Мутанты

Волков следующим утром сидел на своей половине башни, выглядывал из круглого отверстия, словно скворец, и, мечтательно любуясь зарей, поджидал Оксану с вызова, даже о «полянице» забыл. Но глядь, а из России вместо докторши Тамара Кожедуб идет, узелок с судками в руке: завтрак несет! Нюх у нее был феноменальный: как только Николай Семенович на сторону посмотрит, она уже чует и под каким-нибудь предлогом является на таможню. У него под ложечкой засосало, но не от голода, а от нехорошего предчувствия — сейчас пытать начнет!

Хоть бы Оксану в это время не принесло…

При виде Тамары Шалвовны Вовченко калитку КПП перед ней распахнул и даже козырнул — не по службе, а из уважения перед ее статью. Однако она будто не заметила, целеустремленно по лестнице поднялась, с порога носом потянула и, кажется, ушами запрядала, как лошадь при близости волка.

— Ты зачем это надушился?

— Контрабанду уничтожал. — Николай потер руки, будто бы в предвкушении завтрака: — Накрывай на стол!

На самом деле он терпеть не мог пищи, которую его гражданская супруга готовила, — в основном кабачки во всех видах, капуста и прочие овощи, поскольку она лет пятнадцать уже сидела на диете, пытаясь похудеть, а что жена не любит, того мужу не едать. Однако Тамара развязывать узелок не спешила, прежде углы обнюхала, вещественные доказательства поискала и, ничего не обнаружив, спросила:

— Что тут ночью Оксанка Дременко делала?

— У Котенко жена рожала, — между прочим обронил он, зная, что лукавить в присутствии судебного пристава невозможно. — По вызову ходила…

И лучше бы не говорил правды. Тамара судки выставила перед ним, посмотрела, как он ест, и зачитала приговор:

— Жена у Котенко рожала… А я кормлю, кормлю тебя, и все без толку! Быстро поел и ко мне!

Сама же дверь на запор, форменный китель с погонами скинула и давай юбку снимать. Пробужденная старая дева словно с цепи сорвалась: насмотревшись эротической кинопродукции, потеряла всяческий стыд и представления о реальности, пыталась все увиденное воспроизвести в натуре. Поначалу Волкову это даже нравилось, особенно ее неутомимость, изобретательность и жажда эксперимента. Но Тамара добывала все новые и новые фильмы и требовала потом повторить увиденное. Бессмысленно было убеждать ее словами, что в жизни этого не проделать никоим образом, каждый раз приходилось доказывать на практике. По этой причине они сломали уже три кресла, диван и две кровати, вырвали вместе с проводами люстру из потолка, отчего во всем доме потом чинили свет, и нарушили систему отопления. Хорошо, произошло это в летний период и сорванный стояк оказался пустым, а то бы еще кипятком обварились. Однажды съездила в Брянск, где накупила в секс-шопе себе эротического белья и всяких непотребных предметов, а ему специальные кожаные штаны, безрукавку с цепями, нарукавники и маску какого-то американского супермена. Потом, несмотря на ответственную должность судебного пристава и известность, записалась в недавно открытый Пухнаренковым фитнес-клуб, посещала семинары каких-то заезжих шарлатанов, обещавших похудение в течение двух недель, горстями ела таблетки и, напротив, почти отказывалась от пищи.

Волков надеялся, что хоть голод ее несколько усмирит, но куда там! Фантазии ее перехлестывали через край и не имели зримых очертаний. В порыве страсти она повезла Мыколу в Испанию, в трехдневный тур, на корриду, которая произвела на Тамару сильнейшее впечатление. Это после нее незаконная супруга увлеклась садомазохизмом. Принесла с работы наручники и плеть, приковала себя к головке железной кровати, выполненной по заказу, нарядила Волкова в костюм тореадора, прикупленный на корриде, и велела ее усмирять, как быка на арене. Мыкола попрыгал вокруг, с удовольствием вытянул ее несколько раз по крутым бедрам, однако это ей не понравилось.

