Ударный рефлекс

Среди коричневых и красных черепичных крыш, среди узеньких улиц, петляющих между каменными заборами и глухими стенами домов, в зыбкой ясности погожего апрельского дня открывалась панорама Ялты.

Абрикосы и яблони свешивали ветви через заборы, роняя на землю отцветшие облетающие белоснежные лепестки. Черноголовые ласточки стремительно прочеркивали пронзительно голубое небо, не замутненное ни единым облачком. Нежные гроздья глицинии, обвивающие балкончики вилл и коттеджей, раскрашивали городской пейзаж в сиреневые и кремовые тона. И даже горы, обступающие город с трех сторон, казались в то утро не суровыми и угрюмыми, как обычно, а торжестенно-праздничными.

— Ну что, Илюша, — теперь на набережную? — дождавшись, когда Корнилов спустит с лестницы инвалидную коляску с братом Димой, спросила Оксана и взяла жениха под руку.

— А где тут еще гулять можно? — ответил Илья вопросом на вопрос. — Жаль, вода еще холодная, хоть на пляж бы ходили…

— Я вчера местную газету смотрел, обещают с первого мая пляжи открыть, — отозвался из своего кресла Дима. — Сегодня что у нас? Двадцать второе апреля? Чуть больше недели осталось, можно и потерпеть.

— А ты плыть-то сможешь? — Корнилов уже вывозил коляску на улицу.

— А почему бы и нет? В плаванье что самое главное? Руки. А они у безногих, как ты сам знаешь, крепкие… Знаешь, Илюха, никогда бы раньше не подумал, что когда-нибудь сюда попаду. Море, сады цветут, пальмы эти на каждом шагу, горы высоченные…

— Ну, на горы-то мы в свое время уже насмотрелись. Там, на войне, — справедливо напомнил Илья. — Ладно, покатили…

Спустя минут десять они окунулись в людской водоворот ялтинской набережной.

Гремели эстрадные шлягеры из открытых дверей ресторанов, и официанты, выстроившись в ряд, зазывали прохожих «посидеть недорого и вкусно». Крутились карусели, носились на скейтах беспечные ребятишки, пронзительно звучал баян уличного музыканта. Волнорезы щетинились удочками рыболовов-любителей. Казалось, лишь горы, зеленевшие слева, далеки от этой привычной курортной суеты.

Илья неторопливо катил перед собой инвалидную коляску с Митей, то и дело поглядывая на Оксану — мол, все ли нормально? Девушка улыбалась растерянно и смущенно, не зная, на чем зафиксировать взгляд — то ли на слепящей солнцем морской дали с белоснежным парусом у горизонта, то ли на благородной зелени горных вершин, то ли на уличных пальмах со смешными волосатыми стволами. Ни первого, ни второго, ни третьего за свою жизнь в промышленном Новокузнецке она, естественно, не видала.

С ленцой, как и подобает настоящим курортникам, они прошлись до Приморского парка, полюбовались цветущим миндалем, со смаком попили кофе на открытой террасе уличного кафе…

Городские часы на башне пробили шестнадцать ноль-ноль. Море, отражая высокое солнце, слепило глаза. На набережной все прибывала и прибывала толпа; казалось, весь город вышел порадоваться погожему апрельскому дню.

— Может, перекусим где-нибудь? — предложил Илья, скользя взглядом по вывескам уличных ресторанов. — Самое время обедать…

— Только без выпивки! — предупредила Оксана категоричным тоном.

— Почему это? — удивился Дима.

— Неужели в поезде было мало?

— Ну надо же нам хоть приезд отметить! — улыбнулся Илья и добавил примирительно: — Ничего, мы с Митей по чуть-чуть…

— Знаю я ваше «чуть-чуть»!

Найти едальню на ялтинской набережной — не самая большая проблема. Кафе, где было решено перекусить, находилось за ночным дансингом «Артемида», рядом со станцией канатной дороги, памятной многим по фильму «Асса». Открытая терраса, щекочущий ноздри запах жареного шашлыка, сноровистый официант, свежий бриз, море, блестящее за крышами домов, — что еще надо для полноценного отдыха?

— Короче, нам по горячему, по салатику, — едва ознакомившись с меню, бросил Илья официанту, — и… бутылку водки.

— Вы что — целую бутылку выпить собрались?! — изумилась Оксана и мельком взглянула на часы. — Ведь сейчас только половина пятого вечера! Ну, выпьете — а дальше что?

— А что там пить? Да ладно тебе, сестра, посидим, отдохнем культурно, — примирительно произнес Дима. — Надо же за приезд… Чтобы отдыхалось хорошо.

— Мы напиваться не будем, точно тебе говорю! — пообещал Корнилов, и Оксане не оставалось ничего иного, как безучастно махнуть рукой: мол, что я одна могу с двумя мужиками поделать!

Увы, обещаниям мужиков не было суждено исполниться. Усталость, накопившаяся за сутки пути, резкая смена климата, обилие первых курортных впечатлений — все это дало о себе знать. Спустя какой-то час и Илья, и Дима были пьяны, и весьма.

