревать в разные истории, обычно оканчивающиеся перестрелками, идея хорошенько вооружиться никому не показалась неправильной.

Перед выездом из горда не преминули заскочить пообедать в «Газагов стан» и налопались впрок по самое не хочу. Посему я, пребывая в благостном настроении и развалившись один на заднем диване машины, сдвинул фуражку на нос и вознамерился вздремнуть, пока мы будем добираться. И плевать на шумный, расположенный прямо за мной, паровой двигатель.

Однако орк, усевшись за руль и поглубже, аж до самых ушей, натянув свою красную ковбойскую шляпу, решил вдруг опробовать продемонстрированную мной с утра манеру езды. И разогнался так, что стало страшно не только Холмову, сидевшему рядом с Тимоном, но и мне.

Всю сонливость как рукой сняло. Ремней, а тем паче подушек безопасности, конструкция этого парового кабриолета не предусматривала, поэтому пришлось, ухватившись за борта автомобиля, ногами упираться в передние кресла и молиться о том, чтобы мы не расшиблись, врезавшись во что-нибудь со всего маху.

К счастью, почти сразу за городом мостовая закончилась, а по ямам да ухабам орк гнать поостерёгся. Но и ехать до Верхних Карасей по корявым дорогам пришлось не час, как в моём мире по асфальту, а в несколько раз дольше.

И это нам ещё повезло, что сухо было более-менее. Дождь хоть и прошёл недавно, но не сильный, и дороги успели просохнуть. Зато в самих Карасях орк умудрился засадить автомобиль в грязь по самое днище. И ведь даже не похоже было, что поливал здесь намедни порядочный ливень. Кругом тишь да гладь, солнышко светит, птички поют, начихав на фыркающую паром машину. И вот откуда, спрашивается, в самом центре деревни такая здоровенная лужа, которую ни обойти, ни объехать?

Пришлось нам с инспектором выбираться наружу и, скользя по колено в грязи на разъезжающихся ногах, пытаться вытолкать машину из вязкого плена. Хотя правильнее было бы заставить самого Тимона ворочать эту тяжеленную дуру.

Сразу стало ясно, что автомобилей, особенно паровых, тут отродясь не видывали. Фурор мы вызвали такой, словно прибыли не на машине, а, как Емеля, на самоходной каменной печи. Поглазеть на коптящее небо чудо-юдо за несколько минут сбежался весь деревенский люд. Сначала набежала детвора, потом приковыляли любопытные старички со старушками, и уже после, поддавшись всеобщему соблазну и отложив дела, подтянулась работоспособная часть местного населения.

Окружив лужу, возбуждённо галдящая толпа радостно пялилась на наши с Холмовым безуспешные потуги столкнуть автомобиль с места. Помогать не лез никто. Лишь один солидного вида бородатый мужик в высоком картузе и в тёмном пиджаке поверх цветастой косоворотки, привлекая громким покашливанием наше внимание, не сильно вежливо поинтересовался, за каким лядом заезжим господам понадобилось измерять глубину лужи таким дурацким способом.

Оказалось, это здешний староста. Пришлось ставить его в известность, что мы тут вовсе не абы как и не за ради развлечения. Едем по служебной надобности в Миассово, а сюда зарулили, потому как я, барон Владислав Штольц, унаследовал эти земли и решил посмотреть, чем мне предстоит тут владеть.

Радостный людской гвалт в миг сменился на удивлённо-озабоченный, а староста, стащив с головы картуз, принялся ожесточённо теребить его в руках, видимо, усиленно размышляя, чем для деревни обернётся этот его беспечно-язвительный спич. А я, заколебавшись месить ногами грязь, влез на подножку автомобиля и, возвысившись над толпой, хозяйским взглядом обвёл унаследованное поселение.

Не сильно большая деревня в полсотни дворов на берегу хилой вихлястой речушки. Давно почерневшие бревенчатые домишки с плохонькими крышами, многочисленными щелястыми дощатыми пристройками и с такими же непрезентабельными заборами, местами изрядно перекосившимися и давно выгоревшими на солнце. Не полный упадок, конечно, но и зажиточностью как-то не особо пахло. Ещё и лужа эта дурацкая посреди деревни. Не похоже, что покойный мой поливариативный родственничек Анатоль как-то интересовался житьём-бытьём карасёвцев.

