Голова-жестянка

На следующий день я стала собираться на физкультуру. Как ни в чём не бывало.

Тренировочные штаны и футболку я специально вчера засунула в машинку. Сегодня уже высушились. Мама закопала их в куче неразобранного сухого белья на кресле. Может, автоматически. Но я думаю, что она сделала это специально. Я вытаскиваю свою физкультурную форму и складываю в отдельный пакет. Потом кладу в рюкзак.

Физкультура вторым уроком. Мама всегда проверяет, собран ли мой рюкзак правильно, не доверяет мне. Я в этот раз стараюсь её отвлечь по-всякому. Расспрашиваю, уже стоя в ботинках в прихожей, про Макса, как он там. Макс вообще-то наказан. Папа поменял пароль от вайфая. И оттого, что Макс наказан, он сам на всех обиделся и простёрся в маленькой комнате на своём лежбище лицом вниз.

— Я вообще-то на него не обижаюсь, ты передай ему, у меня даже синяков нет, — прошу я маму. — Я сама себя вела плохо, ну просто плохо себя чувствовала.

— Ты приняла таблетки? — спрашивает мама, наверное, в третий раз. Она всегда про всё мне напоминает, но про таблетки ей хочется напоминать снова и снова. Их надо принимать по часам. Она считает, что я не справлюсь, потому что мне надо будет следить за временем в школе. Наверное, она будет мне звонить.

— Я приняла таблетки, — говорю я, стараясь не очень заметно сердиться, и поворачиваюсь, чтобы выйти из квартиры. Но мама останавливает меня, ловит за ручку рюкзака.

— Всё взяла?

Я не успела вывернуться. Она расстёгивает рюкзак и видит физкультурную форму.

— А это тебе зачем?

— Нас заставляют переодеваться и сидеть в зале. Анна Григорьевна дура, я тебе говорила.

— По-моему, ты меня за дуру держишь, — замечает мама. Вытаскивает пакет и кладёт его на тумбочку в прихожей. — Посидишь в джинсах, не убьют они тебя.

— Ты мне настолько не доверяешь? — вырывается у меня.

— Так, время! Опаздываешь уже, — перебивает мама.

— Я хочу в туалет!

Чтобы попасть в туалет, надо снять ботинки, а то натопчешь же по чистому, разве мама допустит. Я сижу в туалете довольно долго и ничего не делаю, чтобы маме стало скучно и она переместилась на кухню. Когда она уходит, я выхожу из туалета, хватаю физкультурный пакет и направляюсь в большую комнату. Мне этот пакет надо как-то вынести. Я открываю окно и вижу, что внизу через сугробы пробирается Приходька. Что-то он зачастил через мой двор в школу ходить, специально нарывается? За спиной я слышу мамины шаги и не даю себе подумать, кидаю пакет в окно, рядом с Приходькой. Потом начинаю кричать:

— Тварь, быстро пакет отдал! Взял, повернулся и сюда пошёл! Куда, я сказала!

Отчаянно надеюсь, что Приходька разглядит мои подмигивания с третьего этажа и сделает всё иначе.

Приходька смотрит на меня непонимающе.

— Отдай пакет! — бешусь я.

Он берёт пакет под мышку и направляется в сторону школы. Либо он меня понял и стал моим союзником, либо он подумал, что этим причинит мне вред. В любом случае, молодец, сработал в мою пользу.

— Ты зачем пакет в окно кинула? — обрела дар речи мама.

— Психанула.

— Как зовут этого мальчика? Нужен его мобильный телефон. Если не даст, узнай у классной. Пусть вернёт вещи, — мама поджимает губы.

— Его зовут Ваня Приходько, — напоминаю я. Мама должна помнить Приходьку, и она помнит. Губы у неё поджимаются ещё сильнее, она прямо цедит:

— Это с которым в заброшку лазили.

— Да, было дело, — киваю.

— Иди в школу, я позвоню его маме.

Бедный Приходька. Спас меня такой ценой. Мама у него суровая.

Впрочем, никто не говорит, что Приходька не заслужил подобного отношения. Он заслужил.

Я быстро одеваюсь, нагружаю на себя рюкзак и почти бегу к автобусной остановке. Приходьку я так и не смогла нагнать. Но когда я вошла в школу, он ждал меня в раздевалке. С пакетом. Звонок уже был.

— Вот спасибо, спас меня, — я забираю у него пакет. Приходька тяжело смотрит на меня. Я подхожу и целую его. Не знаю зачем. Целоваться мы по-прежнему оба не умеем, если сравнить с летом, никакого прогресса. Так что получается не очень интересно. Но потом мы ещё стоим и дышим, дышим в лицо друг другу. Я поворачиваюсь к вешалке и начинаю пристраивать куртку поверх горы из сотни других курток. Я её вешаю целую вечность и потом пытаюсь догнать Приходьку, который идёт в класс, быстро, засунув руки в карманы, втянув голову в плечи, весь какой-то отдельный.

Толку быть отдельным, если мы сидим за одной партой.

Физичка ещё не пришла. В классе шум, второй стадии. Третья стадия — это когда летают стулья, вторая — когда только пеналы. Физичка у нас строгая, если увидит стул в полёте, то пострадает не только тот, в кого кидали, а все без разбору.

Приходька садится на своё место. А на моём месте сидит Влада, которая со мной не разговаривает уже месяц. Вообще раньше это её место было. А я сидела со Страшным. Потом мы дружили с Владой и старались сесть вместе. Приходька иногда сидел с нами третьим, потому что не хотел со Страшным сидеть. Потом Влада со мной поссорилась и отсела к Насте, на место заболевшей Леры.

А теперь Лера, значит, выздоровела.

Я тащусь на своё старое место и сажусь со Страшным.

Страшный не определился, как реагировать, нейтрально пишет в тетрадке. «Класс-на-я-ра-бо-та». Я смотрю на Приходьку, который сидит теперь впереди слева. Приходька жуёт бумагу с неясными целями.

Я смотрю теперь прямо перед собой на серую кофту Влады, постукиваю ручкой по столу. Думаю, почему бы что-нибудь не написать на этой кофте. «Класс-на-я-ра-бо-та», например.

Входит физичка. Сегодня у неё длиннющие фиолетовые ногти. И золотой пояс. Кольчужный. Не по школьному уставу, но физичке плевать. Парни часто вкладывают в тетради с лабораторными работами записочки для физички. «Невидимое письмо, проявлять в кислоте при температуре 30 градусов по Фаренгейту». Физичке лет немало, несмотря на молодой вид, она на такие шуточки давно не покупается. И правильно делает. Думаю, если проявлять письма, там либо пустота, либо нарисовано что-то неприличное.

Конец ознакомительного фрагмента.