— А теперь твоя очередь! — пристегнула Мыколу и взяла плетку.

Он извивался на койке, словно уж, и все равно досталось по ребрам, но и от этого экстаза Тамара не испытала.

И вот теперь, должно быть, она насмотрелась кино про офисный секс и хотела сыграть бедную, испуганную секретаршу в кабинете шефа-извращенца. Оголила нижнюю часть тела, разлеглась на диване и залепетала голосом, которым говорила по телефону, но голливудским языком:

— Не прикасайтесь ко мне! О, прошу, не надо! Этого со мной еще никто никогда не делал. Что это у вас такое?

Волков глянул на ее чресла, внутренне ужаснулся, однако не зажмурился и голос не дрогнул.

— На службе не положено! — осадил, ровно плетью. — Батько Гуменник велел мову учить!

— Положено везде, где поставлено! — отпарировала Тамара уже своим обычным голосом. — Ходь до мене, зараз и мове научу, и побачу, шо це таке у тебе в шароварах…

В это время, на счастье Николая Семеновича, в кармане кителя супружницы зазвонил мобильник. По телефону она разговаривала сладенько, с томным придыханием, отчего голос ее никак не соответствовал внешним данным. Ей бы заниматься виртуальным сексом — отбою бы не было от клиентов…

— Я вас очень внимательно слушаю, але, — проворковала Шалавовна и в тот час сменила тон: — Добре, добре, брат! Амерыканець, або хто ще, нехай…

Волков насторожился и одновременно возликовал, а незаконная супруга бросила трубку и с сожалением натянула юбку.

— Сильвестр Маркович прыихав, щоб йому! Гуменника прытягнув и якогось амерыканця.

Она умышленно говорила с ним на мове, дабы у мужа была языковая практика, — заботилась о его карьерном росте.

— Вот что такое хорошая интуиция! — с удовольствием заметил Мыкола.

— Была бы у тебя другая… интуиция, — уже по-русски проворчала Тамара, с грохотом собирая судки. — Чтоб вечером у меня в хате сидел и ждал! Кино погляди, в аппарате оставила…

Они хоть и сошлись уже больше года назад, однако жили пока в разных государствах…

— Чую, сегодня будет настоящая порнуха, раз начальство пожаловало. Тут уж как получится…

— Нехай только не получится! — пригрозила она и хлопнула дверью.

Только сейчас он осознал, какую рискованную комбинацию задумал, и сначала в холодный пот бросило, потом жарко стало, ибо спустя минуту к таможне подкатил «форд» Дременко. Обычно Волков относился к нему холодно, как к конкуренту, но тут поправил фуражку и спустился с башни навстречу:

— Здоровеньки булы, Тарас Опанасович!

Когда тот был секретарем райкома, его звали Тарас Афанасьевич, поскольку с украинским звучанием отчества карьеры было не сделать, но вместе со сменой власти изменилась и мода.

Голова подобного не ожидал, однако без всяких объяснений чувствовалось, приехал по важному делу и чем-то сильно озабочен. И оттого снисходителен до добродушия, что сейчас было на руку.

— Здорово, Мыкола. Знаю, Оксана была у тебя ночью, обнимались тут.

Волков готовился к разговору, придумывал, как начать, но и в голову не приходило, что Дременко сам заговорит об Оксане, и потому слегка растерялся.

— По вызову бежала во втором часу, — признался он. — У Котенко жена рожала…

— Говорят, ее мутант напугал. За руки хватал… Говорила тебе?

Слухи в Братково разносились с быстротой невероятной. Даже в ночное время, когда все спали.

— Говорила…

— Обратно через таможню проходила?

— Нет…

Дременко снял шляпу и вытер низкий, угрюмый лоб:

— Роды приняла и куда-то пропала. Трубка не отвечает. В хате нет, на работе нет… А где мутант напугал, сказала?

