Так тоже бывает, или Средство от кризиса

И, чтоб помочь подобным шалопутам

Своим особым следовать маршрутом

Хоть к чёрту на рога, хоть к Богу в рай,

И дать уже им полную свободу,

Чтоб все они ныряли в эту воду,

Табличку надо сделать: «Не ныряй!»

Там где-то рядом должен с этим словом

Ещё и человек быть нарисован —

Спортсмен плывущий, в нём-то вся и суть, —

Красивый, сильный, смелый и отважный,

Вы только не забудьте, это важно,

Косым крестом его перечеркнуть!

Тогда-то уж любой туда полезет,

На вышку эту, даже на протезе,

И, с бодуна ныряя на авось,

Сойдёт на нет вся ихняя орава!»

Андрюхе-участковому по нраву

Такое предложение пришлось.

Тем более, психолог для порядка

Им объяснил доходчиво и кратко

Про визуализацию идей

(Хрен выговоришь это без бутылки),

Что люди растворятся, как обмылки,

В непроходимой дурости своей!

Чего уж там, силён наш участковый,

Его лицо спокойно и сурово:

«Я принимаю этот тяжкий груз!

Мы среди сложных жизненных вопросов,

Как среди волн и ледяных торосов,

Должны уметь выдерживать свой курс!

Да, многих жизнь сама теперь накажет,

Не прост он, наш посёлок, может, даже

В нём вымрет население на треть,

Но ведь при том, что кто-нибудь утонет,

Специально их никто туда не гонит,

Им можно просто дома посидеть!»

Я, автор, о другом скажу два слова:

Психолог-то реально был подкован,

Насчёт таблички умный был расчёт —

Мы выросли в особой атмосфере, —

Когда нас убеждают, мы не верим

И сделать всё хотим наоборот.

Такой подход таится в наших генах.

Вот если бы все лозунги на стенах

Во всех углах моей родной земли

Внушали нам со скрытой укоризной:

«Мы не придём к победе коммунизма!»,

То мы к нему бы, может, и пришли —

Плакаты были: «Трезвость — норма жизни!»,

А будь на них: «Открой, налей и сбрызни!»,

А «Пьянство — вот где норма! Пей до дна!»,

Тогда бы, я вполне предполагаю,

У нас и жизнь у всех была другая,

Никто вообще не пил бы ни хрена.

Вот в этом и была у них ошибка,

У коммунистов, что не слишком шибко

Понять они пытались молодёжь,

А седовласых свергнутых тиранов,

Отправив на закланье, как баранов,

Они вообще не ставили ни в грош.

Да-да, я о Хрущеве. Тут, конечно,

В истории, во мгле её кромешной,

Где слабый свет давно уже погас,

Плутая, люди скажут: «Кто тиран-то?

А теплоты в нём сколько, а таланта,

К тому же он совсем не седовлас!

А как он фитиля вставлял буржуям!»

Ну, тут я, скромный автор, возражу им,

Продребезжу, как старый самосвал,

Пылящий по раздолбанному тракту,

Что авторское ви́дение фактов

Никто ещё пока не отменял.

Так вот, о молодёжи, тут всё ясно:

Когда б по всей стране с плакатов красных

Пророчество хлестало нас и жгло:

«Америку, хоть все садись по коням,

Не перегоним мы и не догоним!»,

То мы б её догнали всем назло!

Итак, участковый Андрюха

В корыто побольше набухал

Эмалевой краски, и глядь —

Готова табличка! Всё ясно:

Стихия настолько опасна,

Что не хрена в воду нырять!

Не как-нибудь там сикось-накось,

С душою исполнена надпись,

И ровные буквы блестят

Под слоем прозрачного лака,

И два восклицательных знака

Уверенно, твёрдо стоят!

…Рассвет отливал перламутром.

Андрюха путём хитромудрым,

Чтоб «хвост», если что, обрубить,

Возникни он вдруг, тихой мышкой

Прокрался тайком к этой вышке —

Табличку покрепче прибить.

Постройкою этой дощатой

Пугай хоть кого. Страшновато.

Кромешная адская жесть, —

Отнюдь не Печерская Лавра,

Скорее, скелет динозавра,

Ну ладно. Как есть, так и есть.

И лес просыпался с восходом,

И солнце озёрную воду

Ласкало лучом золотым.

Душа у Андрюхи звенела!

Он яростным и оголтелым

Заливистым свистом своим

Поляну вокруг прямо выжег,

Он песню свистел «Чижик-Пыжик»,

Там сталь в баритоне, металл!

Конечно, не ария Верди,

И ладно. Но скотчем-то к жерди

Андрюха свой знак примотал,

Что выполнен в виде таблички.

Он даже устал с непривычки,

Пока в неё гвоздь забивал,

Долбил, колошматил сверх меры,

Чтоб этот кусочек фанеры

Никто никогда не сорвал!

Вот так оно всё закрутилось,

Что нам никогда и не снилось,

И я в эти самые дни

В столицу отъехал по делу

И, там проболтавшись неделю,

Не видел, как тонут они —

Экстремалы-то эти — тю-тю! и на дно, все подряд!