В общем, недолго думая, решил я внести свежую струю в жизнь своих будущих подданных. Махнул орку, чтобы стравил пары и не дёргал больше машину, насилуя двигатель. Взобрался повыше, безбожно заляпывая лакированный борт грязью, и высказал умолкшим пейзанам всё, что думаю по поводу плохонького обустройства их деревни. Пристыдил, короче, слегка. После чего, проявив благодушную рачительность, велел старосте причитающуюся мне часть доходов, полученных в этом году, пустить на улучшение жилищно-хозяйственных условий для проживающего населения. А в первую очередь настоятельно рекомендовал засыпать щебнем все ямы на дороге. И особенно эту. В противном же случае пригрозил повысить в будущем налоги и переименовать Верхние Караси в Мерзкие Хляби.

Для контроля целевого использования средств приказал собрать комиссию из самых уважаемых жителей деревни. А в последующие годы распорядился уменьшить отчисления в мой карман, расходуя половину денег на поддержание хозяйства, в том числе и дорог, в надлежащем виде.

Думается, со стороны я выглядел одновременно Владимиром Ильичом, толкающим пламенную революционную речь с башни броневика, и Остапом Бендером, призывающим собравшихся зевак ударить автопробегом по бездорожью и разгильдяйству.

Сами же карасёвцы тем временем поддержали мои инициативы восторженными воплями и, кинувшись к машине, чуть ли не за пару секунд вытолкали её из грязи на сухое место.

— Экий вы мастак обещания щедрые раздавать, — наклонился к моему уху Холмов. — Не пожалеете потом, не передумаете?

— Да чего тут жалеть? — пожал я плечами. — Я же ещё надеюсь вернуться в свой мир. Когда-нибудь. Так пусть, пока я тут хозяином числиться буду, народ хоть получше обустроится. А с деньгами у меня и так всё нормально. Я вон до сих пор аванс, ещё при Снежине выданный, не потратил и не отработал, а мне уже снова денег отсыпали.

Тут я ничуть не приукрашивал. За всё время я только на одежду да на еду и тратился. Дом — он казённый, прислуга тоже на балансе конторы. Машина и та комитетская. Поэтому у меня на самом деле с первого аванса ещё горсть золотых монет осталась, а кер Сотекс, когда меня нынче перед поездкой инструктировал, напоследок пачку крупных ассигнаций выдал. Солидную такую, замучаешься тратить. Я даже под это дело саквояжик специально прихватил и подумал, что надо бы теперь начать этими бумажками рассчитываться, а монеты поберечь. Вдруг и впрямь получится домой вернуться. Кому там нужны будут банкноты коронного банка герцогства Селябского? А золото — оно и в Африке золото. Везде ценится.

— Неожиданный у вас подход к ведению хозяйства, — озадаченно оттопырив губу, качнул головой инспектор. — Впрочем, вижу, ваша речь произвела на селян неизгладимое впечатление. Народная любовь вам теперь обеспечена.

— Не вижу в том причин для беспокойства, — улыбнулся я и повернулся к старосте, явно желавшему что-то сказать, но пока не решавшемуся помешать нашей с Холмовым беседе: — Чего хотел, уважаемый?

— Вы уж извиняйте, ваша милость, но нам бы бумагу от вас, — заискивающе глянул на меня бородач и пояснил: — Официяльную. Дабы запечатлеть благое волеизъявление. Словам вашим, оно конечно, вера наша всенепременная. Но для порядку, стало быть, нам бы документик с вашей подписью.

— И то верно, — не стал я делать вид, что оскорблён недоверием подданных. — Только вот у меня под рукой ни бумаги, ни ручки нет. Пера, в смысле.