— Недалеко от КПП отирался. Тут рядом. Схватил так, что синяки оставил.

— Сам-то видел?

— Синяки видел.

— А мутанта?

— Нет, он мужикам не показывается…

— Мабуть, у москалив ще Ксанка? — то ли спросил, то ли предположил озадаченный Дременко.

— А может, и в «окно» сквозанула…

— Через Куровых?

— Через кого же еще? — Волков уловил нужный момент. — Я вам так скажу, Тарас Опанасович: мается ваша дочка от одиночества. Засиделась в девках, а ей замуж давно пора. Оттого и бегает по ночам.

— Да так, Мыкола, так… Но сейчас не до нее!

— Как это — не до нее? — изумился тот. — Может, поймал ее мутант и уволок?

— Ее, суперечливую, и черт неймет! — в сердцах отмахнулся Дременко. — Страсть яка норовлива!

— Вот и надо замуж отдавать, чтоб угомонилась! Тот головой тряхнул:

— Отдал бы, да ведь ждет Юрка, внука Куровского. Еще тот мерзотник, весь в деда. Зачумил голову дивчине…

— Не ждет она его, Тарас Опанасович.

Дременко глянул из-под мохнатых бровей, словно медведь из берлоги:

— Кто же тебе сказал такое?

— Сама и сказала. И замуж, говорит, никто не берет, не сватается. Мол, рожать пора, а хоть от мутанта рожай.

— Ты с ней такие разговоры ведешь? — спросил голова подозрительно.

— Что же не вести? Мы с Оксаной всякие разговоры ведем…

— Был бы жених, так отдал бы не глядя, — вдруг вздохнул голова, озираясь. — Да где взять такого, чтоб ей по нраву был? Она ведь привередливая — страсть. Ох, кому-то достанется горя с ней похлебать…

Волков с духом собрался:

— Да я бы не прочь, Тарас Опанасович, хлебнуть.

— Чего хлебнуть? — не понял или схитрил тот.

— Горя с Оксаной.

— Ты?..

— Чем я ей не жених? Постарше буду, так и она не первой свежести дивчина. Сама виновата, давно хотел посвататься, да куда там!

— Шутишь, Мыкола?

— Не шучу, Тарас Опанасович! — Волков почуял момент откровения. — Давай с тобой поговорим, как мужики. Нравится мне Оксана, а потому я готов тебе должность уступить и больше не ходить в конкурентах. А своему электорату объявлю, чтоб за тебя голосовали.

Этого Дременко уж никак не ожидал, и вид у него был такой, словно он в лесу заблудился и теперь лихорадочно вертит головой, дабы сориентироваться. Того и гляди закричит — ау!

Но быстро взял себя в руки и проворчал в сторону:

— Знаю я твой электорат… Контрабандисты…

— Как хочешь назови, а полноправные граждане. И весьма активные, между прочим, порядок знают, так что голос свой отдадут, за кого скажу.

Это голова проглотил, как карась наживку, но вдруг трепыхнулся:

— Ты ведь с Тамарой Кожедуб живешь?

— Одно название — живу, — отпарировал Мыкола. — В разных государствах, не расписаны… Какая она мне жена? Никаких обязательств. Горшок об горшок, и кто дальше…

— Як же ж Сильвестр Маркович?

— Мне с ним детей не крестить!

Дременко губу закусил, бровями глаза прикрыл — соображал, должно быть. Николай же Семенович понял, дожимать надо голову:

— Принимай условия, Тарас Опанасович, пока сам предлагаю. И все останется между нами. А уж с Оксаной мы поладим.

Тарас Опанасович соображал с отчаянием и, конечно, угадывал, что в словах бывшего предрика проглядывает некая комбинация, — не мог тот жить без всяческих изощренных уловок, на которые слыл мастером. Однако выявить их с ходу голова был не способен, ибо совпартшкольное образование обрекало на тугодумность, — так считал Волков.