Там при виде той надписи будто с ума посходили!

Как сивухи нахлещутся — сразу на вышку — нырять:

«Эх, была — не была! Мужики, все на старт! Или — или!»

Борька, бывший пастух, рвал тельняшку: «Свобода — наш путь!

Я для баб буду главным, почётным лихим кавалером!

Я не буду таблички читать, буду плюхаться в пруд,

Добровольно лететь сверху вниз вертикальным манером!»

И летели они, эти хроники, псевдоактив,

Все, кто Колькину рыбу когда-то травил химикатом,

Убеждённая пьянь, а потом — чёрт-те что, детектив!

Лишь одни пузырьки, кто-то пробовал всплыть, да куда там!

Ил озёрный с ракушками — их погребальный наряд.

Так и сгинули все. Ни имён не осталось, ни кличек.

Напиши: «Не нырять!» Это значит, что будут нырять.

В этом есть красота и особенность наших табличек.

Народ у нас живучий в наших сёлах.

Любой, кто прыгал в пруд — не трус, не олух,

А кто-то и ныряльщик неплохой,

И, может быть, они не утонули,

А в уголочке где-то прикорнули

На листьях, под раскидистой ольхой.

А может, он нырнул и где-то выплыл,

К примеру, этот Борька, или выпал

В осадок под каким-нибудь кустом —

Ну, если расшифровывать, то просто

Облюбовал себе свой личный остров

И тихо прохлаждается на нём,

И лес вокруг него, и даже поле

Пропитаны парами алкоголя,

До поля-то пять вёрст, но всё равно

Там все букашки дохнут, таракашки,

И грызуны, и даже конь в упряжке,

И клевер вянет с ними заодно.

Парами надышавшись-то, попробуй

Свой тонус сохранить, да не особо

Его ты возле Борьки сохранишь,

Но это только версия такая,

Что не в пруду, от сырости икая,

Лежат они, а в поле рвут камыш.

Поди пойми. Мы в жизни нашей бренной

Разобщены, как звёзды во Вселенной,

А, может быть, одна из этих звёзд

Вдруг догорит, умрёт и не воскреснет,

А все вокруг такие: «Да и хрен с ней,

Понятно ведь, что этот мир не прост!

В нём много чего гаснет!». Ладно, братцы,

Их, может, было десять, может, двадцать,

Героев, от кого простыл и след,

Но, раз уж этот мир такой бессвязный,

Казалось не особо несуразным,

Что с тем, кто прыгнул в воду, связи нет.

И, коль подобный факт мы не исправим,

То здесь мы эту тему и оставим,

К другой, пока не поздно, перейдём,

А поздно будет, если я забуду,

Какие Нинка с Колькой пересуды

Вела, как нам казалось, ни о чём.

Она ему за чаем на веранде,

Андрюхе, Витьке, мне, всей нашей банде

Втирала про какой-то мастер-класс,

Что надо баб десятки легионов

Возить сюда из разных регионов,

Чтоб все они худели тут у нас.

Про банду вам для красного словца я

Сказал, стволом особо не бряцая,

Про Кольку, Витьку, всех друзей моих,

Но мы ей станем, если жизнь заставит,

Уж если так она на нас надавит,

Что не оставит шансов никаких

Решать вопросы как-то по-другому.

Но не о том сейчас. У Кольки дома

Мы, как всегда, на ужин собрались,

И Нинка говорит нам: «Я идею

Давным-давно в уме своём имею.

Ты только сразу, Коль, не заводись!

Ведь у тебя-то прибыли немного,

Ты атакуешь вроде носорога

Всё, что мешает цели достигать, —

Ты счастлив, если только ты воюешь,

И хлебом не корми тебя, в бою лишь

Божественную видишь благодать!

В столице есть небедные ребята,

У них бывают жёны полноваты,

И в смысле полноценной худобы

Они пойти на многое готовы —

Заместо колбасы салат фруктовый,

И свёклу есть, и сою, и бобы,

Морковь варить на ужин и на завтрак,

И полнота пройдёт у них, как насморк,

Они не могут этого не знать!

Они готовы всяческие злаки

Заместо полноценной кулебяки

По десять раз на дню употреблять.

Так знай же, Коль, и будь со мною в деле —

Они и травы всякие бы ели,

Когда бы знали, где их надо рвать.

У них во рту конфеты сами тают,

Им просто дисциплины не хватает,

Им надо общий климат создавать!

Я это дело в жизни проходила,

Прожорливее даже крокодила,

Зубастее была и здоровей,

Но всё превозмогла и возродилась,

Когда в лесу однажды заблудилась

И сыроежки ела десять дней!»

«Ну, ты даёшь! А кто ж тебя нашёл-то?»

«Да кто? Лесник! Он мне платок из шёлка

Пообещал потом презентовать,

И я ему поверила, и даже,

В глубоком находясь ажиотаже,

Была готова польку танцевать!

Эх, жизнь была в лесной его сторожке!

Я там отвар из мёда и морошки

Сперва пила́, понятно, что не зря,

Что надо восстанавливать силёнки,

Ну вот он мне и сыпал из солонки