— Не извольте беспокоиться, — засуетился староста, — у меня в доме всё имеется. Туточки недалече совсем, я покажу. Я уж и первака своего послал подготовить всё. Даже в дом вас не потащим, прямо на дворе оформим бумагу-то. Мы же со всем пониманием, господин барон. Коли говорите, что дело у вас спешное, стало быть, надолго не посмеем задержать.

Так и вышло, управились махом. Шарап Володович по моей просьбе быстренько накидал текст распоряжения, а я уже с важным видом изобразил под начертанным размашистую подпись к неимоверной радости старосты и остальных сельчан.

Более задерживаться в Карасях не стали. Даже несмотря на то, что наша с инспектором одежда требовала серьёзной капитальной чистки. Про обувь и вовсе можно не упоминать — изгваздались мы знатно. Но что-то не возникало у меня желания манкировать распоряжениями кера Сотекса. И вовсе не из опасения вызвать недовольство лорда куратора. Просто, похоже, передалась мне его тревожная озабоченность, вызванная таинственным происшествием в Миассово.

Решил я, что граф простит нам подпорченный дорожными перипетиями внешний вид. И оказался прав. Добравшись до усадьбы, расположенной почти на самом берегу озера Тургояк, встречены мы были хозяином более чем радушно.

— Владислав Сергеевич, голубчик! — узнав меня, старик Миассов с распростёртыми объятиями и чуть ли не бегом спустился с высокого крыльца своего каменного особняка, вполне способного претендовать на звание небольшого дворца. — А я-то думаю, кто это к нам пожаловал на таком роскошном новеньком пароходе! Таким чудом даже я до сих пор не обзавёлся. Видать, дела ваши сильно хороши. Вон мундир-то какой на вас! И орден, я погляжу, заслужить успели! Орёл! Право слово, орёл! Какими же судьбами в наших столь отдалённых краях? Шарап Володович, и вы здесь?! Премного рад, премного рад, господа! Милости прошу!

— Мы тоже, ваше сиятельство, очень рады встрече, — только и успел вымолвить я, прежде чем сияющий восторгом старик страстно прижал меня к себе.

Ладно хоть лобызаться не полез. Но зато не обошлось без чересчур активного радушного похлопывания по спине. Даже фуражка от такой тряски съехала набок и чуть не свалилась с головы. Еле успел поймать. Надо бы как-нибудь повиниться, что ли, перед стариком. Это же его, получается, с моей подачи в отставку отправили.

— Ну а вы-то здесь как? — Миассов выпустил меня и переключился на Холмова. — Только не говорите, что специально ехали в эту глушь проведать старика. Всё равно не поверю.

— Так мы же с вами, Зигмунд Поликарпович, теперь соседи, — похвастался я. — Мне барон Штольц Верхние Караси завещал. Так что я отныне намерен частенько в ваших краях появляться.

— Завещал? — удивлённо глянул на меня Миассов, отстраняясь от Шарапа Володовича. — Это как же? Неужто случилось что с Анатолем?

К Тимону граф обниматься не полез и ограничился лишь сухим рукопожатием.

— А вы разве не в курсе? — в свою очередь удивился я. — Он погиб на дуэли.

— Надо же! — всплеснул руками старик. — Это когда же он успел? Впрочем, с его-то лихостью да задором… А я с этими сборами да переездами ни сном, ни духом. Давайте-ка, господа, проходите в дом да будьте моими гостями. Я распоряжусь, чтоб багаж ваш занесли. А вы пока что растолкуете, что там за дуэль вышла, да заодно и о столичных новостях поведаете. Вот только, вижу я, дорога у вас случилась не ахти какая, и без напастей не обошлось. Посему рад буду пригласить вас прежде побывать в моих термах. И вы от грязи дорожной отмоетесь, и я заодно косточки старые погрею. А вашу одёжу моя дворня тем временем в порядок приведёт.

Понятное дело, отказываться мы не стали. Только я думал, что под термами граф баню подразумевает, но оказался неправ. Баней назвать устроенную в одном из крыльев усадьбы помывочную язык не поворачивался. Несколько помещений с разной температурой и влажностью, богато отделанные мрамором. Подогреваемые пол, стены и каменные лежаки. И конечно же пара бассейнов. Один с тёплой, а другой с прохладной водой. Самое то для расслабления и последующей неспешной беседы.