— А що? Дывлюсь, Мыкола, моя Ксанка и насправди тоби люба — колы тоби и кар'ера не потрибна? — наконец проговорил он, и переход на мову означал, что Дременко хитрит, вздумал еще поторговаться.

— Та як Ксаночку побачу, так хвыля в душе бьет! — признался тот. — На шо мене карьера? Нехай горит ясным пламенем! Мы лучше внуков тоби, тату, рожать станем!

Хмурый Тарас Опанасович впервые усмехнулся, и, как показалось, снисходительно:

— Внукив наплодыты — не велыка пиклування… Добре, подуматы треба, Мыкола.

— Некогда думать, — отрубил Волков. — По моим сведениям, Сильвестр Маркович пожаловал. С батькой Гуменником и американцем.

— Откуда ты узнал? — не сдержался голова. — Они ж тайно приехали!

— А ты откуда знаешь, что мы с Оксаной тут обнимались? По телевизору показывали?

Это был открытый намек на то, что Волкову известно о секретном договоре Дременко с Чернобаем, по которому установленные видеокамеры транслировали всю обстановку на таможне голове администрации района в сопредельном государстве. И, невзирая на крайнюю озабоченность, Тарас Опанасович намек понял и слегка подобрел.

— Ты больше года исполнять обязанности головы не имеешь права, — напомнил ему Мыкола. — Значит, определят дату выборов. Когда начнется избирательная кампания, поздно будет договариваться.

— Не за тем пан Кушнер пожаловал, — озабоченно проронил Дременко и огляделся. — Ладно, Николай Семенович, согласен, если Оксанка пойдет. Нехай!

— Другой разговор!

— Ты мне вот что скажи… Правда, мутант возле таможни ночью отирался?

— Было дело…

— Москальские камеры записали что?

— Не знаю. Сам спроси у Вовченко.

— А ты что?

— У нас с ним жесткая конкуренция. Даже не здороваемся. Москаль, он и есть москаль, великодержавный шовинист и империалист.

— Будет тебе. По-моему, так у него не все дома…

— Прикидывается…

— Разведай у него про мутанта, на уступку пойди ради дела, сам прикинься.

— Да сдался тебе мутант, Тарас Опанасович! Судьба твоей дочери решается. И твоя, между прочим…

— Мне сейчас бы сыскать эту тварь… Или хотя бы место определить, где она прячется.

— На что тебе?

— Понимаешь ты, какое дело… — Тарас Опанасович замялся. — Только информация секретная. За разглашение сам знаешь… Этот американец — очень важный чин в НАТО, сэр Странг, а зовут Джон. Приехал с секретной миссией, по заданию своего руководства. Изловить мутанта хочет, живым. На худой случай мертвым. Но приказано — лучше живым, для науки. Им интересно изучать воздействие радиации на человека. Сроку — три дня. И все на меня одного повесили! Будто я этих мутантов тут развожу или в клетке держу! Будто охотился на них всю жизнь!

Волков тут же смекнул, что наверняка пан Кушнер или же батько Гуменник условие поставили: уедет американец с добычей — быть Дременко головой. А нет — так, мол, не обессудь…

— Помощь моя нужна? — доверительно спросил он.

— Нужна, Николай Семенович, до зарезу! А людей надежных нема…

Волков услышал его внутренний опасливый трепет и добавил волнения:

— Если я встречу мутанта, ловить и вязать? Или как? Тарас Опанасович недоуменно отступил:

— Думаешь, так легко поймать? Сам говоришь, жинкам только показывается. Это же не медведь, на него засидку не устроишь!

Теперь дело следовало поставить так, чтобы голова без него не обошелся.

— Отчего же? — Мыкола сделал многозначительную паузу. — Мутанты ведь через границу ходят? То у нас являются, то у москалей…

— И шо?

— Я же все ходы знаю. Тайные тропы, «окна», дырки. Посадить по паре хлопцев с каждой стороны порубежья — и куда он денется?