— Ребята, может быть, хватит на сегодня? — осторожно спросила Оксана, прекрасно понимая, что одной бутылкой дело не ограничится. — Как мне вас потом на себе-то домой волочь? Ты-то сам дойдешь, а Митину коляску кто по лестнице поднимет?

— Да ладно тебе, доберемся как-нибудь, — легкомысленно отмахнулся Илья, явно недовольный, что невеста перебила его на самом интересном месте; вот уже десять минут он спорил с Димой насчет ялтинского маньяка.

–…Так вот о чем я, — нетерпеливо ерзая в инвалидной коляске, продолжал Митя, — поймают его, рано или поздно поймают — это факт. Да только вот не расстреляют. В Украине же мораторий на смертную казнь, как и у нас.

— А жаль, если честно. Чикатило-то поделом к «вышаку» приговорили! Как и всех остальных маньяков.

— Знаешь, Илюха, по большому счету все эти душегубы — просто больные люди, — вздохнул Дима. — Неужели человек в здравом уме станет расчленять тело красивой женщины? Только псих!

— Так что, по-твоему, коли он псих, его жалеть надо? Кормить, лечить, нянечку с рулоном бумаги нанять, чтобы попку ему вытирала? Лечить… А потом, когда из «дурки» выйдет, на работу устроить?

— Илюшенька, — подала голос Оксана. — Ну если этот человек болен, значит, его действительно надо лечить.

— А если собака больна бешенством, если она уже перекусала сотню человек — что, ее тоже лечить надо? Так она и врачей перекусает!

— А ты что предлагаешь?

— Да стрелять их, сук поганых, на месте стрелять, вот что! — Спиртное делало Корнилова агрессивным, и девушка уже несколько раз пожалела, что ввязалась в разговор.

— А если по ошибке кого-нибудь не того загребут, так что, тоже на месте стрелять? — вполне резонно возразил инвалид.

Илья промолчал, разлил по стаканам остаток спиртного, насупил брови.

Внезапно на душе сделалось мерзко, уныло и — совсем непонятно почему — очень одиноко. Курортные красоты больше не радовали взор. И горы, и даже море — все это казалось каким-то искусственным, бутафорским, словно кинематографические декорации. Но главным ощущением стало какое-то странное чувство озлобленности: и на разнеженную, жирующую курортную публику, и на официанта, который почему-то долго не появлялся на террасе, и даже на Митю с его непонятной жалостью к маньякам, но больше всего — на себя самого.

В душе Ильи рос нарыв раздражения, грозясь превратиться в опухоль. Он и сам чувствовал, что срывается с катушек, несется под откос, будто машина, потерявшая управление…

Если бы Корнилов был чуточку трезвей, то он, человек покладистый и неглупый, конечно, повел бы себя иначе. Но выпитая водка по-прежнему будоражила кровь, а осознание собственной правоты, пусть даже и в никому не нужном мелочном разговоре, провоцировало на конфликт.

Корнилов поднял стакан, взвесил его в руке, словно гирьку, вытянул руку.

— Ладно, Митя, давай выпьем за то, чтобы поменьше разной сволоты землю топтало, — нетвердым языком предложил он.

— Давай… — Осушив стакан залпом, Ковалев потянулся к сигаретной пачке. — Только знаешь, Илюха, пей за это, не пей… Все равно сволоты куда больше, чем нормальных людей.

— Это ты, Митек, не прав, — все больше пьянея, перебил Корнилов. — Хороших людей всегда больше. Просто они не так заметны.

Разговор начисто потерял былую стройность. Как и водится в подобных застольях, собеседники слушали только самих себя, нимало не заботясь о том, чтобы их аргументы были понятны и другим. Наконец подоспел официант, и Илья, предвидя справедливую реакцию Оксаны, опередил ее напористой репликой:

— Командир, еще триста «белой»!

Официант рысцой помчался в буфет.

— Илюша, Димочка, сколько можно! — с ужасом воскликнула девушка.

— Сколько нужно! — отрубил Илья, да так громко, что сосед за столиком, старик с оттопыренными ушами, вздрогнул и долго вглядывался в профиль нарушителя общественного спокойствия.

— Илюша, Дима, давайте домой, вы уже перепили! — взмолилась Оксана. — Очень вас прошу… Ну пожалуйста! Илюша, ты ведь сам знаешь, что мне волноваться нельзя… Ну не ради меня, ради нашего будущего ребенка, прошу тебя, не пей больше!

— Обожди… Чего мы сюда приехали? Отдыхать. А что за отдых без водяры?!

— Илюша!..

Раздражение, невесть почему возникшее в душе Ильи, усиливалось. Он отлично знал: в таких случаях лучше побыть одному — походить, успокоиться, подышать свежим воздухом, чтобы немного протрезветь… Главное, не дай бог, не сорваться, не наговорить лишнего, чтобы потом не жалеть о сказанном.