Вот, завернувшись в простыни, развалившись на лежаках и поглощая принесённый слугами перекус, словно какие древнеримские патриции, мы с друзьями и поведали графу о событиях последних дней. А о переполохе в дворянском собрании и воспоследовавших приключениях в герцогском дворце пришлось мне и вовсе в мельчайших подробностях на несколько раз всё пересказывать. Больно уж огромное к этому Зигмунд Поликарпович любопытство проявил.

Единственное, о своём переходе в комитет я промолчал. Если уж мне запретили даже Холмову об этом говорить, то графа и подавно не стоило ставить в известность. Пожилым людям частенько ведь уже трудновато бывает уследить за языком. Вот язык-то на радостях и пользуется независимостью от ума. Взболтнёт Миассов кому ненароком, и вся моя конспирация накроется медным тазом.

Но о назначенном расследовании гибели инженера Ильина пришлось конечно же рассказать.

— Помню я Ивана Федотыча, — покивал старик. — Не последним человеком в графстве был и с сыном моим дружбу водил, пока в заграницах обучался. О недавней смерти его нелепой я слыхал. Да только не думал, что потребуется расследовать происшествие это. Супруга его, Агафья Егоровна, знамо дело, горевала очень да не верила в случайность-то. Всё уверяла, что чей-то умысел злой беде оной причина. Да куда деваться-то? Пойди теперь узнай, что там произошло. И даже вы, голубчик, — махнул в мою сторону рукой граф, — вряд ли что сможете. Уж так беднягу Ивана Федотыча колёсами-то посекло-подавило, что, говорят, и смотреть страшно было. Вот похоронщики его поскорее и кремировали. Вы, Владислав Сергеевич, хоть и при способностях будете, но от погребённого уже пепла и вам, думается, ничего выведать не удастся.

— Вот тебе и на, — опечалился я эдаким пердимоноклем. — Что же теперь делать?

— Расследовать обычным способом, — не пошёл на поводу у моего пессимизма Холмов. — Впрочем, почему бы вам всё же не попробовать вашими способностями воспользоваться? А ну как получится.

— И то верно, братец, — подал голос орк, — попытка не пытка.

— Конечно же, голубчик, попробуйте, — поддержал моих товарищей граф. — Уж ничего с того не случится, даже если и не выйдет. А людям своим я накажу, чтоб расследованию вашему, коли таковое всё ж затеете, всячески поспособствовали. Но это уже всё с утра. Теперь же я категорически настаиваю, чтобы ужинать и ночевать вы остались у меня. И отказа вашего я, уж простите, принимать не намерен.

Но мы, собственно, и здесь не противились. Всё лучше, чем на постоялом дворе ночевать. Там, может, с местами туго. Пришлось бы, не дай бог, всем втроём в одном номере тесниться. А тут каждому отдельную комнату выделили. Чего упрямиться то?

А ещё за ужином мы с графской воспитанницей познакомились. Ну как с графской, так-то Миассов и сам её вроде как не часто видел до недавнего времени. Просто девушка, являясь какой-то дальней родственницей, жила здесь, что называется, на полном пансионе и даже получала дополнительное домашнее образование, хотя до этого и обучалась в каком-то заграничном институте благородных девиц. Приставлен к ней был какой-то немец Кляксерман, по словам графа, шибко сведущий во всех известных науках. Вот этот деятель и обучал девушку всем премудростям, от астрономии с геометрией до танцев и этикета.

Звали подопечную графа Елизаветой Тихоновной. Была она юна, свежа лицом и несказанно очаровательна, даже несмотря на слегка оттопыренные уши и чуть жидковатые тёмно-русые волосы, уложенные на макушке в забавные плетёные крендельки. Зато улыбалась она очень мило. И во взгляде её огромных голубых глаз читался такой неподдельный интерес к моей персоне, что я просто не смог оставить его безответным. Вот и болтал без умолку, чуть ли не совсем позабыв про еду.