Столь примитивный ход он подсказал для того, чтобы вытащить из головы побольше информации.

Дременко щетину на щеках потер — видно, сегодня и разу побриться не успел…

— Можно бы, да вот в чем закавыка: сэр Странг требует, чтоб самому поймать. Он и ружье привез специальное, снотворным уколом стреляет. Говорит, хочу собственноручно добыть. Мол, я на всяких зверей охотился, даже на львов, слонов и прочих африканских животных. И у него дело чести, чтоб самому. То есть его надо подвести к мутанту на выстрел.

— Это будет сложнее, Тарас Опанасович…

— В том-то и дело! Капризный американец попался.

— Логово надо искать.

— Да где ж его искать? И когда — три дня сроку! Пан Кушнер торопит. Будто москали вопрос с мутантами изучают и хотят то ли в Красную Книгу занести, то ли вообще за людей признать. Пока законов нет и запрет не наложили, надо одного добыть!

— Мало времени, не успеть, — обреченно заключил Волков. — Вопрос не изучен.

Голова расценил это как намек:

— По секрету скажу, американцы миллион заплатили за мутанта. Конечно, не из кармана Странга, финансируют по программе НАТО… Сильвестр Маркович премию гарантировал.

— Я сейчас о другом, Тарас Опанасович. Чтоб добыть такую хитрую тварь, надо хотя бы данные о ней собрать, повадки изучить. Провести соответствующую подготовку, просчитать маршруты передвижения. Много чего надо. А то ведь одни разговоры да сплетни.

— Все силы привлек, милицию, егерей, — безнадежно отмахнулся голова. — С раннего утра планы разрабатывают, да чую, толку мало. У них дальше, как прочесать цепью всю округу, дело не идет. А тут надо тихо, без шума, соблюдая секретность. Откровенно скажу, только ты, Николай Семенович, и можешь организовать. У тебя способности есть. А теперь и заинтересованность!

Волков намек понял, но, чтобы права свои отстоять да еще и припереть Дременко к стенке, дабы от своих слов не отказался, следовало всю организацию этого дела замкнуть на себе. И тогда голова превращается в обыкновенного и зависимого посредника, от которого потом в любой момент можно избавиться, либо всегда держать на коротком поводке.

— Уж очень осторожные эти твари, — стал размышлять он, — и, говорят, чужие мысли умеют читать на расстоянии. И внушать свои. Видел, Тарас Опанасович, как мутант китайцев напугал? А они ведь люди стойкие, каратисты, дзен-буддизм знают… Вот и получится: мы их в Украине станем ловить, а они заранее в Россию уйдут и там затаятся. Если уже не затаились… У пана Кушнера есть возможности москалей привлечь?

— Можливо, и есть. — Дременко рассуждать на эту тему не захотел, а значит, что-то скрывал. — Не наше это дело. Думаю, своим умом надежнее…

Николай Семенович знал простое правило: для того чтобы оседлать ситуацию и взять дело в свои руки, надо было вытянуть из конкурента все его замыслы и предполагаемые действия, после чего взять все самое рациональное, облечь в несколько иную форму и идти далее пусть всего на полшага вперед. При этом всю дистанцию, до самого финиша, надо делать вид, будто слегка отстаешь, стараешься, но не догоняешь.

— Ну и что же ты предлагаешь, Тарас Опанасович? — с легкой иронией спросил он. — У тебя-то какие соображения?

— В первую очередь к Курову сходить, — признался Дременко. — Если мутанты у нас появились, то скрыться им негде, только в России, на второй заставе. А дед там все ходы и выходы знает. Мы с ним не раз медведей на берлогах брали. У него глаз острый. Чую, знает что-то старый партизаню-ка! Иначе бы с наганом по ночам не шастал. Тебе говорить с Макарычем сподручно, крестник…

— Да и ты его все раньше сватом кликал, — осторожно намекнул Волков.