А потому, допив спиртное, Корнилов тяжело встал из-за стола и, не обращая внимания на причитания Оксанины, двинулся с террасы. Проходя между столиками, молодой человек случайно задел того самого старика с оттопыренными ушами, который несколько минут назад так неодобрительно смотрел на него. И, провожаемый его неприязненным взглядом, поплелся вниз, к многолюдной набережной.

— Илюша, ты скоро? — крикнула вдогонку Оксана.

— Сейчас, сейчас… — не оборачиваясь, хмуро отозвался Корнилов. — Извините, мне надо побыть одному.

Весной в Ялте смеркается быстро. Кажется, минуту назад небо над городом было еще голубым, море — синим, но едва солнце перевалило за рваную кромку гор, на город опустился сиреневый полумрак. И вот уже вспыхнули первые фонари, завертелись, замигали неоновые вывески ресторанов, заморгал алый глаз маяка, и набережная сразу преобразилась: вроде и море такое же, как полчаса назад, и дома те же самые, и сады, и парки, и горы… Но все-таки — чуточку другие, не похожие на себя прежних, дневных.

Илья не заметил, как стемнело. Покинув Оксану и Диму, он неторопливо прошелся до Приморского парка, свернул в первое попавшееся кафе, выпил еще одну «сотку», постоял у моря, вдыхая полной грудью свежий воздух… И лишь когда набережная загорелась огнями, он, окончательно успокоившись, решил вернуться.

Однако теперь, в густеющих южных сумерках, Илья долго не мог отыскать кафе, где его ожидали. Он то и дело сворачивал с набережной налево, но всякий раз переулок заканчивался или глухим темным тупиком, или какой-то длинной-предлинной аллеей, или парком. Корнилов попытался было вспомнить, как называется уличное кафе, но так и не вспомнил. Попробовал было воскресить в памяти какие-нибудь приметные детали…

И, к счастью, в памяти неожиданно будто выстрелило: фуникулер! Станция подвесной канатной дороги с разноцветными вагончиками была слева от уличного кафе, и отыскать ее было делом несложным.

Илья взглянул на часы — даже по самым скромным подсчетам выходило, что отсутствовал он чуть больше часа. Ощущение раздражения, озлобленности на весь мир незаметно исчезло, уступив место чувству вины.

Ни Оксаны, ни Димы на террасе уже не было. Молодой официант вытирал столик, и Илья, подойдя к нему, спросил:

— Извините, тут девушка полчаса назад была и безногий парень в инвалидной коляске… Они давно ушли?

— Минут пятнадцать, наверное, или чуть больше, — безучастно откликнулся официант, сметая крошки на пол.

— А в какую сторону они пошли, вы случайно не заметили? — уже предчувствуя что-то недоброе, осведомился Корнилов.

— Извини, дорогой, если я еще буду следить, в какую сторону наши клиенты уходят и с какой стороны приходят, то за сутки работы свихнусь, — устало ответил собеседник.

Закурив, Илья неторопливо спустился к набережной. Постоял, повертел головой, пытаясь рассмотреть в вечерней толпе девушку с инвалидной коляской…

— Черт, какой же я идиот! — выругался он сам на себя. — И надо было же на ровном месте скандалить?! Что это на меня нашло?

Раз десять он набирал мобильный Оксаны, потом Дмитрия, потом вновь Оксаны. Ни один телефон почему-то не отвечал, и это настораживало. Поразмыслив, Корнилов решил возвращаться домой. И хотя скверные предчувствия не покидали его, разум подсказывал: ничего страшного не произошло и произойти не может. От набережной до магазина «Хозтовары», над которым они сняли квартиру, не больше четверти часа неспешной ходьбы. Ключи от дома у Оксаны есть. Правда, волочь коляску с безногим братом на третий этаж ей будет несподручно, но если поспешить…

Спустя десять минут Илья был у «Хозтоваров». Поднял голову, безошибочно определил свои окна. Ни в кухне, ни в комнатах свет не горел. Илья обошел двор — он почему-то подумал, что Оксана и Митя обязательно будут ждать его тут, не тащить же беременной девушке коляску по ступенькам!

Но и здесь ни Оксаны, ни Димы не было.

Ощущение тревоги усилилось, вытесняя все остальные чувства. Он уже почти протрезвел, и лишь скверный привкус во рту да гудение в голове напоминали о недавней пьянке.

— Какой же я дурак… — пробормотал молодой человек. — И надо мне было так далеко уходить?!.

На всякий случай он поднялся в квартиру, включил свет. Спустившись на первый этаж, уселся на высокие ступеньки подъезда, закурил, задумался. Долго и пристально вглядывался в сумрак двора. Вновь попытался дозвониться до Оксаны и Димы. Оба телефона были отключены.

Илья не заметил, как погасла сигарета, зажатая между пальцами, не заметил, как медленно опустилась на колени голова… Он так и заснул, сидя на крыльце, с потухшей сигаретой в руке.