— Какой он теперь сват? — нервно отмахнулся голова. — Считай, как к будущему зятю обращаюсь: выведай все про логово. Если не знает, сговори, пусть сходит поищет. Должна быть у мутанта берлога! Потом подкатись к Вовченко. Говорят, он в свою трубу давно высматривает мутантов. И следы их ищет, причем с научным подходом. Може, вже бачыв, та мовчыть.

— У меня с Вовченко контактов нема, — попытался уклониться Мыкола, но был тут же приструнен:

— А ты наведи контакты! Ради такого дела! Войди в доверие, если что, денег предложи. Не мне тебя учить…

— Добре, тату.

— Отыщи Оксанку и попытай! — уже приказал Дременко. — Где видела, как… И своих контрабандистов тоже! Говорят, они часто бачут, так уже и повадки знают. Например, Любка Когут сказала, мутанты «Мальборо» курят.

— Может, и горилку пьют? — уже с явной издевкой спросил Волков, но замороченный голова издевки не услышал.

— Хрен их знает! Может, и пьют… Ты пробеги по своим каналам и разузнай. — И чуть не закричал: — К москалихе своей сбегай, к Тамарке!

— Она уже не моя!

— Некогда разбираться: моя, твоя! Завтра к утру Сильвестр Маркович требует конкретный план охоты! У нас с тобой сутки в запасе! По телефону не звони, докладай лично. Приказ пана Кушнера.

Волкову на миг показалось, что из-под шляпы головы идет синий дым, но пригляделся — нет, пока вроде бы пар…

Дед Куров несколько суток уже сидел под домашним арестом и от этого сильно притомился. Дело в том, что на руку ему напялили стальной браслет с замком и какой-то электронной штуковиной, чуть только выйдешь за ворота — сигнал через спутник, через космос в милицию летит; не успеешь до магазина дойти, вот уже машина с мигалкой:

— Нарушаете домашний арест, гражданин!

Говорят, эти браслеты американцы прислали, бесплатно, в качестве гуманитарной помощи и чтоб поменьше народу в тюрьмы сажали, а демократично оставляли под родным кровом, но под полным контролем. Старый диверсант попробовал ключи подобрать, потом иголкой в замке поковырялся, так менты маски напялили и как мутанты в хату ворвались:

— Не ломай общечеловеческую ценность! Не то в камеру запрем!

Вот тогда дед взял да забаррикадировался на своей половине хаты. Из подпола автомат достал, запас патронов, и только гранат противотанковых не нашел — должно быть, Сова уперла. Все равно в гимнастерку с сержантскими погонами нарядился, ордена и медали подцепил, каску с красной звездой — на голову:

— Перехожу к круговой обороне! Постою за Киевскую Русь!

И только появление Оксаны несколько утихомирило его воинственный дух. Стал он думать, не помириться ли с Елизаветой Трофимовной, не эмигрировать ли в Россию и там, показав браслет Пухнаренкову и журналистам — мол, вот как в Украине измываются над ветеранами, — вызвать общественный резонанс да попросить политического убежища. А иначе как еще отвязаться от вездесущего контроля? В общем дрогнул и уж было решился, но Оксана на обратном пути все планы спутала. Через сортир и дедов подпол к себе на родину не пошла, а завернула к Сове, и слышно было: сидят, чай пьют и судачат о чем-то, но неразборчиво — только бу-бу-бу, бу-бу-бу. Ну, понятно, зацепились языками и сейчас кости ему перемывают. И так обидно Курову стало, что он достал четверть с первачом и только налил рюмку, как условный стук в окно. Отвел занавеску, а это крестник стоит и рукой машет, дескать, выйди на улицу. Видно, оттянул ненавистную лямку, отдежурил, переоделся в гражданское и парик снял…

— Я в осаде! — отвинтил решетку. — Полезай в амбразуру!

Тот перевалился через подоконник, словно через брустсвер окопа, отдышался.

— С утра жара… Степан Макарыч, выручай!

— Сначала ты, — и рюмку ему налил, — составь компанию.

Волков дернулся было на отказ, но махнул рукой и выпил.

— Спасай, Макарыч! Крепкая, стерва… Судьба на волоске. — Пережидая горечь и укрощая дыхание, затих и задумался.

Отец Мыколы, Семен Волков, прибился к Куровым еще подростком, когда те вернулись с заработков в Якутии. Всем говорил, будто сирота, но оказалось — сбежал из дома, воровал и бродяжил по железным дорогам. В общем, с малолетства так и звали его Волчонком. Появившись в Братково, он для начала обокрал богатого Степана Макарыча, однако был схвачен за руку бдительной Совой. В милицию сдавать не стали, отмыли, переодели, хотели в школу определить, да по возрасту в третий класс не приняли, и тогда Куров взял его себе в подручные. А работал он тогда взрывником на каменном карьере, и через несколько лет Семена ремеслу обучил, в армию проводил, а потом и женил. Когда Колька родился, так и вовсе покумились, какой-никакой родней стали, однако в бывшем охотнике до чужого добра другая страсть проснулась — к чужим женам. Ладно бы красавец был писаный, а то щуплый, большеротый, востроносый, рано облысевший, да поди ж ты — замужние женки трясутся от страха и все одно сами на нем виснут. Причем все подряд, к какой ни подкатится. А весь фокус заключался в его особом нюхе, которому цены бы не было в парфюмерной промышленности. Он крепость горилки определял по запаху с точностью до градуса, а утром, выйдя на улицу, мог сказать, в какой хате райцентра и что приготовлено на завтрак. Однажды как-то признался Курову, что и женщин, жаждущих в определенный час мужского внимания, он вычисляет тем же способом, дескать, от них исходит особый аромат, слышимый за несколько километров. Так что остается вечерком понюхать ветер и идти туда, где никогда отказа не будет. Короче, и нюх у него был волчий. Дед от военной контузии бессонницей страдал, и, бывало, выйдет ночью гулять, а Семен по-воровски уже крадется в чью-нибудь хату.

— Эй, ты куда? — спросит.

— Шпуры бурить! — только захохочет тот.

— Ну, гляди, попадешься!

— А, не боюсь! Оно того стоит!

Братково хоть и большое село, районное, и на город смахивало, но все равно деревня, слухи, как молнии, разлетаются, и наутро уже известно, где он шпуры бурил. Один ревнивый муж скараулил — колом отходил, другой чуть вилами не запорол, а ему неймется. Однажды пробрался в окно к жене пимоката и резвится с ней. Муж ее тем часом в соседнем помещении валенки катал, ну и услышал характерный шум. Вошел, застал свою супружницу с Семеном — и деревянной колодкой ему по башке. Так жена еще защищать бросилась своего любовника! Ей тоже досталось пялом, но уже по мягкому месту. Семен же подрыгал ногами, затих и дышать перестал. Пимокат решил, что убил, в охапку его и на огород, закапывать. Пока за лопатой бегал, этот волк-оборотень, одыбался и уполз. Утром его уже подобрали без сознания, в больницу свезли. Там очухался, вроде в себя пришел, но память потерял, сон и речь утратил. Забыл даже, кто он, как зовут, только матершинные слова на языке остались, уникальный нюх да тяга к бродяжничеству по железной дороге. Когда жена его выходила, на ноги поставила, он цельными ночами к ней приставать взялся. Мычит: дескать, а что еще делать, раз не спится? Через месяц жена не выдержала такого натиска и стала ему подмешивать какое-то зелье, отворачивающее от женщин. И, видимо, переборщила да так отвернула, что он вообще к ним интерес потерял, ушел из дому и пропал. Спустя несколько лет сказали, на станции в Витемле видели, мол, попрошайничает. Подросший Колька съездил, нашел и привез. Семена снова отмыли, переодели, подлечили, но сколько Волкова ни корми, не приручишь: опять убежал, и уже с концами.

Конец ознакомительного фрагмента.